«Намоленный кокос» спасал жизни в блокаду

В Большом Казачьем переулке можно увидеть комнату из военной поры

«Блокадную квартиру нельзя изобразить ни в одном музее, ни в каком макете или панораме, так же, как нельзя изобразить мороз, тоску, голод», — писали в «Блокадной книге» Алесь Адамович и Даниил Гранин. В Музее истории города, в недавно открывшемся школьном музее памяти Ольги Берггольц есть эти макеты — с буржуйками, узкими койками, темными окнами.

Умывальник, форма матери и «Лешенькин шкаф»

Но в небольшом музее «Разночинный Петербург», что в Большом Казачьем переулке, существует не макет, не воссоздание блокадного быта из собранных вещей того времени, нет, здесь практически в неизменном виде сохраняется обстановка комнаты одной ленинградской семьи — преподавателя Технологического института Александра Агте.

Семья жила во время блокады на Загородном, 49, в служебной квартире. Обстановку комнаты передала в музей еще в 2004 году Нина Рогозина — петербургская учительница, в годы блокады та самая маленькая Ниночка, чьи игрушки теперь можно увидеть в экспозиции. Сохранила вещи мать Нины Рогозиной — Галина Рогозина, урожденная Агте. Здесь, в экспозиции, нашли свое место и ее телогрейка, противогаз…

Кокос и портрет Нины в 1945 году

Нине, внучке профессора Агте, было 7 лет, когда началась война. Отец ушел на фронт, а они вместе с бабушкой, дедушкой и мамой жили в здании Технологического института — в казенной профессорской квартире с пятью комнатами и высокими потолками. «Путешествовали из комнаты в комнату, где выбьет окна — забивают картоном и переезжают туда, где целые, — передает нам рассказ Нины Рогозиной методист музея «Разночинный Петербург» Ирина Осипова. — И в конце концов вся семья сгрудилась в небольшой — ну разве что на метр больше вот этой, музейной, комнате, где было теплее». Профессор сам сделал полуэтаж, там и спали, там было теплее, потому что тепло от буржуйки поднималось вверх. Поэтому в экспозиции нет кроватей.

Семья сохранила даже немного поленьев — с тех самых пор. Был такой неприкосновенный запас — несколько поленьев, что бы ни случилось.

Еще один предмет, сохранившийся благодаря удивительной выдержке семьи, — настоящий кокос. Его мама Нины нашла на улице в самом начале войны — выпал из эвакуировавшейся машины. Кстати, в «Блокадной книге» Адамович и Гранин приводят воспоминания одной блокадницы, работавшей на жировом комбинате, она рассказывает о большой партии кокосов, завезенных в город накануне войны, почти все они сгорели во время сентябрьских бомбежек. Этот, наверное, оттуда и чудом сохранился.

Сохранившиеся полешки

Этот кокос стоял в блокаду в шкафу в профессорской комнате. «Бывают намоленные иконы, а у нас был намоленный кокос», — рассказывала Нина Рогозина. — В первую страшную зиму решался вопрос, есть ли в доме еще что-нибудь, кроме этого кокоса. Ничего не осталось, но кокос не разбивали — он всегда был последним съедобным предметом в доме».

Огромный славянский шкаф. «Лешенькин шкаф» — называли его в семье. Он напоминает о жизни и смерти ленинградца Алексея Проворкина, соседа семьи Агте. Алексей ушел в народное ополчение. А шкаф отдал соседям — чтобы сохранили, просил поберечь. И не вернулся, пропал без вести. Так и остался в семье, берегли, на дрова не разломали. Правда, прислонили к окну, чтобы защищал от осколков. Шкаф стал единственной памятью об ополченце Проворкине.

В музей приводят малышей-первоклассников. Дети разглядывают игрушки, вещи. Через даль десятилетий эти вещи помогают им узнать о блокаде. Петербургские дети слушают историю о корзинке с игрушками их блокадной ровесницы Нины — корзинку мать нашла в блокаду в разрушенном доме и подарила дочери в день ангела, 27 января 1944 года. Никому не надо объяснять, что для ленинградцев означает эта дата, а первоклассникам, глядя на эту корзинку, легче будет запомнить.