Настасья Кински: В душе я репортер!
Звезда призналась «ВП», что мечтает написать книгу о России
Настасья Кински: Я будто встретила здесь своих друзей!
Знаменитую актрису многое роднит с нашей страной
Выдающаяся актриса с русским именем и большой любовью к русской культуре, не раз снимавшаяся в фильмах по нашей родной классике, посетила Петербургский кинофорум и стала его несомненным украшением. Обозреватели «Вечёрки» по очереди пообщались с прекрасной Настасьей.
Дмитрий СОЛОВЬЕВ:
— Настасья, как вам «дышится» в Петербурге?
— Прекрасно. Мне все здесь нравится — от архитектуры до людей. Я очень взволнована, будто встретила друзей, которых давно не видела и по которым успела соскучиться. Интересно: душой я понимаю россиян и даже улавливаю смысл некоторых слов.
— Каких же?
— «Здравствуйте», «до свидания», «спасибо», «люблю».
— Около двадцати лет назад вы снимались в нашей стране в экранизации «Униженных и оскорбленных». Разительны ли перемены?
— Они огромны! Передо мной — цивилизованный европейский город, очень красивый и современный. В 1990 году были трудности даже с едой, но тогда мы были уверены, что все равно надо сниматься в России, чтобы хотя бы так помочь вам. Мы воспринимали Михаила Горбачева (он, как и я, снимался у Вима Вендерса в картине «Так далеко, так близко») как человека, изменившего мир. Действительно, то, что он сделал, трудно переоценить.
— С тех пор у вас появились друзья в России?
— Да, их много. Некоторые были и до 1990-го — например, Андрон Кончаловский. Я снималась у него в «Любовниках Марии» по мотивам произведения Платонова. С режиссером «Униженных и оскорбленных» тоже хорошие отношения. Не помню его фамилию.
— Андрей Эшпай.
— Да-да, совершенно верно.
— Правда ли, что для съемок в вашем первом фильме — «Ложное движение» Вима Вендерса — супруга режиссера нашла вас на дискотеке?
— Это абсолютно верно, все именно так и было. И съемки мне так понравились, что я решила связать с этой работой всю свою жизнь.
— За время карьеры вы работали со многими крупными режиссерами. Кто оказал на ваше творчество наибольшее влияние?
— Трудно сказать (долго думает). Наверно, Андрон Кончаловский и Роман Поланский.
— А как получилось, что Поланский доверил именно вам главную роль в одном из лучших своих фильмов — «Тэсс»?
— О, это интересная история. Мою фотографию Поланский увидел в одном из глянцевых журналов, встретился со мной в Мюнхене и спросил, как я отношусь к театру — не к кино, а к театру. Я ответила: положительно. Тогда он пригласил меня на репетиции, именно репетиции, оперы «Риголетто», которую он ставил. Мне было очень интересно — Роман вообще прекрасно работает с актерами. Потом он начал спрашивать меня, какие фильмы мне нравятся, как я отношусь к некоторым его работам — «Нож в воде», «Бал вампиров», «Китайский квартал». Но мне действительно нравились его ранние фильмы. Потом он посоветовал мне отправиться в Париж, в синематеку, и посмотреть там несколько фильмов, которые он рекомендовал. «Унесенные ветром», например.
— Неужели вы тогда не видели этого фильма?
— Представьте — нет. Он меня просвещал. В Париже познакомил с Изабель Аджани, Катрин Денев, которых хорошо знал, с ними работал. Это было незабываемо.
— Когда же вы поняли, что он «подписывает» вас на свой проект?
— Дело в том, что после «кинообразования» Роман решил заняться моим литературным багажом и дал почитать «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» Томаса Харди. Идею экранизации он вынашивал давно, берег роль для своей жены Шерон Тэйт. Когда же тоска после трагической гибели супруги поостыла, он решил доверить роль мне. Однако он требовал, чтобы я окончила школу актерского мастерства и научилась говорить по-английски без акцента.
— У него-то самого акцент был?
— Был, конечно (смеется), но речь не о нем, а обо мне шла. И я приложила все усилия, чтобы научиться говорить по-английски как можно лучше, — я понимала, насколько важна эта роль и для меня, и для Романа.
— В вашей творческой жизни всегда были очень хорошие партнеры. Можете назвать лучших?
— Это очень сложно (задумывается). Если фильм получился, значит, был контакт, значит, все хорошо. От всех партнеров я что-то хорошее брала. Аль Пачино, Джоди Фостер, Жерар Депардье. Нет, лучшего, пожалуй, назвать не могу.
— Не Марчелло Мастроянни?
— Он очень славный, но фильм, где мы с ним играли, мне не понравился, поэтому и выделять его не стану.
— Кем бы вы стали, не будь актрисой?
— Непременно журналисткой. В душе я репортер. Мне нравится описывать то, что я вижу, и многие говорят, что у меня неплохой стиль.
— О чем бы вы написали?
— Книгу о России или хотя бы о Петербурге (смеется). Всегда мечтала сделать интервью с Нельсоном Манделой, но он сейчас старенький уже. Вообще меня переполняют эмоции, которые хотелось бы где-то излить. Я могла бы описать путешествия по разным странам, в которых я была, раскрыть их как бы изнутри. Мир же сейчас погружен в хаос. Быть может, после моих статей мир стал бы чуточку добрее.
— Вы считаете, что мир злой?
— Несомненно! Посмотрите, сколько войн вокруг, несправедливости. Трудно назвать хотя бы одну область человеческой деятельности, где не царили бы злость и корыстный расчет. Для себя я определила эту единственную область — спорт. Мало того что он приносит людям здоровье, веру в свои силы, это еще и очень объективная область: победитель здесь выявляется путем честного (мне бы хотелось в это верить) соревнования. Именно поэтому я очень люблю спорт.
Федор ДУБШАН:
Настасью Кински я заметил на фуршете для журналистов после фильма Альмодовара. Увидел и не поверил глазам: она? Но что она тут делает? У звезд ведь свой фуршет, своя тусовка. Но нет, это была она, все в том же ультрамариновом платье. Ее никто не заметил. Видимо, это слишком неожиданно — увидеть первейшую звезду фестиваля там, где ее не должно быть.
— Настасья, это не будет слишком грубым — спросить, почему вы здесь? Вас все участники фестиваля уже, наверное, заждались.
— Ну, я тут совсем ненадолго, просто хотела встретиться со знакомыми. И потом, понимаете, мне сказали, что тут кормят, а там будет просто какая-то тусовка без еды. Нет? И там тоже фуршет?
— Как вам фильм Альмодовара? (на открытии Кинофорума показали фильм Педро Альмодовара «Кожа, в которой я живу». — Прим. ред.). Расскажите!
— Это было ужасно интересно. Вообще Альмодовар очень умное кино делает. Но меня смутило то, что герой Бандераса не чувствует особой печали по поводу смерти своей дочери. Он просто-напросто одержим местью. А этот парень, который пытался изнасиловать его дочь, — он же на самом деле не злодей. Он вообще был весь под таблетками и вряд ли мог что-то сделать по-настоящему. И потом Бандерас влюбляется в него... Можно полюбить все, что встретишь в жизни, — такой смысл, наверное. В том числе и своего мучителя — вы же слышали про стокгольмский синдром?
Моим знакомым больше понравилась первая половина фильма, а мне, честно говоря, стало интересно, наоборот, где-то после середины. Когда стало наконец понятно, что происходит.
— Интересно, а бывало такое, чтобы вы играли в фильме и не понимали, что происходит? Ну, когда сценарий неизвестен.
— Нет, особенно не было такого. Ну я знаю, что некоторым режиссерам приходят в голову подобные штуки — Феллини прятал от актеров сценарий. Вообще это очень сложно, конечно, — играть наугад.
— В конце фильма Винсент, теперь уже Вера, возвращается к своей семье и обо всем рассказывает. Вы заметили, что в зале стали хохотать? Как вы думаете, тут дело в культурной разнице? Альмодовар снял серьезную сцену, а для русских это — комический момент?
— Да нет, мои западные знакомые тоже смеялись. Мне кажется, Альмодовар сделал сцену слишком короткой. Там не успел никакой саспенс накопиться, герои не успевают постепенно узнать друг друга. Такое вообще вряд ли можно было вместить в одну сцену. Хотя обычно Альмодовару очень здорово удается совмещать китч и серьезность, настоящие чувства и переигрывание. Мне это в нем и нравится.
— Вы раньше бывали в Петербурге?
— Да! В жутко холодную зиму. Было безумно здорово. Мне вообще очень нравится этот город.
— Настасья, вы позволите опубликовать наш с вами разговор?
— Ну конечно! А где вы работаете?
— В «Вечернем Петербурге».
— Здорово быть журналистом. Можно столько интересных людей встретить.
Она вынула цветочек из вазы и хотела вплести его в волосы. «Думаете, можно взять?»
— Ну, кто же вам-то запретит! — сгалантничал я.
