Неутомленные солнцем
30 марта 1970 года в прокат вышел фильм Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», который принадлежит сегодня к золотому фонду советского кинематографа
45 лет минуло с момента выхода фильма, а это раскаленное добела солнце пустыни так и не утомило зрителей. Многие поколения смотрят его и пересматривают, знают всех персонажей по именам, помнят их реплики, которые вошли в наш обиходный язык. Стоит произнести «Восток — дело тонкое» или «Мне за державу обидно», чтобы собеседник сразу понял, откуда эти крылатые слова.
Автору этого материала повезло: в разные годы своей жизни он общался с создателями картины — режиссером, оператором, артистами, каскадерами. Читая этот текст, понимаешь, как создавалась легенда.
Анатолий Кузнецов в роли товарища Сухова
Первый рабочий день. Киногруппой взят в полукольцо вздернутый нос баркаса. Режиссер Владимир Мотыль (он по случаю жаркой погоды в шортах, белой футболке и белой кепочке, бесформенной, похожей на панаму) словно ручную гранату бросает бутылку шампанского. Бутылка отскакивает от борта, как от резинового, и шлепается в песок. Вторая попытка тоже неудачная. Кто-то в толпе пророчит вполголоса:
— Одно из двух: либо картина будет г… либо — шедевр!
Когда после третьего броска по ржавому борту стало стекать шампанское в шапке пены, Мотыль вздохнул:
— Ладно, приступаем к работе, а там… что будет, то будет!
Почти через тридцать лет после выхода фильма «Белое солнце пустыни» в прокат награда «нашла героев» — создатели удостоились Государственной премии России.
Владимир Мотыль Фото: wikipedia.org
Владимир Мотыль, режиссер: «Бездумно не отверг ни одного предложения»
— Меня часто спрашивают: «А чувствовал ли ты, что вы снимаете шедевр?» Сценарий — не шедевр, это однозначно. Многое придумывалось в процессе, на ходу. Но по тому, как люди относились к работе, чувствовалось: что-то серьезное вызревает. Все, включая костюмеров и плотника, вбивающего гвоздь, ощущали себя творцами. Инициатива исходила буквально от всех: «Владимир Яковлевич, а вот так не лучше ли?» Я бездумно не отверг ни одного предложения.
Снимается эпизод, когда Сухов с гаремом Абдуллы скрывается в емкости из-под нефти. Верхний люк бандитами закрыт — внутри полная темнота... должна быть. Но как зрители узнают о происходящем в емкости? Как показать перепуганные лица женщин и спокойствие Сухова? Только посредством голосов, звучащих на фоне черного экрана? Ну хоть бы какой лучик света!.. Но нет его! И не может быть! А Розовский не то шутя, не то всерьез предлагает:
— Давай используем рентгеновское изображение, чтобы вместо наших героинь двигались скелеты!..
Эдуард Розовский
Эдуард Розовский, главный оператор: «Это памятник Паше Луспекаеву»
— Если говорить о «Белом солнце...», прежде всего надо говорить о Павле Борисовиче Луспекаеве. Артист снимался не просто с больными ногами — с недавно ампутированными стопами... Теперь это уже ни для кого не секрет. По большому счету «Белое солнце пустыни» — это памятник Паше Луспекаеву. Но это и свидетельство его мужества, образец актерской самоотдачи, самопожертвования.
Пустыню мы снимали в Каракумах. Каждый день пять часов занимала дорога от гостиницы до места съемок, это автобусом, а потом еще нужно было идти пешком по разбарханенным пескам. Луспекаеву мы готовы были предоставить любое средство передвижения: лошадь, телегу — все что угодно. Каждый раз он от всего отказывался, и сам преодолевал довольно большое расстояние. Луспекаев ни разу не покинул съемочную площадку прежде других. Он всегда морально поддерживал и утешал девушек, которым тоже было трудно. Не так как ему, но все же. Лишь изредка можно было наблюдать, как свободный от работы Луспекаев берет ведерко или тазик с водой, отходит в сторонку, сбрасывает протезы и докрасна раскаленные свои культи засовывает в воду. А через несколько минут он снова такой же веселый и жизнерадостный!
Прибрежные сцены снимали на Каспии, между Махачкалой и Каспийском. Осетры для верещагинского бассейна сценарием не предусматривались. Я попросил Мотыля внести дополнение — включить в эпизоды, связанные с Верещагиным, бассейн с осетрами, балыки и икру. Я же рыбак — упустить возможность половить осетров я не мог!..
Когда киногруппа приехала в Махачкалу, я первым делом побежал в рыбнадзор. Подарил сценарий, где специально отчеркнул места про осетров. Мне пообещали, что необходимую рыбу в нужном количестве нам будут поставлять. Не поставили раз, не поставили два, я — к ним:
— Давайте я сам буду ловить.
— Лови на здоровье, дорогой!
У местных рыбаков мы одолжили большую четырехвесельную лодку, на Каспии она называется петух. Сами сделали морские переметы — коллады: на толстом шнуре поводки, один от другого в полутора метрах, на толстой жилке поводка огромный крюк, на крюк насаживали по две свежемороженые кильки головами в разные стороны. Выставлять коллады уходили далеко в море. Каждое утро, часов в пять проверяли их. Однажды Луспекаев попросился с нами.
— Трудно тебе будет.
— Я не помешаю.
Осетров весом до 12 килограммов не брали — нельзя, детеныши. Брали по 20, 25. По 40 попадались. И только одна севрюга и пара осетров потянули на 45. Хлопотно с такой рыбой в лодке. Паша сидел на носу лодки, не шелохнувшись. Он счастлив был от причастности к происходящему. Подал голос, только, когда причалили:
— Рыбу на кухню, а потом все ко мне в номер!
В махачкалинской гостинице мы устраивали грандиозные рыбные пиры.
Да! Нам не повезло. Ни разу не попалась рыбина с икрой. Так что икру для Верещагина пришлось покупать.
Николай Годовиков в роли Петрухи
Николай Годовиков, актер:
«Зрители по губам определяют, что мой Петруха говорит»
— В кино такие вещи называются исходящим реквизитом. Значит, по окончании съемок продукт может быть… съеден. Если деревянную плошку Верещагина наполнить икрой доверху, двух банок бы не хватило. Поэтому плошку сделали с двойным дном, оно сильно уменьшало вместимость.
Перед съемкой сцены с икрой Луспекаев шепнул мне:
— Коля, ищи себе ложку! Икру отснимут, группа набросится, руками жрать станут!
Я побежал в буфет.
Первый дубль отсняли, второй, третий. Режиссер:
— Достаточно.
— Алчущие икры киношники чуть на слюну не изошли, — говорил потом дядя Паша. А меня нет! И Луспекаев громогласно — чтобы слышали все — подсказывает Мотылю:
— Владимир Яковлевич, а актерский дубль?!
Он уверен: ему Мотыль не откажет.
— Все по местам! Еще дубль — актерский.
Я появился к концу «актерского» дубля, карман оттопырен — в кармане ложка.
Мотыль:
— Отснято!
Все к плошке — такая халява! Цепляют кто чем. А у нас с дядей Пашей ложки!
Когда через три минуты в павильоне мы остались вдвоем, Луспекаев спрашивает:
— Ну что, Коля, перепало тебе икры?
— Да как вам, Павел Борисович, сказать…
— В таком случае — я знаю, где еще банка есть! Реквизиторы народ предусмотрительный. Пойдем.
— Пойдемте, — и я подставил Луспекаеву плечо — опереться…
Это так, актерский треп. Но один съемочный день «Белого солнца пустыни» под Каспийском я умирать буду не забуду! Владимир Яковлевич говорит Луспекаеву: «Павел Борисович, на сегодня с вами всё». Я привычно подставил плечо: «Дядя Паша, идемте к стулу». А он: «Идем к морю». Мы отошли достаточно далеко от группы. Сели на песок прямо у воды. «Снимай!» Я снял с него сапоги. «Снимай!» Снял протезы. Павел Борисович сунул ноги в воду. Сидим. Он смотрит в море. А я как зачарованный смотрю на него. И вижу — по щекам его побежали слезы! Павел Борисович резко отвернулся: «Запомни, Коля! Ты ничего не видел!..» Ладно, о грустном больше не будем!
Одна из самых ярких сцен фильма: Верещагин с осоловевшим от выпитого Петрухой сидят на полу в обнимку. На переднем плане объемная бутыль самогона. Следуя завету великого Станиславского («Нетрезвый актер не может сыграть нетрезвого героя») пили газировку.
«Посиделки» в доме Верещагина снимались в Сосновой Поляне. Не раз со съемок мы в студийном «козлике» возвращались втроем: Луспекаев, Анатолий Борисович Кузнецов и я. Водитель без напоминания притормаживал у небольшого деревянного магазинчика. Скидывались, и «старшие товарищи» напутствовали меня:
— Ну, Коля, вперед!
— Как всегда?
— Как всегда!
Это значило: девять «маленьких» водки «Московская», по рубль сорок девять. Почему девять? Норма, определенная опытным путем.
Иной раз в компанию напрашивался Мотыль:
— Ребята, я с вами.
Луспекаев отшучивался:
— Владимир Яковлевич, у вас же — «Волга», зачем вам на «козле»-то?..
Случалось, особенно в экспедициях, перебирали.
Верещагин с Петрухой поют «Ваше благородие, госпожа Удача…» Голос у Луспекаева проникновенный, но осипший. Павел Борисович вечер накануне записи песни провел где-то с друзьями, попили, попели. И посадил голос! Расстроенный ехал он на студию. Встретил Абдуллу — Кавсадзе.
— Кахи, какой я дурак! — прохрипел. — Что теперь будет?!
Кавсадзе успокоил:
— А что, Паша, по-твоему, Верещагин должен петь бельканто?!..
Петрухе с Суховым полагались башмаки и обмотки. Сухову аж по паре на ногу. Чтоб укрупнить икры. Сухов, хоть и доморощенный, да супермен! Надоело мне каждый день их наматывать. Я ж от природы лентяй. Подхожу к Мотылю:
— Владимир Яковлевич, Петруха же не в отряде, командира над ним нет, а Сухову, наверняка, не до Петрухиных обмоток. На кой черт они ему?! Посмотрите, как без них хорошо!
Мотыль посмотрел:
— Да, ты прав, — и дал команду костюмерам: вычеркните у Годовикова обмотки!
И вот, как утро, — я ботинки на ноги и готов! А Толя Кузнецов ворчит:
— Ну, ты молодец! Молодой да ранний!.. — И наматывает, наматывает обмотки, вначале на одну ногу, потом на вторую…
У болячки на носу моего Петрухи своя история. В «банде Абдуллы» снимался каскадер Валентин Фабер. Красивый парень был. Бабник жуткий! Валя привез с собой в Махачкалу на съемки велосипед. В киногруппе знали: если Фабер — на велосипед, значит, поехал «по бабам». Местные парни и били его, и убить грозились. Бесполезно! Против натуры не попрешь.
Я жил в одной гостинице, а «бандиты» в другой. Заскочил я как-то к Вальке на минутку — предупредить, что буду у себя во столько-то, мол, приходите в гости. А один наш актер, имя называть не стану, бухарик страшный, велосипед выпрашивает:
— Дай, Валя, съездить.
— Возьми, но только ненадолго!
— Я туда и обратно!
Возвращаюсь я к своей гостинице и вижу: бухарик наш местному кумыку велосипед продает. За пятерку! Продал уже. Тот заплатил. Я достаю свою пятерку, протягиваю кумыку:
— Держи деньги и верни велосипед, этот не хозяин — чужим торгует.
А кумык велосипед отдавать не хочет: я купил, и всё!
Я вцепился в велосипед, он тоже.
— Отдай, тебе говорят!
Кумык ударил меня. Я ударил его. А бухарик сзади меня обхватил, руки к туловищу прижал. Кумык поднял с земли кусок водопроводной трубы да как въедет мне по носу! Вырубил.
В общем, пришлось Мотылю придумывать и снимать сцену, где моего Петруху бьют. Чтоб оправдать болячку на носу.
А помните, как Петруха по большой нужде идет за дувал? И вдруг — Абдулла со своими абреками. Хватает Петруха винтовку. Раз осечка! Два осечка! Бросает Петруха винтовку, раздосадованный, злой. Мне нужно было разозлиться, а у меня никак не получалось. Подходит Мотыль:
— Николай, ты вроде бы матом уже научился ругаться?
— Владимир Яковлевич, так ведь с матом мы из чрева матери вылезаем…
— Ну вот, возьми и ругнись!
Я ругнулся. Все получилось. После на творческих встречах мне часто задавали вопрос:
— А правда, что вы там нецензурно выражались?
Зрители по губам определяют, что мой Петруха говорит!..
История о часах Сухова. Они габаритные, Сухов почему-то носит их поверх манжета гимнастерки. И вот, когда уже довольно много отсняли Кузнецова с этими часами, они исчезли. Все за голову схватились: где такие еще найдешь?! Они ж в единственном экземпляре существуют. Под подозрение попали местные, дагестанцы, работавшие на картине разнорабочими. Многие из них были с довольно мутным прошлым. Собрали их.
— Ребята, пропали часы Сухова. Мы никого не обвиняем…
Реакции никакой. Что делать? Я знал, кто у местных в авторитете. Беру «на понт».
— Камиль, часы нужно вернуть. Пойми, мы не можем дальше снимать. Это же не настоящие часы — фикция: корпус, а внутри никаких механизмов. Они никому, кроме нас, не нужны.
И на следующий день часы подкинули! А Камиля отблагодарили тем, что «произвели» в «басмачи». Он снимался в «банде».
Татьяна Кузьмина в роли Гюльчатай
Татьяна Кузьмина (в девичестве — Федотова), актриса (Гюльчатай):
«Бог уберег меня от славы!»
— Мне так не хочется касаться всего этого... Не думаю, что кому-то что-то может быть интересно. Народу надо нести слово Божье…
Вот, говорите вы, Гюльчатай другой представить невозможно. Ну а если бы ее сыграла Таня Денисова? Вы не смогли бы представить меня. Немногие восторженные зрители «Белого солнца пустыни» знают, что роль Гюльчатай играли две актрисы. И обеих можно видеть на экране! Кто теперь не знает: «Гюльчатай, открой личико»?! А ведь Петруха так и погибает, не удостоившись счастья лицезреть юную красавицу Востока… И едва ли кто из зрителей знает, что на экране — личико исконно русской девочки Тани Федотовой.
Меня нашли в Хореографическом училище имени Вагановой. Пригласили на эпизод — не на Гюльчатай. Гюльчатай играла Таня Денисова, она тогда училась в Московском цирковом училище. В самый неподходящий момент администрация училища в ультимативной форме потребовала от Денисовой: или цирк, или кино! Таня выбрала цирк. И тогда в том же гареме Абдуллы нашлась другая Гюльчатай. Кстати, личико Тани Денисовой можно увидеть — в сцене у самовара, где Сухов сидит в окружении всех своих жен.
Честно говоря, в том, что и как я сыграла, ничего особенного нет. Мне даже странно слышать, когда говорят: «Ах, как вы сыграли Гюльчатай!» Да, определенное актерское мастерство — ему нас в училище обучали — у меня было, а остальное я себе представила, вообразила... Легко ли молоденькой девушке представить себя наложницей? Я не думала (совсем еще ребенок была!): вот, мол, я такая чистая, непорочная… Мне, шестнадцатилетней, странным казалось другое: я и вдруг — в кино!
В юности я была хороша собой, у меня были красивые волосы, длинные. Я сама себе нравилась. Часто, любуясь собой в зеркале, думала: ой, какая я красивая!.. Не понимая, что это заслуга Бога, Бог меня такой сотворил. Неизвестно, что бы со мной дальше было, если бы ко мне пришла слава. Господь меня сохранил, уберег от славы!
Александр Массарский Фото: massarsky.spb.ru
Александр Массарский, каскадер, постановщик трюков:
«Дело было в космосе»
— О большой любви космонавтов к картине «Белое солнце пустыни» знают все. Но не все знают историю, которую мы, творческая группа, услышали в Звездном городке. Дело было в космосе. Решил экипаж посмотреть «Белое солнце пустыни». Но что-то не ладилось с аппаратурой.
— Наконец мне надоело и я «пошел» в душ, — рассказывал Владимир Ковалёнок. — А Иванченков продолжал возиться. Вдруг на станции раздался громовой голос: «Здорово, отцы! — и через секунду-другую — Давно здесь сидите?» Мы оба не сразу поняли, что произошло. Один из нас (не буду уточнять кто) решил, что сошел с ума, а другой, что пришельцы объявились…
