Монологи актрисы

Наталья КУДРЯВЦЕВА: Каждая работа — мой Гамлет

Наталья Константиновна — представительница редкого сегодня жанра: она читает со сцены художественные произведения и играет моноспектакли. Каково это — выходить одной перед залом, без всякой поддержки, только слово — и ты? По счастливому совпадению актриса, играющая нашумевшие «Монологи V...», оказалась бабушкой нашего корреспондента Федора Дубшана. Мы не могли упустить такой шанс и отправили внука на интервью.

Фото: Федора Дубшана

У нас в доме никогда не говорили «бабушка». Эта должность обозначалась иначе: Тата. Словечко из прошлого, из дворянских усадеб, из «недобитых». Так ее называли в детстве, так и я приучился называть ее.
Бабушка — это что-то уютное, но и величественное, и ветхое, как Парфенон. Тата никогда не производила такого впечатления: светлые волосы, молодая внешность, юная энергия, живость, смех, слезы, эмоции через край и даже некоторое детское легкомыслие. Иной раз было непонятно, кто здесь по-настоящему младшее поколение.
Я только сейчас учусь ценить ее талант и то, как отлично она встроилась в современный театр и назло всем сыграла в «Монологах Вагины» Джулиано ди Капуа.
На днях мы долго беседовали о ее жизни, но на бумаге это все равно превращается в интервью. А ведь странно брать интервью у собственной бабушки — в смысле, Таты. Так что я просто дам ей слово, и пусть она сама расскажет о своей жизни все, что захочет, — как бы поставит моноспектакль о себе. Она это умеет.

Спектакли растут из детства
— Знаешь, один раз мне сказали очень приятные слова о моей работе: «Вы очень петербургская актриса». Я действительно родилась в Петербурге, в клинике Отта, где сама впоследствии родила твою маму. Жила на Васильевском острове с дедушкой и бабушкой по отцу. Дедушка был физик, математик, профессор Петербургского университета — хотя сам из крестьян. Много где преподавал, в молодости — у графов Толстых. Не у тех, у другой ветви. Бабушка — из купеческой среды, с Волги.
Дедушка учил меня писать, читать, буквально напоил меня классикой. Гончаров, Короленко, Пушкин... Пять раз мы с ним читали «Капитанскую дочку». Но когда доходили до казни Василисы Егоровны: «Дедушка, дальше не читай!» Это было без слез слушать невозможно.
А весь Гоголь, а «Ночь перед Рождеством»! И потом, в 1984 году, я на Всероссийском конкурсе Гоголя прочла именно «Ночь». Что для меня большая честь, поделила второе место с Александром Филиппенко. Очень много моих работ растут оттуда, из детства.
Музыка у нас, похоже, — семейное увлечение: мама пела романсы. Моя тетка, Вера Кудрявцева, стала оперной певицей, другая — играла на рояле. На этом рояле я видела ноты Вертинского. Мама занимается делами и поет: «Самой нежной любви наступает конец. Бесконечной тоски обрывается пряжа...» Магия слов впадала в душу, хотя я и не знала, чьи это песни.
В Ленинграде меня водили на балет: «Бахчисарайский фонтан», «Щелкунчик» — это было ошеломительно. Я вернулась домой, вошла в комнату, разбежалась и прыгнула, «как Уланова». Дедушка сказал: «Что, дрыгоножеством заниматься?»
Мама вторично вышла замуж за прекрасного человека, сына поэта Князева. Они взяли меня к себе на Рубинштейна, когда я пошла в первый класс, — это был 1940 год. С отчимом мы очень подружились. Он сочинял стихи, рисовал, играл на гитаре, имел прекрасное чувство юмора, к ним ходили в гости друзья, обсуждали тогдашнего властителя дум Зощенко — наверное, поэтому я впоследствии сделала работу по его «Голубой книге».

Две книги из Ленинграда
— Летом 41-го мы сняли дачу в Сиверской. Я лежу в гамаке. И вдруг выходит кто-то из дома: «Война!» Мама стала решать, что делать. Тетки уговаривали не увозить меня. Считали, что в Ленинграде безопаснее.
Мама пошла в растерянности к двоюродному брату Мите Борисову, который впоследствии стал ректором Горного института. Митя чуть заикался. Он сказал решительно: «Галя, н-немедленно бери Наташу и уезжайте!» И тут случилась геологическая командировка: надо было ехать в Саратов «лечить» — так говорили — мост от оползней. 14 августа мы выехали туда. 8 сентября замкнулось кольцо блокады. Дед умер в декабре 41-го, отец — в январе 42-го. Потом тетки, четыре из шести. Бабушка пережила всех и смогла эвакуироваться, умерла уже там.
Жили мы за городом в бараке, в школу ходили по железнодорожным путям, ночами выли волки. Я из Ленинграда увезла две книжки: «Историю одного детства» Елизаветы Водовозовой и «Принц и нищий» Марка Твена. Отчим мне уже в эвакуации подарил большой том Лермонтова, который прошел со мной через всю войну. Книги сохранились до сих пор.
Еще саратовский ТЮЗ был волшебным впечатлением. А первый урок актерского мастерства мне дала Валентина Николаевна, учительница литературы. Задала прочитать «Зеленый шум» Некрасова.
 Я сразу полезла на сцену: играла в школьных скетчах хулиганов, разгильдяев, в брюках и кепке. Совершенно не стеснялась. Все хохотали. Я танцевала, пела песню из фильма «Актриса» Леонида Трауберга — меня даже дразнили потом «актрисой». Мы выступали в госпиталях с ребятами перед ранеными. Нам давали чай с повидлом и кровяную колбасу.
Возвращались в Ленинград уже после войны, в теплушке. Вышла на Васильевском — и не узнаю место; потом что-то щелкнуло в голове, все вспомнилось — и я побежала домой.
…Я видела в Александринском «Горячее сердце» Островского. Парашу играла прекрасная Тамара Алешина. Тетя меня спросила: «А ты так могла бы сыграть Парашу?» И я нагло ответила: «Могла бы».
Другая тетя, Вера, пела в Малом оперном. И можно было попасть туда, в гостевую ложу — это было настоящее счастье.
В те же годы я была на концерте Вертинского в Театре Эстрады. И все эти песни, которые играли и пели тетки, которые напевала мама, — я только тогда узнала, что все это Вертинский.
Еще мама купила мне абонемент в Малый зал Филармонии. В Малом зале были лучшие мастера художественного слова, ныне совершенно несправедливо позабытые. Там выступали Дмитрий Журавлев, Антон Шварц, красавец Ларионов, драматичный Велецкий, царственная Тамара Давыдова, удивительная, тонкая Ольга Биюл... Словом, я видела всех наших корифеев — и даже не думала, что когда-нибудь стану их коллегой.

Спектакль «После казни прошу...». В роли Зинаиды Ивановны. 1967 г. . Фото: Федора Дубшана

Приоткрытый занавес
— В 9-м классе пришла я с большим волнением поступать в Дом пионеров и школьников — был ДПШ на 9-й линии, в красивом особняке. Я из своего Лермонтова выучила «Песнь про купца Калашникова». Читала ударный момент:
«Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
На какой ты радости разыгралася?
Как сходилися, собиралися
Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой...»
Слезы у меня полились градом, не знаю почему. Меня приняли. Нами руководила чудная, интеллигентная Елена Владимировна Леонтьева. Мне даже довелось сыграть пушкинскую Русалку. Играла я ее от всей души, серьезно, даже падала — опять в слезах — на пол. Вот только мы с Князем не могли заставить себя обняться — стеснялись.
Потом, уже будучи профессионалом, я вспомнила про эту гениальную пушкинскую вещь и с большим удовольствием сделала моноспектакль «Русалка».
По городам был объявлен набор в студию МХАТ. Я прошла предварительные этапы, поехала в Москву — но сорвалась на последнем конкурсе. Быстро вернулась в Ленинград и поступила на первый курс в Театральный к Аркадию Кацману.
А на второй курс я все-таки смогла поступить во МХАТ. Училась вместе с Левой Дуровым, Ниной Гуляевой. Нам преподавали и Виктор Станицын, и Сергей Блинников. На выпускном я читала чеховскую «Попрыгунью», которую, кстати, сейчас опять сделала.
Когда умер Сталин, начал приоткрываться железный занавес. Открывались выставки, приезжал «Комеди Франсез». МХАТу показывали неореалистов. После натужных соцреалистических пьес — Де Сантес, Де Сика — такая подлинная, человеческая жизнь.
Но и во МХАТе шли «Школа злословия» Шеридана, «Идеальный муж» Оскара Уайльда — все это мхатовцы умели играть изумительно. Вот где были и воспитание, и вкус, и идеалы.

 «У вас прекрасная Елена!»
— Я доучилась и приехала поступать в мой любимый Ленинградский ТЮЗ. Меня принимал в ТЮЗ сам основатель Александр Брянцев в 54-м году.
Первой моей работой была роль Василисы в «Двух кленах» Евгения Шварца. Автор был у нас на прогоне, сказал: «Василиса у вас очень молодая, но все в порядке». И на банкете по случаю премьеры были он и Ольга Берггольц... Старик Державин, в общем, нас заметил.
Много ролей было: Аня из «Вишневого сада», Рита Осянина в «А зори здесь тихие», Елена из «Накануне» Тургенева... На гастролях в Москве пришел Алексей Арбузов. Это была его инсценировка. И потом сказал мне: «У вас прекрасная Елена».
Потом пришел Корогодский, привел много молодежи: Веню Фильштинского, например. Лев Додин — никогда не забуду — дал мне роль в своем изумительном «Свои люди — сочтемся». В «После казни прошу» Тараторкин играл лейтенанта Шмидта, а я — его корреспондентку Зинаиду Ивановну.
В то время я познакомилась с Семеном Димантом, режиссером. Он учился тоже в Москве, в ГИТИСе. Был стажером при Немировиче-Данченко. Как-то мы с ним на почве Москвы сдружились. А потом даже и поженились. Он был старше меня на 17 лет — ему было 38, а мне 21.
 Я избегала мелькать в спектаклях мужа. При Корогодском была строгая дисциплина. Он не любил всякие мещанские выходки, интриги. Все вели себя прилично.

Начать все заново
— В театре бывает затишье. Чем сидеть ждать роли, вязать — лучше заняться тем, чем всегда хотелось. Я пошла в секцию художественного слова, стала делать там моноспектакли. Вот попался мне довоенный дневник Нины Костериной. Это девочка, которая, как Зоя Космодемьянская, ушла в партизаны и пропала без вести. А в дневнике — ее старшие классы, влюбленности, арест отца. Я даже, будучи в Москве, нашла ее дом и встретилась с младшей сестрой.
Этот дневник был одной из моих актерских «мечт». И я сделала работу по нему. Потом был «Роман в письмах» Пушкина.
А сразу после смерти моего мужа Семена, в 1975-м, я ушла из ТЮЗа. Захотелось поискать еще чего-нибудь — после 21 года работы в театре. Все пришлось делать заново. Когда я пришла к Корогодскому с заявлением об уходе — он очень удивился. Расстались мы драматично, но хорошо.
И я пошла в «Ленконцерт», нынешний «Петербург-концерт». Это была организация, которая как раз объединяла литературные работы, музыку. Они еще раньше, когда я была в ТЮЗе, приняли у меня работу по Достоевскому, из братьев Карамазовых: «Суд над Митей». Я всегда любила петь. Нашелся такой изумительный, опытный музыкант-эстрадник, с которым мне было очень легко. Миша Рубин. Мы сделали с ним работу по Вертинскому. А после руки потянулись к Пьеру Беранже. Я очень полюбила Дом Кочневой на Фонтанке.

В диалоге о монологе
— Уже не так давно, в 2000-м, я стала работать в Театре «Комедианты». Интересно было там сыграть помещицу Мурзовецкую в «Волках и овцах». А потом человек, который видел мою работу по Беранже, посоветовал меня режиссеру Джулиано ди Капуа для постановки его «Монологов Вагины» по пьесе Ив Энслер.
Джулиано из самого центра Европы, из Швейцарии, — у его папы там поместье. Учился в Каире. А потом его стукнуло театром и он приехал в Россию. Окончил Театральный у Вени Фильштинского. Остался в Петербурге, женился тут. Он — человек мира, но стал нашим петербургским замечательным режиссером.
Мы сидели с ним в кафе, он был, как всегда, импозантен, в черном распахнутом пальто. Дал мне пьесу. Хотя я и не все поняла — роль мне понравилась сразу. Ведь здесь слились театр и художественное слово.
Что-то мы потом подправляли. Кое-что я даже сама досочинила, из своего женского опыта. Неизвестное нашей публике имя актера заменила на Кларка Гейбла. Это Миша Рубин, пианист, был похож на Гейбла...
Джулиано сделал этот спектакль с безупречным вкусом. А все отреагировали на слово «вагина»: саму постановку ругать никто не осмелился. Показное целомудрие. У нас вот уже пять лет почти полный зал. И всегда много смеются и даже плачут.
…Ты спрашиваешь, не было ли у меня амбиции сыграть какую-то мощную роль. Как у мужчин — Гамлет… А как же! Выйти одной на сцену, завладеть залом… Раз я одна, каждая работа — мой Гамлет.