Медали начинались в блокадном Ленинграде

Первые советские олимпийские чемпионы прошли через горнило войны

 

Павел Харин: греблей занялся, списавшись на берег
Павел Харин родился в Ленинграде 12 ноября 1927 года. Вырос он на Лиговке и никогда не считался пай-мальчиком: целыми днями пропадал на улице, любил гонять  в футбол, кататься на лыжах и коньках, случалось выяснять отношения со сверстниками и при помощи кулаков. В июне 1941-го ему не было и четырнадцати, и учиться, когда кругом война, ему больше не хотелось. Да и по рабочей карточке паек был вдвое больше...
В первую блокадную зиму Пашу взяли слесарем на мыловаренный завод, где работал начальником цеха его отец. Приходилось не только работать, но и тушить зажигательные мины, которые сыпались в цех во время бомбежек.
В их дом на Лиговке попал снаряд, когда обстреливали Бадаевские склады. К счастью, случилось это днем, когда в квартире никого не было. Был и другой случай, когда смерть прошла от него совсем близко. В первый вагон трамвая во время обстрела попал снаряд, Пашка ехал во втором…
Скоро пришел приказ перевести всех подростков на военные заводы. Паша Харин  стал работать на заводе имени Егорова. Вместе со сверстниками стоял у станка и вытачивал болванки для мин. Но точить минные корпуса, когда кругом гремит война, было еще скучнее, чем учиться. С друзьями по заводу, узнав, что на Васильевском острове находится Управление Военно-Морского флота, подал заявление. Правда, принимать его у 15-летних не спешили, военмор дал им довольно сложную задачку на плавучесть: мол, решите — тогда подумаем. Паша с другом совместными усилиями решил.
И попал вначале во Флотский экипаж на площади Труда, а оттуда через Лисий Нос на барже был переправлен в Кронштадт, на учебу в Школу оружия на Флотской улице, которая готовила специалистов морского дела. По окончании школы был назначен в Койвисто (ныне Приморск) в дивизион «Морских охотников», на катер № 103, потом на торпедный катер. Участвовал в боестолкновениях на Балтике, отражал налеты вражеских самолетов на катера. Войну закончил в Германии, после чего отслужил еще пять лет, занимаясь перегонкой трофейных немецких катеров. В Кронштадт Харин вернулся только в 1948 году.
Интересно, что на флоте Харин занимался штангой и лыжами, а греблей ему предложили заняться уже на гражданке — именно как бывшему моряку, ведь гребля на ялах — непременный вид морской подготовки. И первое каноэ Павел сделал вместе с товарищами по гребному клубу — по фотографиям, потому что из всего обеспечения было только указание свыше — освоить перед Олимпиадой 1952 года новый вид спорта... А то, что лодка и весло получились в три раза тяжелее настоящих, оказало хорошую службу в тренировках. На Олимпиаде-1952 в Хельсинки Харин в каноэ-одиночке был только 10-м на дистанции 10 000 м, а через четыре года, пересев в каноэ-двойку, на этой же дистанции стал олимпийским чемпионом вместе с Грацианом Ботевым.

 

Юрий Тюкалов: блокада не дает о себе забыть
Юрий Тюкалов на три года моложе Павла Харина, он родился 4 июля 1930 года и повоевать не успел. Зато вкусил, как он говорит, «блокадных прелестей» с лихвой. «Я и сейчас говорю своей жене, когда она сетует, мол, то не так, это не так: вспомни те времена, — говорит Юрий Сергеевич. — Я вспоминаю — и мне сразу легче становится жить».
Первую блокадную зиму им помог пережить отец. Его кавалерийская часть стояла на Ораниенбаумском плацдарме, и, когда их перебазировали на Волховский фронт, он сумел сообщить, где и когда они будут проходить через город, и передал Юриной маме мешок овса. Всю зиму они размалывали в кофемолке и пекли по одной лепешке — только по одной! — в день. Мама больше не разрешала.
Той зимой он дежурил по ночам на крыше своего дома на Дегтярной улице. А весной Юру ждало еще одно испытание. Все взрослые были обязаны, во избежание эпидемий, отработать определенное количество часов на очистке города от нечистот, которые зимой выливались прямо во дворы. «Отказникам» не выдавали хлебные карточки. А Юрина мама слегла после блокадной зимы. И пришлось ему самому браться за тяжелый лом. За его работу галочку ставили маме. Хотя многого 11-летний ребенок наработать не мог...
А следующим летом Юра стал работать водовозом в совхозе возле Невского лесопарка. «Моя норма была — три 300-литровые бочки с водой привезти на поле, — вспоминает Тюкалов. — Загонял я лошадь в Неву и черпал воду десятилитровым ведром. Сколько раз нужно было зачерпнуть? А всего в двух километрах оттуда, у Ижорского завода, стояли немцы, и обзор был как на ладони. К счастью, на одинокого мальчишку с лошадью тратить снаряды им, видимо, было жалко...»
Так прошла блокада с ее суровыми зимами, от которых у Юрия Сергеевича осталось одно напоминание: он практически не чувствует холода. «Жена называет меня терминатором», — смеется он.
Впрочем, проявилось это более чем через полвека после окончания войны. А до этого Юрий Тюкалов успел свершить два дела в жизни, которые считает важнейшими, — завоевать в 1952 году в Хельсинки — в гребле на академической одиночке —  первую советскую золотую олимпийскую медаль (через четыре года в Мельбурне он свой успех повторил в двойке парной с Александром Беркутовым), а в 1976 году принять участие в оформлении Памятного зала Мемориала героическим защитникам Ленинграда на площади Победы, создав по собственному эскизу чеканное панно — панораму битвы за Ленинград.
Ради этой работы он, к тому моменту работавший тренером сборной СССР по академической гребле, отказался от поездки на Олимпиаду-1976 в Монреаль. «Разве я, пройдя через такие страшные испытания, помогая отстоять Ленинград, мог ее променять! — говорит он. — И я совсем не жалею, что успехи моих учеников в Монреале принесли тренеру, которому я их передал, звание заслуженного тренера СССР, а я из-за всяких бюрократических препон даже лауреатом Государственной премии РСФСР за памятник Героическим защитникам Ленинграда не стал. Зато осталось панно, которое я считаю одним из главных дел моей жизни».