Не место красит музыканта

Корреспондент «ВП» выяснял, что делали БГ в Капелле, а Андрей Кондаков в Филармонии

Никогда не думал, что его голос — «Не плачь, Маша, я здесь/ Не плачь — солнце взойдет/ Не прячь от Бога глаза,/ А то как он найдет нас?», — любимый многими и не любимый многими, — зазвучит в одном из самых удачных творений Леонтия Бенуа, в концерт­ном зале Государственной академической капеллы. А сам БГ будет стоять на фоне старого фасада органа Фридриха. Над оркестром! Над оркестром! Который исполняет его музыку...

Андрей Кондаков: чувствую, что становлюсь снобом..

Никогда не думал, что Андрей Кондаков будет свингом расшатывать на совершенном по качеству звучания рояле «Steinway» акустику одного из лучших залов Европы — Большого зала Санкт-Петербургской академической филармонии. А линию музыки будет задавать Владимир Волков, пиццикато извлекая из контрабаса авангардные ритмы.

Никогда не думал, но это было. И спецкор «ВП» не мог пройти мимо, хоть к музыковедению и не имеет никакого отношения. Самые консервативные залы страны! Но концерты очень понравились. Вопросов, правда, осталось много. Задал их заместителю художественного руководителя Филармонии Ирине Родионовой и джазовому композитору и исполнителю Андрею Кондакову.

Даргомыжский в джазовых аранжировках

— Андрей, вы выступили в Филармонии. Ощущения?
— Очень горжусь этим. Сцена обязывает. Она требует уровня, соизмеримого с лучшими достижениями музыки. Тут важно, с кем выступаешь, с чем выступаешь. Важны доверительные отношения с партнером. До сих пор помню первое выступление с Эдди Гомесом. Я еще не был так убелен сединами. Начинаем играть. Тему, которую я не раз исполнял. И с Эдди — все по-другому. Я начинаю творить музыку. Поэтому Эдди Гомес тоже был в Филармонии. По тем же причинам были и Билли Драммонд и Джей Ди Уолтер.

— Вы говорите об импровизационной музыке?
— Я говорю о великих музыкантах. Владимир Волков, Слава Гайворонский, Алексей Чижик — они тоже были в Филармонии. Володя, Слава, они, как и Эдди Гомес, оказали огромное влияние на меня. Все они стилистически способны прикасаться к совершенно разным вещам, всегда открыты для экспериментов. Гайворонский. Он великолепный трубач. Назван лучшим джазовым музыкантом года. А Гайворонскому мало одной трубы. Он считает себя композитором. Именно с его аранжировками музыка Бориса Гребенщикова прозвучала в Капелле. К сожалению, мне не удалось попасть на тот концерт. Но музыку я слышал. Славе доставляет удовольствие демонстрировать свое видение музыки других композиторов. Есть блестящие опусы — то, как он видит Шопена, Баха, Моцарта. У него это всегда эксперимент. И повод для спора. А это всегда интересно. Скоро 200-летие Даргомыжского. Мы уже записали в студии наши версии его романсов. На диске будет половина моих, половина — Славы.

— Ну если они как «Октябрь» Чайковского, который вы исполнили в Филармонии, то я с нетерпением буду ждать выхода диска.

Подняться до уровня

— Мы тщательно готовили репертуар. Чайковского, кстати, не было цели играть. Но я привлек танцовщицу Веру Арбузову — у нас с ней спектакль по Платонову и тоже великолепное взаимопонимание на сцене. А у нее есть спектакль «Времена» по «Временам года» Чайковского. Так появился «Октябрь». Участники концерта всегда воздействуют на выбор репертуара. Все музыканты, кто был на сцене, — пишущие композиторы. И можно было сделать микс. Но это был бы не концерт Кондакова. Просто джазовый концерт на сцене Филармонии выглядел бы странно. Когда мой концерт попал в плановую программу, я думал, как подняться до «уровня соизмеримого». С дирижером Анатолием Щурой мы знакомы давно. А недавно я выступал с его оркестром. Он живет в Нарве, и у него там есть оркестр, с которым он может репетировать хоть каждый день. Наши, да и не только наши, музыканты о таком даже мечтать не могут, для американских коллег это настоящая роскошь! Поэтому у Щуры и его струнного оркестра богатейшая аранжировочная практика. В Филармонии Щура, правда, дирижировал не своими музыкантами, а солистами Академического филармонического оркестра.

— Так это был джаз или не джаз?
— Знаете, никого из перечисленных музыкантов не устраивает быть только джазменом или только рокером. У всех академическое образование, во всех их композициях, импровизациях есть отпечаток того, что есть хорошего в огромном мире музыки: академическая музыка, фольклор всех народов мира, джаз, рок... Для нас не важно, как музыка, которую мы делаем, будет называться. 

Становлюсь консерватором и снобом

— Но все-таки — как Кондаков попал в Филармонию?
— Так же, как Кондаков попал в 1980-х на студию грамзаписи «Мелодия». Тогда я был малоизвестным музыкантом из Петрозаводска. Однажды мне позвонил Владимир Фейертаг и пригласил на «Осенние ритмы» в Ленинград. А сборники с этого фестиваля выпускались «Мелодией». И туда попали две мои композиции. Я такого даже представить не мог! А потом ко мне после концерта подошла одна из редакторов студии, Ирина Щербатова. И сказала, что хочет издать пластинку с моей музыкой. Только объяснила, что ее желание может затеряться в кабинетах редакции. Надо, чтобы по поводу меня из Министерства культуры Карелии пришло формальное письмо. Таким письмам, оказывается, на «Мелодии» отказать не могли — в советские времена все очень интересно делалось! Надо было знать механизм. Знал бы, использовал. И пластинка была бы не одна. Но тиражи были такие, что и одна сделала мне имя. А сейчас все иначе.

Издаваться можно без формальных писем. Но издание уже не гарантирует имя. Нет у нас института продюсеров, вроде «Коламбии», которые раскручивали Эллу Фицджеральд, Луи Армстронга... Сейчас молодым музыкантам очень тяжело. Да и мне, даже с тем именем, которое у меня есть, собрать зал непросто. Публика пресыщена большим количеством событий. Мы, выступая в Филармонии, можем к нашим постоянным зрителям добавить какую-то часть ценителей филармонической музыки.

— Ну и каковы ощущения?
— Я не первый раз выступаю в Филармонии. С удовольствием вспоминаю концерты с Рави Колтрейном, с моим бразильским проектом, с Бобби Макферрином, с Александром Филиппенко. Но поймал себя на мысли, что уже становлюсь консерватором и снобом. Маркус Миллер в Филармонии мне уже режет слух. И вообще сейчас, когда я там был, хочется, чтобы не все проникло туда, а только — соизмеримое. Вот какие мысли. Гоню их. Наверное, в Филармонии лучше знают.

Не надейтесь. Киркорова не будет

Что же, спросим и у Филармонии. Заместитель художественного руководителя Филармонии Ирина Родионова согласилась ответить на вопросы дилетанта.

— Ирина Яковлевна, зачем вам джаз? Может, это кризис исполнителей? Нет уже Марии Юдиной, за которой поклонники ездили по всей стране...
— И сейчас есть музыканты, за которыми ездят. Не в этом дело. Просто поклонников классической музыки становится меньше. Это реалии не только России, но и всего мира. Мы стараемся привлекать в зал тех, кто здесь никогда не был. Небезуспешно. Правда, воспитанные уже в совершенно другой, в том числе и звуковой, среде, зрители ждут сегодня быстро и постоянно меняющейся информации. Так что если на первом джазовом концерте — лет пять назад — зал был битком, то сейчас джаз в Филармонии продается так же, как и другие концерты. Народ ко всему привыкает. А вот на концертах Темирканова или Соколова, например, у нас по-прежнему аншлаг. Но это не каждый день, поэтому экспериментируем в пределах разумного. Главное, чтобы музыканты были хорошие.

— Вы меня пугаете. Уже вижу афиши: «Киркоров в Филармонии».
— Не надейтесь. Желающих на самом деле много. Но у нас другая политика. Не будем обижать Киркорова и других поп-звезд, но в ближайшие сто лет они будут выступать в других залах.

14 декабря в Капелле состоится концерт с участием музыкантов из той же плеяды петербургских музыкантов. Программу «Догадывающийся догадается» представят лидер легендарной рокгруппы «АукцЫон», один из главных представителей современной авангардной сцены Леонид Федоров и основатель неоджазового коллектива «Волковтрио», контрабасист с мировым именем Владимир Волков. Название программе дали строки Александра Введенского (1904 — 1941), русского поэта, обэриута, друга и соратника Даниила Хармса.

Зрителей ждут экспериментальная поэзия 20х годов прошлого века, переосмысленная творцами века XXI: музыкальные фантазии на сюрреалистические стихотворения Александра Введенского, Велимира Хлебникова, Анри Волохонского в обрамлении звуков виолы да гамба, арфы и клавесина. Взаимопроникновение жанров и эпох, синтез классики и модерна, актуальное искусство под историческими сводами памятника архитектуры.