Михаил Пиотровский: На самом деле это веселье никогда не заканчивается

В Главном штабе, в рамках проекта «Эрмитаж 20-21», открылась выставка скандальных английских художников Джейка и Диноса Чепменов «Конец веселья»

На вернисаже было столпотворение, собрался весь цвет художественного Петербурга, а позже появилась сама Кейт Мосс, знаменитая топ-модель и муза художников.

Фрагмент инсталляции братьев Чепмен «Ад»

Эрмитажу не откажешь в смелости. В Москве творчество братьев Чепмен уже видели, но там их произведения демонстрировались в частных галереях. Музею классического искусства, обладающему во всем мире высочайшим авторитетом, решиться на подобный шаг было нелегко. Правда, эрмитажные кураторы подстраховались: из творчества скандальных братьев, прославившихся своими «ужастиками», выбрали далеко не самые провокационные произведения. Центр выставки — инсталляция «Конец веселья». Это несколько витрин, расставленных в форме свастики, внутри которых заключен сам Ад. В аду копошатся пластмассовые фигурки фашистов, после смерти попавших в преисподнюю и приговоренных вечно убивать друг друга всевозможными изуверскими способами. Туда им и дорога, конечно. Вот если бы в Эрмитаже показали какие-нибудь работы братьев Чепмен, в которых они представляют монструозных детей с половым членом вместо носа и анальным отверстием вместо рта, наверняка разразился бы скандал. А фашистов не жалко, пусть катятся в ад, им там самое место!

«Перед нами тот редкий случай, — считает Михаил Пиотровский, — когда эсэсовская форма и нацистская символика не вызывают тайного эстетического любования. Все мы хорошо помним, как антифашистский, с подтекстами, фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» вызвал у вполне лояльной молодежи волну подражания нацистским ритуалам. Дальше были «Семнадцать мгновений весны» и многое другое. А вот у Чепменов этого нет. Их эсэсовцы и не эсэсовцы вовсе, а мерзкие склизкие маньяки, пожирающие друг друга. Они смешны, но смех над ними вызывает не просто судороги, но рвоту».

На пресс-показе и на вернисаже я понаблюдала за зрителями. Рассматривая этих крошечных пластмассовых солдатиков в нацистской форме, лишенной своего зловещего ореола, публика и не ужасалась, и не смеялась. Зато многие задавались вопросом, не китайцы ли лепили эти фигурки.

«Показывая современное искусство, мы всегда стремимся поместить его в контекст эрмитажной коллекции мирового искусства, — заметил Михаил Пиотровский на вернисаже. — Кроме основной инсталляции, посвященной аду, мы показываем здесь выставку гравюр Гойи из эрмитажной коллекции, названную кураторами «Им никто не поможет», и знаменитую серию Чепменов, в которой они переделали его офорты на свой лад» (переделали—просто пририсовали кое-где вместо голов страшненькие маски. — Прим. авт.).

Войти в контекст помогают и несколько витрин с экспонатами, предоставленными Артиллерийским музеем: оружие времен Гойи и орудия пыток, использованные Инквизицией.

Посмотрев на остро наточенную, грозно изгибающуюся секиру и чуть поржавевшие, но еще годные к употреблению зажимы для пальцев, я очень порадовалась, что не родилась в то время. Хотя человечество недалеко ушло от эпохи Гойи. Пытки заключенных в иракской тюрьме Абу-Грейд—история совсем недавняя!

«На самом деле то веселье, которое английские художники имеют в виду, никогда не кончается. Но с этим уж ничего не поделаешь!» — сказал на открытии Михаил Пиотровский. И он, к сожалению, прав.

Но гораздо страшнее и чепменовского «Ада», и даже этих пыточных инструментов сами гравюры Гойи из серий «Капричос» («Причуды»), «Диспаратес» («Пословицы») и «Дезастрес де ла гуэрра» («Бедствия войны»). Их всего сорок. Они висят в отдельном зале. И от них не оторваться.

Понятно, что Гойя был нужен для того, чтобы облагородить выставку Чепменов, показать, что и они не лыком шиты, что их произведения ведут происхождение от средневековых фантазий на тему ада, от Босха и Брейгеля. И конечно, от великого испанца, чьи «Бедствия войны» они «подправили», назвав серию «Травмировать, чтобы оскорбить, чтобы травмировать».

Но соседство с Гойей, на мой взгляд, оказывает и братьям Чепмен, и всему концептуальному искусству плохую услугу.

На фоне величия и трагедии «Бедствий войны» Гойи, его горькой мизантропии и при этом все же чувства сострадания и к жертвам, и к палачам пластмассовые фашисты Чепменов, кишащие в витринах, как тараканы, кажутся просто игрой в солдатики. Чем-то напоминает, конечно, эстетику Квентина Тарантино, выраженную в фильме «Бесславные ублюдки». Только у Тарантино талантливее.

Динос Чепмен: В том или ином виде зло присутствует всюду!

— Ваша выставка экспонируется в Эрмитаже. Насколько это важно для вас — быть выставленными именно в Эрмитаже?
— Это просто здорово! Мы знаем, что это уникальный музей по своему собранию произведений искусства. К сожалению, мы здесь ни разу еще не были. Вообще в Санкт-Петербурге ни разу не были. Здесь мы еще не выставлялись, ну а просто туризмом не увлекаемся.

— Сегодня, до открытия выставки, у вас уже было время ознакомиться с экспозицией Эрмитажа?
— К сожалению, еще не было. Мы недавно прилетели в Санкт-Петербург, и из отеля прямо сюда. Но у нас еще будет на это завтрашний день.

— Такой грандиозный проект — вы сами изготовляли и расписывали фигурки, которых буквально тысячи, а также предметный план?
— Нет, это делают наши ассистенты, по нашим рисункам и эскизам. Естественно, последние, так сказать, штрихи — это наше.

— Частью выставки являются также офорты Гойи и ваша графика по их мотивам. Насколько велико было влияние Гойи на вашу основную работу на выставке — «Конец веселья»?
— О, его искусство очень важно для нас. Ибо он был первым современным художником. Ему удалось избежать оков церкви. Это первый художник, которого можно признать подлинным художником-гуманистом.

— В ваших графических работах — добавления к гравюрам Гойи…
— Улучшения (смеется).

— Можно сказать и так. Однако далеко не все любители искусства с вами бы согласились.
— Проблема в том, что художники так делают всегда — в этом ничего нового. Художники часто создают новые произведения, дописывая, дорисовывая более ранние работы других художников. Нет никакого закона, запрещающего делать это. Искусство вообще выше закона! Мы старались подчеркнуть, заострить идею, заложенную в гравюрах Гойи.

— На вашем официальном интернет-сайте демонстрируется картинка с веб-камеры, установленной в вашей студии. Можно 24 часа в сутки следить за тем, что в ней творится. Зачем вам это нужно?
— Люди довольно часто спрашивают нас о том, каково находиться в студии художника. Что в ней происходит. И мы так удовлетворяем их любопытство. Пусть они видят, что все это довольно рутинно, даже скучно. И вовсе никакого гламура.

— Стало ли одним из вдохновляющих факторов вашего творчества, протестующего против ужасов войны, против фашизма, ваше греческое происхождение? Ведь Греция немало вынесла как во время Второй мировой войны, так и вследствие гражданской войны, разразившейся после ее окончания?
— Не только. Мы постарались в нашей инсталляции собрать все. Ее нельзя рассматривать, стараться прочитать, с какой-то одной конкретной точки зрения. Рассматривать ее исключительно как реакцию на Вторую мировую войну — это игнорировать огромные разрушительные силы, таящиеся в человеке. А мы именно это хотели показать, поэтому и собрали все. Даже фигурки современных космонавтов.

— Тем не менее в Петербурге, бывшем Ленин­граде, городе, в котором живо еще немало людей, переживших самые, пожалуй, страшные события Второй мировой войны — 900-дневную блокаду города, настоящий рукотворный ад, ваша работа будет воспринята прежде всего именно с такой точки зрения…
— Мы надеемся на понимание петербургской публики. Мы знаем об этих страшных событиях. Знаем, что отец директора Эрмитажа, Борис Борисович Пиотровский, пережил ужасы блокады, спасал коллекцию Эрмитажа. И для нас важно, что наши работы выставлены именно здесь. И все-таки наше искусство — символично. Оно не конкретно о каком-то месте, времени, событии. Его «герой», объект — зло. А оно вне времени, пространства. В том или ином виде зло присутствует всюду. И мы старались изобразить именно квинтэссенцию зла, а не его конкретное проявление в конкретное время, в конкретном месте.