Максим МАТВЕЕВ: В этой профессии нельзя никому подражать

Молодой артист не боится экспериментировать

В апреле в Петербурге пройдут гастроли Московского театра п/у Олега Табакова — знаменитой «Табакерки». Откроет гастроли спектакль Михаила Станкевича «Дьявол», поставленный по малоизвестному рассказу Льва Толстого (анонс гастролей см. на 31-й стр.). Главную роль — помещика Евгения Иртеньева, попавшего в сети плотской страсти, — играет Максим Матвеев. Корреспонденты «ВП» встретились с известным артистом в маленьком баре на Мойке, неподалеку от квартиры, где живет его жена Лиза Боярская, чтобы поговорить о «Дьяволе», «Бесах», о природе зла и, конечно, о его новых ролях в кино. Максим пришел минута в минуту. А на дежурный вопрос, сколько у нас времени на интервью, великодушно ответил: «Да сколько вам понадобится». Вопреки моим опасениям его никто из посетителей бара не узнал и за автографами не лез. «Да, меня нечасто узнают, — сказал Максим. — Я даже в метро спокойно езжу».

Досье
Максим Матвеев родился 28 июля 1982 года в городе Светлый Калининградской области. Окончил школу в Саратове с медалью. Случай привел его на театральный факультет Саратовской государственной консерватории им. Собинова. В 2006 году поступил в Школу-студию МХАТ. По окончании был принят в труппу МХТ им. Чехова. Дебютировал в кино в фильме Дениса Орлова «Тиски», но настоящая известность пришла к нему после роли Фреда в фильме Валерия Тодоровского «Стиляги».

Толстой прятал этот рассказ под обивкой кресла
— Максим, театралы ждут спектакль «Дьявол». О том, как страсть может разнести налаженную жизнь в щепки и даже погубить человека. Ваш герой становится жертвой темной страсти к молодой крестьянке, никак не может избавиться от этого морока и в конце концов погибает. Или у вас иная трактовка роли?
— Нет-нет, именно такая. Режиссер Михаил Станкевич отнесся к материалу очень бережно, избегая всяческой отсебятины. Было не слишком просто. Все-таки рассказ писателем был не обработан чисто стилистически. Он написал его и спрятал под обивку кресла, чтоб жена не увидела. И так ни разу и не доставал, чтобы отредактировать. Там очень много повторов, но мы все оставили, потому что это повторы Толстого. Поначалу «непричесанность» текста вызывала сопротивление, но потом мы попытались использовать «недостатки», перевести их в эмоциональное состояние героя, у которого путаются мысли, в его патологическую нервозность, загнанность, понимание, что он попал в ловушку, из которой нет выхода.

— Был ли у вас опыт столкновения с подобной разрушительной страстью?
—  Естественно, работая над ролью, пришлось обращаться к какому-то собственному опыту. Вообще же любовь, измена — это вечные темы, универсальные чувства. И близки не только людям, пережившим это лично.

Для меня Ставрогин — несчастный человек
— Судя по всему, роль Иртеньева — достаточно тяжелая в психологическом плане. Но вам светит еще более сложная и в какой-то мере разрушительная для психики работа —  Николай Ставрогин  в «Бесах». Вы как-то защищаетесь от таких эмоциональных перегрузок? Умеете после спектакля или эпизода в фильме просто снять этот образ со всеми его страстями, как маску? Или как Лоуренс Оливье — так и живете с этим? Я читала, что когда он играл Ричарда III, то становился совершенно невыносимым в жизни и даже хромал, как его герой.
— Конечно, после работы над ролью ты выходишь с каким-то определенным багажом, грузом мыслей, чувств. Иногда даже по-другому воспринимаешь реальность, словно видишь ее глазами своего героя. Как защититься от этого? Просто стараюсь отвлекаться. Люблю слушать музыку, читать что-то, не связанное с ролью.

— Вы видели фильм 1992 года, где Ставрогина играет Андрей Руденский? Мне кажется, этот артист больше попадает в ткань произведения Достоевского, в его лице есть некая утонченность, надлом, страдание. А вы — так молоды, красивы, ослепительны почти по-голливудски. Ну как-то трудно представить вас Ставрогиным…
— Вы сейчас высказываете свое мнение обо мне, и это субъективное мнение. Думаю, надо сначала посмотреть, что из этого выйдет, и спросить потом у зрителей, подхожу я на роль или нет.

—  Как вы думаете, зло обязательно должно быть внешне красивым, обольстительным?
— Не знаю, я Ставрогина воспринимаю как трагическую личность. Он для меня не воплощение Зла, а лишь воплощение пороков того времени, пороков, на которые вообще способен человек. Он попал под предрассудки людей, которые считали его воплощением дьявола, и в этом его несчастье. А то, что у него красивая внешность, лишь усиливает трагический аспект его личности, его судьбы. Ставрогин — человек с колоссальными возможностями, способностями, которому так много было дано, но по несчастливому стечению обстоятельств он погрузился в бездну зла.

— Сценарист сокуровского «Фауста» Юрий Арабов говорит, что если раньше бес бегал за человеком в надежде купить его душу, то сейчас к бесу стоит длинная очередь желающих продать душу в обмен на богатство, власть…
— Согласен абсолютно! У каждого времени — свои бесы. Когда работал над Пушкиным, читал его прозу, понял это особенно четко. Да, времена меняются, а люди — не слишком.

Зачем привязываться к внешности?
— Скажите, Максим, вы бы согласились предстать на экране уродом или старым? Ради интересной роли? Вот как Леонардо ДиКаприо в фильме «Дж. Эдгар» о директоре ФБР Гувере.
(Максим берет свой смартфон, что-то там ищет и вдруг показывает мне фотографию какого-то страшного, заросшего мужика с безумными глазами.)

Таким красавец Максим будет в новом триллере «Мосгаз».

— Ой, какой ужас! Кто это?
— Это моя фотография со съемок фильма «Мосгаз».

— Вы там маньяка, что ли, играете?
— Не буду раскрывать секреты. Вообще люблю экспериментировать со своей внешностью. Для актера это рабочий инструмент, которым он должен уметь пользоваться по-разному. Ну что к ней привязываться-то — к внешности? Есть и есть.

— Простите, что привязываюсь  к внешности, но сейчас в России так много красивых актрис и так мало красивых актеров, что вы, конечно, привлекаете внимание. Внешность для вас — это бонус или скорее мешает в работе?
— Иногда — мешает. Особенно после «Стиляг» это почувствовал, меня воспринимали как актера определенного амплуа. Но, к счастью, сегодня у меня кинороли разнообразные. Началось все с недавно вышедшего фильма Джаника Файзиева «Август. Восьмого». А потом снялся у Станислава Говорухина в фильме «Лифт на эшафот».

— Кажется, был такой французский фильм.
— Да-да, это детектив, снятый в 50-е годы во Франции по сценарию  Ноэля Калефа. Станислав Сергеевич, конечно, обновил сценарий, поменял некоторые сюжетные ходы. Но суть — та же. Это о человеке, который совершил убийство и застрял в лифте, где просидел двое суток. За это время на него вешают еще два убийства, которых он не совершал... В общем, такой нуар в декорациях современного офиса.

Кумиров у меня нет
— Максим, вас сразу приняли в труппу знаменитого, легендарного Московского художественного, который помнит и «Синюю птицу», и «Чайку», и «Дни Турбиных»… Есть у вас кумиры среди знаменитых мхатовских актеров? Ну, может быть, вы иногда тайно заходите к гримерную Ольги Книппер-Чеховой, чтобы прикоснуться к легенде, уловить ее эманации? Или, может быть, есть кумиры среди киноактеров?
— (Быстро, не задумываясь.) Нет, кумиров у меня нет. Могу объяснить почему. Я раньше был полон предрассудков, суеверий актерских, примет. Скажем, считал, что дотронуться до кресла, в котором сидел Станиславский, — значит удачно сыграть в спектакле. Но в какой-то момент понял, что предрассудки ограничивают твою личность, как забор. Кумир — это человек, которому пытаешься подражать. Но в нашей профессии нельзя никому подражать, нужно быть самим собой. Иначе ты сдуешься, как шарик, останется только некое подобие Марлона Брандо или какого-нибудь еще великого актера. Я уважаю очень многих актеров прошлого и сегодняшнего времени, западных и наших, пытаюсь следить за их творчеством, но я ни в коем случае никого из них не возьму за образец.

На одном спектакле мы с режиссером заметили, что люди в зале очень много разговаривают. Понять не могли — отчего это, неужели настолько неинтересно? Оказалось, зрители просто вслух выражали свои эмоции по ходу спектакля: «Какой ужас! Ты посмотри, что делает!» И мы пришли к выводу, что это, наверное, публика, воспитанная на ТВ. Они не понимают, что актерам их реакции, быть может, мешают. Но ведь все равно не остаются дома у телевизора, а идут в театр! И я думаю, что театр не умрет, нет, не умрет.