Николя Фарг: Я парень, который умеет смотреть на мир, словно видит его впервые
В России вышли романы французского писателя «Я была рядом» и «Вот увидишь». Корреспондент «ВП» побывал рядом с автором и вот — увидел его. Как есть, без прикрас
— Обязательно прочитайте хотя бы одну его книгу перед интервью, — строго сказали мне организаторы нашей встречи. — Для Николя очень важно, чтобы журналист был знаком с его творчеством.
Я скептически взглянул на книжку. На обложке была изображена барышня в маечке, романтически бегущая куда-то мимо античных колонн. Герой изменил жене, жена изменила ему... Дамский роман? Ах, нет — «любовно-психологический»...
В Интернете нашел портрет и досье писателя. Фарг оказался воплощением мечты среднестатистической девушки о возлюбленном-французе. Густые волосы. Огромные глаза. Чувственные губы.
Потом я открыл книгу — и в «любовно-психологическом романе» оказалось куда больше психологии, чем любви. Собственно, все дело там — не в любви, а в ее нехватке.
Модный французский мачо не хвастается своими победами, а взахлеб рассказывает мне об изменах, о кошмарах, о слезах. Кажется, искренне.
Говорят, что основа у этой книги — автобиографическая.
А с Николя Фаргом мы встретились во Французском институте, на Невском, 12. Писатель выглядел лучше, чем на гламурных фото; он был похож на настоящего писателя. Это те, которые даже если и не держат в руках перо — все равно пишут книгу где-то у себя внутри.
Пишут, что одно время он работал лицом рекламной кампании «Chanel». «Неудивительно», — завистливо пробормотал ваш корреспондент. Фото: Фото предоставлено издательством «Азбука»
ДОСЬЕ
Николя Фарг родился в 1972 году. Жил в Камеруне, Ливане, Индонезии, на Корсике и на Мадагаскаре. Окончил филологический факультет в Сорбонне.
С 1998 по 2002 год работал в издательстве «Галлимар», в библиотеке, на телевидении и в рекламе, тогда же начал пробовать свои силы в писательстве.
В России вышли романы «Я была рядом», за который Николя Фарг получил Премию св. Валентина, и «Вот увидишь», который в 2011 году принес автору престижную награду «France-Culture Telerama».
Иногда хочется затеряться
— Николя, я читал, что вы не можете подолгу оставаться во Франции — вами овладевает охота к перемене мест…
— Так и есть, у меня внутри сидит такая потребность. Словно я хочу убежать от чего-то. Мне не нравится, когда меня окружают точно такие же люди, как я.
Вот я живу, живу в своем доме — а потом меня вдруг пугает мысль, что здесь я и проторчу до скончания дней своих. Сейчас у меня дома абсолютно пустые стены, почти нет мебели — только у детей в комнате кое-что имеется. Хочется быть уверенным, что я в любой момент просто могу собрать чемодан и уехать прочь.
Иногда мне хочется затеряться. В другом языке, в другом мире, с которым я незнаком.
— А французом вы себя все-таки ощущаете — или вы гражданин мира?
— Я парень, который умеет смотреть на мир, словно видит его впервые. Да, конечно, я француз. Но на этом не концентрируюсь. Мою французскую культурную основу всегда можно обогатить чем-то еще.
Четверо за ужином
— Раз уж мы говорим о культурных особенностях — мне ваши книги показались родом исповеди. Вы чувствуете себя частью традиции, которую начал еще Жан-Жак Руссо?
— А это отличный вопрос! Я думаю, так и есть, хотя раньше об этом не думал. И кроме Руссо можно вспомнить Мишеля Монтеня, который писал свои эссе еще в XVI веке. Вот он и был, пожалуй, первым человеком во Франции, кто попытался описать свои чувства как можно честнее, ничего не скрывать от читателя. Автобиографическая проза — это французский концепт.
Каждый раз, когда я пытался написать абсолютный «фикшен», в котором повествование ведется от лица разных персонажей, — получалось, по-моему, менее достоверно, чем в моих романах от первого лица.
У меня совершенно другой способ сочинять книги. И фантазия моя работает по-другому. Я могу писать о мыслях, приходящих в правдоподобных ситуациях в повседневной жизни.
Для кого-то четыре героя за ужином — это жуткая скука и банальность. А на самом деле там столько всего можно рассказать! Можно подслушать их разговоры, потом сравнить с тем, о чем думают эти люди на самом деле, поймать их на каком-то лицемерии... Я фантазирую в этом направлении.
Кино из моих текстов, наверное, не сделаешь — у меня же никуда не двигается сюжет. Мою книгу как-то хотели экранизировать, но продюсер передумал. Ну и ладно — не очень-то и хотелось.
— И вот так вы стали писателем — думая о повседневности?
— Именно так. Не знаю, хороший ли получился из меня писатель. Пожалуй, не очень хороший. Вообще если вам не понравились мои книги — вы скажите честно, я готов к критике!
Я начал писать еще подростком... Сейчас мне кажется, что девять романов за 12 лет — это многовато. Пожалуй, сделаю паузу года на три-четыре.
— Я знаю, что еще вы работали моделью для фирмы «Chanel».
— Вот после этой подработки меня многие считают поверхностным типом! Но мне предлагали 10 тысяч долларов — как я мог отказать? Я был польщен, на самом-то деле. Это был рекламный проект: «Настоящие люди с настоящей работой». Так что я не был какой-то абстрактной моделью, изображал себя самого.
А недавно еще один московский журнал заставил меня позировать в какой-то странной одежде. «Изобразите злость, изобразите, что вы пьяны...» Они были уверены, что я это постоянно делаю. А я им говорю: «Ребята! Это не моя работа, я — писатель».
Счастлив, как у Рембо
— Цитата из вашего романа: «Ибо счастье — женщина»... Это уже религиозное чувство?
— Я не то чтобы женщину обожествляю. У меня здесь идет отсылка к знаменитой строчке Рембо: «Счастлив, будто с женщиной».
Вот, например, я гулял по Санкт-Петербургу. Последний раз был здесь пять лет назад — вместе с женщиной, в которую был безумно влюблен. И теперь Петербург для меня слился с этой женщиной. Я вспомнил ее волосы, и шляпу, и то, как шел снег в тот день. Мне было очень холодно, потому что у меня не было зимней одежды. Но я был счастлив! Понимаете? Как у Рембо.
Мы с ней уже не вместе... Но если вдуматься — мы и так всегда одиноки, даже когда у нас есть кто-то. Надо уметь спасаться от этого одиночества, хотя бы в кратких вспышках иллюзий.
— Вот тут мне мерещится Сартр, знаете... У него «ад — это другие». А у вас получается, что «рай — это другие»?
— На самом деле с Сартром-то я на сто процентов согласен. Я провожу большую часть своего времени в одиночестве. Боюсь людей. Когда их больше одного — уже впадаю в замешательство. На вечеринки не хожу, потому что не знаю, как вести себя.
Одному, конечно, скучно. Но так лучше. К сорока годам уже знаешь, что тебе полезно, а что — нет.
— Что, и другие писатели — вот так же? Фредерик Бегбедер, с которым вы, наверное, знакомы, тусуется всегда в толпе поклонников...
— На самом деле он тоже очень одинокий человек. Мы с ним как-то беседовали. Он прекрасно понимает, что все его отношения с окружающими — пустышка. Говорит, «мне это надо, в одиночестве я свихнусь через пять минут».
Но большинство писателей, скорее, люди застенчивые и робкие. Поэтому мы и пишем книги: для нас это единственный способ общаться с другими.
— Как вы думаете, поймут в России ваши книги?
— Не знаю, как они лягут на русскую душу. Хожу тут по улицам, мечтаю. Вокруг какие-то потрясающие штуки, настроения, иррациональность, импрессионизм. Вся Россия такая: чуть-чуть пугающая, но очень привлекательная.
