«Не трогай мои чертежи»

Эрмитаж напомнил, как он жил в годы блокады

«Noli turbare circulos meos» — «Не трогай моих кругов». Эту фразу по-латыни переводят еще и как «Не трогай мои чертежи». По преданию, таков был возглас Архимеда, обращенный к римскому солдату, ворвавшемуся к нему в дом при взятии Сиракуз в 212 году до н. э., когда тот чертил геометрические фигуры. Эта латинская фраза была начертана и в веке минувшем — на мощном своде эрмитажного подвала, в бомбоубежище номер три, одном из двенадцати эрмитажных убежищ, где жили с семьями сотрудники самого Эрмитажа, Русского музея, Академии художеств в годы блокады. Слова Архимеда начертал ленинградский архитектор и художник Александр Никольский. Надпись и сейчас бережно сохраняется и подновляется в эрмитажном подвале.

Статья в стенгазете Эрмитажа — о том, как 10 декабря 1941 года в музее отмечали 500-летие Алишера Навои.

Заложили окна, утеплили, как могли, полы, мебель из кабинетов принесли, каждая семья жила за занавеской — так складывался блокадный быт. Дежурили по музею и на крыше, вели научную работу, бережно сохраняли то, что не успели эвакуировать, хоронили умерших, а когда уже не было сил — относили в эрмитажный морг, который был в одном из дальних подвальных коридоров.

Бомбоубежище №3 сегодня.

Людмила Николаевна Воронихина, ведущий методист научно-просветительского отдела Эрмитажа, знает о блокадных днях и годах музея, сохраняет память, она помнит многих из тех, кто пережил здесь блокаду. Именно она стала проводником петербургских журналистов в подвалы музея — в бомбоубежище номер три. «Под Новый год, в сорок первом, Никольский собрал всех, кто жил здесь, и показал свои рисунки, а на них — те прекрасные залы, по которым мы с вами сейчас идем, с пустыми рамами без картин, такими, какими они были тогда. Вот представьте себе Двенадцатиколонный зал в темноте, освещаемый только огоньком коптилки», — рассказала Людмила Николаевна.

Людмила Воронихина знает о блокадных днях музея.

Никольский, Милютина, Каплун, Михайлов, Новосельская — ленинградские художники, которые оставили нам свои свидетельства жизни блокадного музея и города. Их рисунки сейчас показывают в Фойе Эрмитажного театра на выставке, посвященной 70-летию снятия блокады Ленинграда. Именно там, под стеклом в музейной витрине, материализованная смерть, осколок одного из тридцати двух снарядов, попавших в здание музея. Девять рваных шрамов от снарядов можно увидеть и сейчас — на металлических стропилах на эрмитажном чердаке. Тут же, на чердаке, хранится и деревянная будка. Она стояла на крыше еще до революции — внутри сохранились даже автографы с ятями, оставленные солдатами караула. В войну в будке сидели наблюдатели — с высоты эрмитажной крыши город был как на ладони, и можно было увидеть, куда попала бомба, где вспыхнул пожар. Наблюдатели Эрмитажа сообщали эти сведения пожарным и спасателям. В музее была создана и своя пожарная команда, в залах стояли ящики с песком, ведра с водой. В эту команду входил и будущий директор Эрмитажа Борис Пиотровский.

В начале сорок третьего после волн эвакуации в Эрмитаже осталось 19 научных сотрудников — в основном женщины. Они следили, чтобы укрытые сокровища не отсыревали. Еще весной сорок второго вычерпали пятьсот ведер воды из Колыванской вазы, собрали осыпавшуюся роспись туркестанских фресок…

Ленинградский художник Александр Никольский запечатлел в своих рисунках жизнь блокадного города.

На выставке — бесценные документы: о работе эрмитажного стационара и медпункта, билеты огородников — в Висячем саду и двориках Эрмитажа были разбиты огороды. Кстати, в 2010 году в Висячем саду музея был воссоздан уголок блокадного огорода, потом из капусты, выращенной там, сделали начинку для пирожков и угощали старейших сотрудников…

На витринах эрмитажной выставки среди других документов — фотография интеллигента в военной форме, ученого секретаря Эрмитажа Льва Ракова и его письмо о создании выставки «Героическая оборона Ленинграда», открытой в 1944 году и ставшей основой будущего Музея обороны и блокады Ленинграда.

Открывая выставку, директор музея Михаил Пиотровский особо обратил на это внимание и напомнил, что Музей обороны и блокады Ленинграда «оказался репрессированным» — именно так, а не просто закрытым в ходе «ленинградского дела». Репрессирован был и Лев Раков. Возрождение музея Пиотровский считает «очень важным историческим жестом».

Лев Раков и его письмо о создании выставки «Героическая оборона Ленинграда».

Людмила Николаевна рассказывала, как готовились эрмитажные ученые к юбилеям Навои и Низами. Эту хрестоматийную историю ленинградцы — люди старшего поколения знают с детства: в октябре 1941 года в Эрмитаже отмечали 800-летие Низами, а 10 декабря, в день, когда в городе перестали ходить трамваи, когда уже началось «смертное время», — 500-летие Алишера Навои. «Наша научная работа в осажденном городе — это не простая форма самоуспокоения, ухода от действительности, замыкания в монастырскую келью науки, — писал в стенном «Боевом листке» Эрмитажа, выпущенном к 1 января 1942 года, доктор исторических наук Борис Пиотровский. — Это работа по изучению культуры народов Советского Союза, сплотившихся в единую братскую семью, способствующая развитию культуры, победить и поработить которую не в силах никакие технические средства, оказавшиеся в руках врагов нашей Родины». 

Осколок одного из 32 снарядов, попавших в здание музея. Об этом директор Эрмитажа Иосиф Орбели впоследствии говорил на Нюрнбергском процессе.