Музей цирка: мы водим экскурсии во фраках и со стеками

В прошлом декабре Большому цирку на Фонтанке исполнилось 135 лет. А 85 лет назад, 8 августа 1928 года, открылся Музей цирка и эстрады

Мы прошли через служебный вход, через кулисы, где лежал реквизит невероятной формы и неизвестного назначения, где пахло не то опилками, не то дикими животными, и попали в зал музея. Старые, от руки нарисованные плакаты, прославляющие дрессировщиков, борцов, акробатов; цветастые костюмы этих артистов, их атрибуты — все это находится здесь. И тут же, посреди всего этого великолепия, мы побеседовали об истории и о нынешней жизни музея с главным хранителем Анной Михайловной Зубковой.

Дрессировщика спасали медведи Степа и Сережа

— Основателем музея был Василий Яковлевич Андреев. К цирку он первоначально не имел никакого отношения. Происходил из семьи дворянина. Поступил в кадетский корпус. Увлекался историей, особенно историей оружия. Не бросая военной службы,  окончил Археологический институт и после работал в Средневековом отделе Эрмитажа. Там он изучил фехтование по старинным учебникам и начал преподавать его. В итоге сделался крупным специалистом, ни одна постановка фехтовальной или батальной сцены в петербургских театрах не обходилась без него. В 1918 году он участвовал в организации Театрального музея при Александринском театре — там он был научным сотрудником по драме.

Эта же любовь к театрализации, к искусству движения и привела его к цирку. Он давно собирал все, связанное с цирком. Рисовал изображения жонглеров, эквилибристов... У него была целая коллекция собственных рисунков.

В это время, в 1924 — 1925 годах, Госцирк возглавляет итальянец Вильямс Труцци. Андреев обращается к нему с предложением создать музей. Но Труцци некогда этим заниматься — у него гастроли. Все отложилось на три года. А затем состоялась выставка «Искусство движения», где были представлены коллекция рисунков Андреева. Туда приходит Евгений Гершуни, замдиректора цирка по художественной части. Они с Андреевым знакомятся. И в результате Гершуни помогает ему создать Музей цирка и эстрады — первый в мире. Это происходит 8 августа 1928 года.

— А почему «и эстрады»?
— Потому что первоначально собиралась коллекция и по Мюзик-холлу, и по варьете... У нас все эти материалы тоже есть. Потом, когда предметов накопилось очень много, стали отсеивать все, не относящееся непосредственно к цирку. Музей сейчас просто забит до отказа, фондовых помещений не хватает. Коллекция наша насчитывает более ста тысяч единиц хранения: плакаты, костюмы, реквизит, мелкая пластика, фотография, скульптура... При этом выставочный зал — только один, и в нем помещается только триста предметов. Сейчас мы в цирке существуем как фондово-экспозиционный отдел «Музей циркового искусства». Официально музеем мы не числимся. Конечно, хотели бы, но это очень тяжело. Нужны сотрудники, помещения для фондов... Нас сейчас только четыре человека. Заведует нами Екатерина Юрьевна Шаина. Она, конечно, большой молодец — все в основном держится на ней. В музее она уже больше десяти лет. Поддерживает связь со всем миром. Как нам завещал Андреев: «Музей должен быть творческой лабораторией». Мы эту традицию стараемся сохранять.

— С тех пор в мире, конечно, появились другие музеи цирка?
— Да, их более семидесяти. Но в России такого масштабного музея больше нет, мы пока единственные. Существуют выставочные залы, посвященные определенному цирку. А у нас материалы собраны со всего мира. Мы работаем с коллекционерами, художниками, режиссерами, артистами...

— И какие у вас самые ранние экспонаты?
— Самый древний предмет — это фолиант 1680 года из Нюрнберга. В нем — программы и либретто театрализованных уличных представлений в средневековой Европе. Тогда еще, конечно, цирка в нынешнем представлении не существовало. Цирки появляются только в XIX веке. Но, конечно, до этого были какие-то предшественники. А наш петербургский цирк был первым, расположенным в каменном здании. До этого в основном были временные деревянные балаганы.

Анатолий Андреев

Еще я должна показать вам нашу книгу отзывов и пожеланий, которая ведется с самого основания музея. Там есть запись, например, Утесова: «Я люблю цирк за то, что в нем я вижу настоящее мастерство. В цирке не может быть любительства. Музей цирка — это музей, хранящий подлинные памятники искусства и мастерства». И сам Василий Андреев тоже оставил пожелание: чтобы музей был «не складом, не кладбищем — а живым источником творчества деятелей цирка».

Или вот Виталий Лазаренко — клоун, которому писал тексты сам Маяковский. Он тоже написал стихи в нашу книгу:

«И я тут был, музей глазея,

Его задача велика,

Но экспонатом для музея

Я не хотел бы быть пока!»

Но все-таки его костюмы и аксессуары стали частью наших фондов. Или вот надпись от монгольского посла, сделанная в 1933 году. Луначарский тоже прекрасно общался с нашим цирком...

— А какие новые экспонаты появляются в музее?
— К нам вот недавно попали боксерские перчатки для кенгуру. Без них он может оцарапать — у него такие маленькие пальчики с коготками... А вот еще новые экспонаты: рубашка Ивана Рубана, дрессировщика середины ХХ века. Подарила их нам его вдова. Он работал со смешанной группой хищников: со львами, тиграми, догами. Были такие моменты, когда большие кошки нападали. Они это делают стаями. Одна начинает, а остальные подхватывают. И Рубана неоднократно спасали его любимцы — медведи Степа и Сережа.

— Я думал, что медведи — самые опасные животные…
— Вообще да, они считаются самыми коварными. Поэтому работают сейчас не с такими большими, как раньше. Эти Степа и Сережа были ростом под два шестьдесят. Сейчас используются стандартные медведи — примерно с вас ростом, извините за сравнение... Но Рубана — даже несмотря на медведей — рвали неоднократно. До такой степени, что врачи не знали, как его собирать. И все-таки он выкарабкивался — и возвращался к своей профессии. Такая работа... У каждого из дрессировщиков есть свои похожие истории.

С обезьянами очень опасно работать. Может быть, даже опасней, чем со львом. Они безумно непослушные, кусаются — у них очень острые зубы, моментальная реакция и знание, куда кусать, — по сухожилиям. У многих дрессировщиков не работает то палец, то еще что-то.

— А где берут животных для цирка?
— Выращивают в заповедниках. Просто «из джунглей» кого-то привозить запрещено, это браконьерство. Должны быть паспорт, прививки и родословная: до четвертого поколения предки животного должны быть выращены в неволе, чтобы уже на генетическом уровне оно было приучено к общению с человеком.

Хищников берут от года и начинают с ними работать. Потом пытаются понять, что у льва лучше получается: прыгать или кувыркаться. Его не будут заставлять делать тот трюк, который он делает хуже. Есть и животные, которые не идут на контакт с дрессировщиком — их отдают в зоопарки и заповедники.

С китайцами состязаться трудно

— Скажите, в чем главная особенность российского цирка? Вот, например, знаменитый «Дю Солей» — он же явно очень сильно отличается...
— «Дю Солей» — это скорее шоу. Там самые лучшие свет, живая музыка, костюмы, грим и часто работает сразу несколько номеров. Кроме того, они работают на сцене, а не на манеже. У нас, как правило, каждый номер принадлежит одному артисту, который сам держит весь зал в своих руках. Он имеет свое более или менее известное имя. Конечно, раньше были артисты-звезды. А сейчас публика не очень запоминает имена, ей главное, чтобы красиво было.

— В этом состоит разница между нашим и европейским цирком?
— Ну в Европе сохранились и классические цирки. С опилками, где работают великие дрессировщики, бегают по кругу лошадки...

— А почему вообще опилки — это важно?
— Это традиция. И животным лучше работается на опилках. Лошадей, например, в цирке никогда не подковывают, потому что поверхность мягкая. У нас уже нет опилок, проложен на арене каучук, так что лошадь тоже бежит по мягкому. Но опилки — это еще и экологично. Правда, укладывание опилок — это сложный процесс, этим занимается униформа...

— А что, например, с китайским цирком?
— Это профессионалы акробатики, опасных номеров вроде стрельбы из луков друг в друга. Ребят там обучают еще с детства, школа очень сильная — и очень тяжелая. Плачут, бедные. Если что-то не так — начинай все сначала. Зато когда китайцы приезжают на фестиваль, где все показывают свое мастерство, с ними состязаться трудно. Правда, становится их чуть-чуть жалко. Когда видишь, как тринадцатилетний ребенок выполняет трюки, на которые другим артистам нужно много-много лет, — можно представить, какими потом и кровью он этого добился.

Зубами можно удержать 320 кило

— А что-то устаревает, уходит из нынешнего цирка?
— Исчезают иллюзионисты. Это те, которые распиливают людей в ящиках. Сейчас все эти номера уже многим известны. А новые требуют безумно дорогого оборудования, которое делается на заказ. Не путайте их с фокусниками, они же манипуляторы или престидижитаторы — это те, кто работает с мелкими предметами: деньгами, картами.

— Каюсь, а я всегда путал их. Расскажите, какие еще бывают цирковые жанры и как правильно их называть?
— Есть жонглеры. Ну, кто это такие, все знают. Их разновидность малабаристы — это те, кто удерживает конструкцию из предметов в равновесии. Воздушные гимнасты — это те, кто летает под куполом цирка, на трапециях, на канатах, на зубниках, то есть, держась зубами за специальное приспособление.

— Никогда не мог понять — как они умудряются хвататься на лету зубами за что-то и удерживаться на весу…
— Это вполне возможно. Достигается тренировками. Укрепляются десны и мышцы шеи и плеч. Мне тоже всегда казалось, что это очень страшно и больно. На самом деле нет. Я общалась с артистами, которые держали в зубах не одного человека, а даже троих. В среднем можно удержать зубами 320 килограммов. Кроме того, зубники делаются сейчас комфортными, по слепкам с челюстей, как у ортодонта.

Зубник Елизаветы Борель

Так вот, этих воздушных гимнастов часто путают с акробатами. На самом деле акробатика — это другой большой жанр, в нее входит пластическая, силовая, вольтижная, прыжковая акробатики. Но это всегда — работа внизу, на манеже. Эквилибристика — это еще один жанр. Умение держать равновесие при неустойчивом положении тела на самых разных предметах — хождение по проволоке, например. Вообще это очень травмоопасное занятие. Бывает, что срываются на тугую проволоку и обдирают всю кожу на боку от пятки до мизинца — у артистов такая травма называется градусник. А самая сложная профессия в цирке — это клоунада. Потому что клоун должен уметь все вышеперечисленное. В Италии и сейчас можно увидеть представление с дерущимися рыжим и белым клоунами. Но наша публика такое не любит. У нас клоуны — это люди, которые словно бы вышли из зала на манеж, в обычных костюмчиках. Просто они балуются.

— Вот вы работаете в здании цирка, посреди всей этой атмосферы. А вам никогда не хотелось себя тоже попробовать в каком-нибудь из жанров?
— Конечно. Мы и экскурсии водим не просто так — а во фраках и с указками-стеками. Просто слушать рассказ об истории цирка ребятам все-таки не очень интересно, лучше про то, как звери напали на дрессировщика...

А вот когда сам попробовал сделать что-то из цирковых номеров, потом можно уверенно об этом рассказывать. Я пробовала жонглировать. Получается только тремя мячами, да и то не идеально. Жонглеры — они же математики. Когда они жонглируют сразу семью предметами, да не просто, а как-нибудь перекрестно, у них в голове целые формулы. Они люди собранные.

Еще я была живой статуей, училась показывать фокусы, пыталась стоять на катушке. По свободной, то есть провисшей проволоке тоже ходила. Мне натянули ее в десяти сантиметрах над полом. Я репетировала час. Самое большее, что мне удалось, — простоять на ней секунды две-три. Ноги потом очень болели.

Так что мы целые представления для ребят устраивали.