О высочайшем служении «меж Сциллой и Харибдой»

В Шереметевском дворце открылась выставка, посвященная директору императорских театров Владимиру Теляковскому

Выставка петербургского Театрального музея, посвященная Владимиру Аркадьевичу Теляковскому (1860 — 1924), называется «Его Величество Чиновник». Это принципиальное намерение: взглянуть на чиновника Его Величества — ведь должность директора императорских театров предполагала придворную службу — как на Его Величество — Чиновника. 

При нынешнем ироническом (а порой ядовито-саркастическом) отношении общества к чиновникам, бюрократам и управленцам (к тем из них, от кого зависит судьба искусства, в частности) идея такой выставки актуальна. Не только в узком театральном, но и общекультурном плане. 

Маскарадные костюмы для бала 1903 года во втором зале выставки

В одной из витрин — парадный мундир камергера, пусть и не принадлежавший лично Теляковскому, но зримо передающий, что статус владельца такого костюма обязывал не только к выправке, но и к осознанию своего служения.

Выправка и дисциплинированность — этого Теляковскому как потомственному военному (в директора его произвели из полковников кавалерии) было не занимать. А вот поддерживать в себе ощущение служения на, казалось бы, столь высокой должности оказалось не так просто. 

Приведем запись из дневника нашего героя, сделанную в 1901 году, когда его назначили главой Дирекции императорских театров: «Великий Князь… сказал, что не поздравляет меня с той мукой, которую я принимаю <…> А когда я сказал, что волков бояться — в лес не ходить, то Великий Князь ответил, что предпочитал бы иметь дело с волками, чем с театральной компанией».

На плечи директора ложилась нечеловеческая нагрузка — в виде не только пяти императорских театров (Александринский, Мариинский, Михайловский в Петербурге, Большой и Малый в Москве), но и театральных училищ, редакции, библиотеки, медпунктов, экипажного заведения, различных мастерских… Самое главное, что за всем этим беспокойным хозяйством стояли творческие люди — с их амбициями и ох какими непростыми характерами. Эта должность требовала недюжинного дипломатического дара, умения лавировать между Сциллой и Харибдой. В образе мифических созданий несложно представить, например, Савину и Кшесинскую — не только цариц петербургской сцены, но и негласных директрис своих театров (одна владычествовала в Александринском, другая — в Мариинском). Часто их слово имело несравненно больший вес, чем слово Теляковского. Слава богу, последнему хватало не только терпения, но и юмора. Иначе он вряд ли бы продержался на посту почти 20 лет.

Владимир Теляковский в своем кабинете

Заслуги бывшего военного перед искусством оказались огромны. Идя на риск, он пригласил на императорскую сцену Мейерхольда (сразу после того, как его выставила из своего театра Комиссаржевская), который поставил в Александринском и Мариинском великие спектакли, реформировавшие драму и оперу. Благодаря Теляковскому артистом императорских театров стал Шаляпин, а на Мариинской сцене состоялась россий­ская премьера тетралогии Вагнера «Кольцо нибелунга».

Выставка разместилась в трех залах. В первом пунктирно представлен жизненный путь Теляковского. Вот обозначена принадлежность роду — портретом отца, известного теоретика фортификации, и его книгой по этой тематике. Вот на фото наш герой совсем молодой — из лучших выпускников Пажеского корпуса… Этот зал завешен черными холстами, что создает траурное впечатление. Театр возникает здесь лишь с закулисной стороны. 

Зато во втором, большом зале — театральный «лоск и блеск»: костюмы со знаменитого костюмированного бала 1903 года (из эрмитажного собрания), костюмы по эскизам Головина из великого спектакля Мейерхольда 1917 года (из коллекции Александринского театра), эскизы к опере, фото звезд (как сказали бы сегодня) императорской сцены. 

Эти два зала объединяет небольшое пространство, где раскрывается юмор Теляков­ского — через выдержки из его дневников (проиллюстрированные чудесными карикатурами разных художников на разных персон). Эти заметки об актерах, танцовщиках, критиках — ироничный и живой комментарий для «личного пользования» — можно воспринять как цитаты из талантливых фельетонов.

Театральные критики в партере (карикатура Н. Ремизова)

— Пока я работала с материалами для выставки, Теляковский производил на меня все более сильное впечатление, представая как принципиальный, щепетильный, безупречно воспитанный человек со своим кодексом чести, — сказала «ВП» Елена Федосова, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства и куратор выставки. — Ему в самом деле было очень трудно в театральной среде. Он не терпел воровства, взяточничества, интриг; даже родственников своих не пускал в директорскую ложу. А как Теляковский женился? Он увидел свою будущую жену, когда ему было всего13 лет, она была старше на 10 лет и замужем. Он ее ждал. И когда она овдовела, женился на ней — взял разорившуюся женщину с тремя детьми. И этот брак был счастливым.

Судя по сказанному на открытии, авторы выставки видят Теляковского более образно, чем это удается «вычитать» из экспозиции. Вообще, на выставке возникают вопросы  к ее составителям и художнику Юрию Сучкову — не только технические (иные экспонаты неудобно размещены и плохо освещены), но и более сущностные. Хотелось бы большего подтверждения того, что в первом зале настроение траура возникает не только по функциональной причине: известно, что старинным фото вреден свет. Мрачность, тревожность визуально обозначены, но не поддержаны на образном уровне. Возможно, нелишне было бы сказать, что имя Теляковского фигурирует в масонских документах (даже как Великого мастера одной из лож). Это позволило бы взглянуть на его служение в ином свете. Очевидно, что в «парадном» зале так и просится более выразительный монтаж костюмов с бала 1903 года и костюмов из мейерхольдовского «Маскарада» (одни в витринах по центру, другие теснятся у стенки). Последний придворный маскарад царской России — каковым оказался бал в Эрмитаже — мог бы четче рифмоваться с легендарным спектаклем, увидевшим свет в дни Февральской революции 1917 года и вошедшим в историю как панихида по имперской эпохе.

Ведь эта рифма очень рельефна в судьбе Теляковского — последнего директора императорских театров.