Наталья Четверикова: Я не имею права быть несчастливой

Известная петербургская актриса отмечает в 2014 году творческий юбилей — сорок лет на сцене театра им. В. Ф. Комиссаржевской! А 1 июня у нее еще и день рождения

Петербурженка в пятом поколении, ученица Рубена Агамирзяна Наталья Четверикова принадлежит к плеяде талантливых, честных и невероятно работоспособных петербургских актеров, тех, кто еще даст фору многим молодым. Ее знает не только Петербург — благодаря кино это улыбающееся, лучащееся доброжелательностью лицо стало известно стране по фильмам «Семь невест ефрейтора Збруева», «Вылет задерживается», «Девочка, хочешь сниматься в кино?», «Шаг навстречу» и другим. Накануне профессионального юбилея и дня рождения Наталья Четверикова ответила на вопросы нашего корреспондента.

НЕЛЬЗЯ ПРИНОСИТЬ В ТЕАТР ПОХОРОНЫ БАБУШКИ ИЛИ БОЛЕЗНЬ РЕБЕНКА

— Наталья Анатольевна, как вы попали на курс Агамирзяна?
— В 1966 году Рубен Сергеевич Агамирзян впервые набирал свой собственный курс (до этого он работал с Борисом Зоном), а параллельно набирала студентов Татьяна Григорьевна Сойникова. Я прошла все три тура, и Сойникова хотела меня уже брать к себе, но Агамирзян сказал решительное «Нет!». Позднее, когда на актерско-режиссерском курсе Сойниковой я была занята в отрывках, которые ставили ее ребята, она сказала, что жалеет, что я не у нее училась. Приятно это было слышать, но я до сих пор верна и благодарна Рубену Сергеевичу — на всю жизнь! Его нет уже с 1991 года, но до сих пор он — словно мой ангел-хранитель в профессии.

— Что же такое Агамирзян давал своим ученикам, что помнится так долго?
— Во-первых, он говорил: «Надо быть верным самому себе». И я верна самой себе всегда. Во-вторых, он учил нас: «Никогда не меняйте театр. Пришли в один и будьте в нем: везде одни и те же проблемы. Будьте верны театру». Еще он говорил: «Что бы у вас ни случилось, оставляйте это за порогом. Нельзя приносить в театр похороны бабушки или болезнь ребенка». Он всегда требовал, чтобы в репетиционном зале мы были раньше его. Сам Рубен Сергеевич приходил вовремя или за пару минут до начала репетиции. Если ему доводилось опоздать (хоть на минуту), он обязательно говорил нам: «Извините, пожалуйста, я опоздал». С нами он был очень строгий, жесткий в решениях, но зато воспитал внутреннюю дисциплину. Позже, с другими курсами, уже стал помягче. А нас спасало море юмора и вечный хохот. Я точно прохохотала все четыре года, пока училась, — от удовольствия, от счастья, что я учусь у него, что просто общаюсь с ним. Он обладал потрясающим чувством юмора и был великолепным педагогом: сумел передать нам свои жизненные наблюдения. Ведь он и войну познал, и судьба у него складывалась не ох как гладко… У него был такой жизненный багаж! Рубен Сергеевич был очень дружен с Константином Симоновым и многими другими известными писателями и поэтами. Рядом с ним была супруга, Галина Иосифовна, верный друг, театровед, которая могла многое подсказать. Хотя и сам Рубен Сергеевич был кладезем знаний и мудрости: по любому поводу можно было к нему обратиться, и он на все вопросы мог ответить. Он так тонко понимал людей: у него же учителя какие — Зон, Товстоногов… А мы… Просто наше поколение послевоенное, оно благодарное. Когда Агамирзян входил в 35-ю аудиторию — словно праздник был у всех. И курс у нас был замечательный! Такие ребята… Многие уже, увы, ушли.

С Иваном Краско в спектакле «Утоли моя печали...».

— Вы выпускной свой спектакль помните?
— «Звезда» Казакевича — это был дипломный спектакль. Должны были еще «Опасный поворот» Пристли поставить, но не успели. Ведь по окончании института в 1970 году я уехала вслед за мужем в Мурманск…

— Ваш муж Михаил Самочко тоже актер…
— Он учился параллельно, у Сойниковой, а теперь уже много лет работает в МДТ. Мы поженились перед четвертым курсом, и в этом году уже будет 45 лет, как мы вместе….

— Но наверняка Агамирзян предлагал вам остаться?
— Меня после окончания учебы звали четыре ленинградских театра, четыре режиссера: Гинкас — в Театр драмы «На Литейном», Голиков — в Театр Комедии, Опорков — в «Ленком» и Рубен Сергеевич. Но так уж у нас с мужем получилось, что мы уехали в Мурманск. У меня в этом городе работал папа, и я, когда к нему ездила еще по окончании школы, бывала в областном театре драмы. Там три четверти труппы были выпускники наши, к тому же мой брат Володя, окончивший ЛГИТМиК чуть раньше, чем я, общался с режиссером Овечкиным, который ставил в этом театре спектакли. Там вообще была сильная режиссура: Киселев, Келле-Пелле, Овечкин… Мы приехали туда парой, и нас взяли сразу. Бесконечно звонил в Мурманск Опорков, а потом Падве позвал меня и мужа, когда мы там работали уже третий год. Миша уехал в январе, а я, будучи в положении, осталась собирать контейнер и уехала только в мае. На сносях. Как я это все осуществила, не понимаю теперь… До седьмого месяца героинь играла! Приехала, родила, взяла отпуск по уходу за ребенком, из которого меня Рубен Сергеевич через полгода и взял в Театр Комиссаржевской.

— Я вас впервые в этом театре видела в роли Хатии в спектакле по Нодару Думбадзе «Если бы небо было зеркалом»…
— Это был ввод. И очень долго мы играли с Корольчуком этот спектакль. Абросимова и Особик были уже очень взрослыми, вот нас и ввели. Играли и долго, и много: бывало и по два спектакля в день — утро-вечер.

— А как вам работалось с Агамирзяном-режиссером?
— Потрясающе! Считалось, что я была одной из его любимых учениц. И сколько я себя помню, все, что он говорил, я ловила с ходу — мне даже вопросов никаких ему задавать не надо было.

— Означает ли это, что у мастера и учеников всегда «одна группа крови»?
— Не всегда. Были среди наших и те, кто с ним очень тяжело работал. С курса Агамирзян брал к себе в театр человек 15 — 16, а когда я вернулась из Мурманска, в труппе уже было человек пять всего. Кто-то сам отсеялся, кого-то он сам попросил. Но при этом Рубен Сергеевич всегда думал об артисте, о его развитии, ценил это развитие. Мы получали очень разноплановые роли. И когда я вернулась и со мной в феврале 1974 года начал Суслов репетировать ввод в «Проходной балл», Агамирзян пришел на репетицию.

Посмотрел, потом подошел и говорит: «Ты там что — много играла?» Я говорю: «Да, у меня в Мурманске десять ролей огромных было». Он: «Оно и видно. Молодец!» Так приятно было… Сначала были вводы, а потом случился мой дебют — «Женитьба», роль Агафьи Тихоновны: двадцать пять репетиций, а премьера — двадцать шестая… Потом была большущая роль — Мария Годунова в «Смерти Иоанна Грозного» по Алексею Толстому. И пошло, и пошло…

— А есть какая-то роль, которая памятна тем, что над ней вам пришлось помучиться?
— Это относительно недавняя Марфа в «Невольницах» по Островскому в постановке Георгия Корольчука, моего сокурсника. Это вообще первая роль, которая мне трудно далась. И до сих пор я в день этого спектакля ничего не могу делать, ничем не могу посторонним заниматься. А ведь поначалу Марфа мне показалась незамысловатой... А потом я вдруг «копнула» ее и такую высокую планку себе поставила! Мне показалось, что ее нужно немного осовременить, приблизить из века XIX к нам, к нашему времени, сделать узнаваемой. Корольчуку понравилось, он принял эту Марфу — такую, что теперь зрители после спектакля говорят: «Ой, у нас такая же на работе» или «Ох, у меня соседка точно такая».

Кадр из фильма «Семь невест ефрейтора Збруева».

У МЕНЯ БЫЛ ВЫБОР: КИНО ИЛИ ТЕАТР, И Я СОЧЛА, ЧТО ГЛАВНОЕ — ТЕАТР

— А кино? Вы же так много снимались еще студенткой…
— На первом еще курсе я снялась вместе с Гурзо в фильме Михаила Калика «Любить». Но многие роли потом были эпизодическими. Агамирзян меня не отпускал сниматься. У меня столько главных ролей в песок ушло! Тодоровский хотел меня снимать в «Городском романсе»… На втором курсе я должна была сниматься в «Проводах белых ночей» у Панича. Пришла депеша в институт — Рубену Сергеевичу: «Отпустите Четверикову». Но он сказал: «Либо не снимайся, либо уходи с курса». Тогда это было строго-настрого… Панфилов звал меня в фильм «В огне брода нет» — играть одну из подруг… У меня был выбор: кино или театр, и я сочла, что главное — театр.

— Мне кажется, что для вас не существует проходных или эпизодических ролей — все главные, все для вас — счастье…
— Как говорил Юрий Шварцкопф, который долгие годы был директором нашего театра: «Наташа, ты каждый спектакль играешь как премьеру или как последний раз». Я не люблю вполноги — всегда играю с полной отдачей. Такой у меня характер: я просто убеждена, что если уж мне посчастливилось родиться после войны, после блокады, я не имею права быть несчастливой. Счастье и любовь окружали меня всю жизнь, и с их помощью нам с мужем удается преодолевать любые неприятности.