«Начните с культуры! Все остальное — только инструментарий»

Кинорежиссер Александр Сокуров встретился с учащимися Ломоносовской гимназии

Кинорежиссер Александр Сокуров встретился с учащимися Ломоносовской гимназии

Он приехал в гимназию прямо со съемочной площадки, где идет завершение его нового фильма «Фауст». Но не стал говорить с ребятами о кино, а сразу завел разговор о самом, на его взгляд, главном — о духовном пути человека.

Разговаривал Сокуров со старшеклассниками на равных, как со взрослыми, на вопросы отвечал искренне, без тени снисходительности. И ребята были не только увлечены, но и тронуты этим диалогом: было видно, что так с ними еще никто не разговаривал.

А прежде чем расстаться с гимназистами, Александр Николаевич задал им загадку: он принес с собой странный стеклянный сосуд, напоминающий чайник, заполненный ярко-синей жидкостью, и предложил ответить, что это за прибор. Ребята передавали сосуд по рядам, рассматривали, встряхивали, спрашивали, важны ли форма и цвет… А Сокуров явно наслаждался затеянной игрой. Ни один отличник так и не смог дать правильный ответ, оказалось, что этот сосуд — барометр, изобретенный в XIX веке Гете.

«Мадам Бовари» стала для меня точкой отсчета.

Разговор с гимназистами Александр Сокуров начал с рассказа о себе:

— Я сын офицера Советской Армии, и наша семья все время переезжала с места на место, страна была огромной, где мы только не  жили. Так что мне не выпало счастья учиться в одной школе и в одном классе. Да и своим домом я мог считать только два книжных шкафа, которые мы перевозили с собой, и мама на новом месте снова расставляла в них книги. Среди этих книг я и жил. А моим самым близким товарищем был радиоприемник. В дальних гарнизонах не было ни телевидения, ни музеев, ни концертов, кроме самодеятельных, так что все свое время я проводил рядом с этим приемником, слушал трансляции со спектаклей и концертов. Это было такое счастье! В 6-м классе со мной произошло важное событие: я услышал радиопьесу «Мадам Бовари». Трудно даже понять, почему на мальчика эта история произвела такое колоссальное впечатление. Но с тех пор этот сюжет для меня очень важен, он стал своеобразной точкой отсчета. Хотя я всегда понимал, что в жизни все сложнее, чем в литературной истории, потому что на страницах жизнь останавливается, а мы продолжаем жить. И вот когда я заканчивал школу, то решил для себя две вещи: во-первых, что я должен уехать из дома, от родителей, иначе никогда не стану самим собой и не буду жить своей жизнью, а во-вторых, что я должен получить базовое гуманитарное образование, а потом уже могу заниматься чем захочу, — мне, к примеру, было интересно авиастроение. Я всегда думал, что не родители, а я сам отвечаю за свою жизнь и за свои поступки, поэтому хоть они и не были довольны, но купили мне билет, и я уехал поступать на исторический факультет. Я и тогда понимал, что мужчине в жизни может помочь только образование. Женщинам природа многое дала, и у них много помощников «наверху», у мужчины таких помощников нет, он всего добивается сам. И его делает конкурентоспособным только образование и внутренняя культура — это единственное, чего нельзя отнять, даже если отнимут свободу.

Вы думаете, Чехова читали миллионы?

— Когда вы осознали, что можете в своих фильмах говорить народу то, что вы пережили и поняли?

— Я до сих пор этого не осознал. Не считаю, что я важный человек, который говорит от имени народа, да и вы так не считаете: если бы вас не заставили посмотреть мои фильмы, вы бы их не посмотрели. Когда-то я боролся с властью, меня вынуждали повиноваться и снимать такое кино, как все, а я не хотел. Я долго был под следствием, и если бы не началась перестройка, то мне даже известен тот лагерь под Сыктывкаром, где я должен был оказаться. Я видел, как гибли люди, в том числе и молодые, и смирился с тем, что меня ждет такая же судьба. Хотя трудно было понять, из-за чего меня преследуют, ведь я никогда не интересовался политикой, — но ни один мой фильм не был допущен к показу. А потом я понял, что независимое художественное творчество было моим гражданским заявлением: мол, я такой и не буду похож на массы, а властям это не нравилось. Но теперь я понимаю, что главный противник художника — не государство, а народ. Это народ указывает художнику на дверь. Как страдал от этого Шостакович, как страдал Солженицын... А вы думаете, Чехова читали миллионы? Вот кто сейчас в контакте со странным явлением, которое называется телевидением? Народ. Кто выбирает тех, кто о народе не заботится? Народ. Задумайтесь над этим, потому что мы с вами тоже часть этого народа. И вы должны понимать, что за стенами этой гимназии вы столкнетесь с миллионами тех, кто не знает, что такое работа, что такое благородство, что такое литература. Как среди них оставаться человеком — это испытание, которое всех вас ждет.

Я хочу, чтобы зритель, посмотрев моего «Фауста», потом прочитал книгу

— Как вы относитесь к экранизациям?

— К экранизациям я отношусь сдержанно. Когда я снимаю фильм по литературному произведению, то стараюсь быть осторожным с автором, и главная моя цель — чтобы зритель пошел в библиотеку,  взял эту книгу и прочитал. Литература значит для меня гораздо больше, чем кинематограф. Кино — это жалкое, агрессивное явление культуры. Только чтение учит нас включаться в процесс, додумывать. Только писатель волнуется и думает о нас, он работает на нас, как на личность. И только с помощью литературы мы можем развивать наш мозг. Человек, который не умеет читать, никогда никем не станет. Поэтому у меня нет мечты что-то экранизировать. Разве что я хотел бы снять «Божественную комедию» Данте, но это очень труднореализуемая идея. Сейчас мы заканчиваем работу над «Фаустом», этот фильм — не вполне экранизация, там есть персонажи, которых придумал я, их нет у автора. И моя задача, чтобы зритель, посмотрев «Фауста», прочитал хотя бы одну главу, тогда я буду благодарен за возможность снять этот фильм.

Искусство примиряет нас с жизнью и готовит к смерти

— Какая цель у кинематографа?

— Это очень сложный вопрос. У 99% кинематографистов цель — заработать деньги. Но у кино должна быть такая же цель, как и у всего искусства: сохранить в человеке гуманитарные качества. Современные люди быстро теряют их — это последствия технического прогресса, и это нехорошо. Гуманитарная мысль должна опережать научно-техническую энергию. Я долго думал, зачем нужно искусство, и так для себя понял: оно примиряет нас с тем, что в нашей жизни может произойти что-то страшное, и готовит нас к смерти. Величие этой жизни в том, что мы смертны и знаем об этом, но вот эта драматическая коллизия порождает искусство, задача которого — смирить человека с тем фактом, что он смертен. Искусство — большой театр, где человек проигрывает разные роли и в них переживает страшные события, которые могут произойти и с ним. А представьте, что вы бы не сталкивались с трагедией в литературе, кино, живописи, разве вы смогли бы пережить ее в жизни? А еще искусство развивает в человеке благородство и смирение.

— Мы понимаем, что это нам придется возрождать Россию. Что вы посоветуете?

— Россию не нужно возрождать, она есть, и она реальность. Но и вы, и мы должны думать, какой ей быть. Сложность существования России в том, что за столетия накопилось такое количество неразрешенных вопросов, что теперь мы не знаем, с чего начать. Мне приходилось говорить и Ельцину, и Путину: начните с культуры, а все остальное — только инструментарий. Мне кажется, что нашей стране предстоят трудные времена, нам всем придется думать о государстве, которое мы так еще и не создали до конца, а это большая и тяжелая работа.