ОТ Саши Шеромовой:

— Была в Фонтанном доме, в «Американском кабинете Бродского». Просто узнала, что экспозиция несколько изменилась. Точнее, основные экспонаты, конечно, остались: подлинные вещи, перевезенные из дома поэта в массачусетском Саут-Хэдли, — и «вольтеровское» кресло, и письменный стол, и секретер, в котором чего только не понапихано, и как-то особенно тяжело от обычного тюбика с лекарством. Как лежал в тот день, когда Бродского не стало, — так и остался. И чемодан этот выдающийся, который отец Бродского привез из Китая и на котором запечатлен сам поэт в день отбытия из страны навсегда. Рыжий чемодан, рыжий костюм, рыжий Бродский. 

И все же в «Кабинете» что-то изменилось, добавились экспонаты — сотрудники музея в этом году особенно постарались, поскольку в квартиру Бродского на Литейном, 24, доступа почти уже нет — практически аварийное состояние. 

Самое щемящее — это фотографии родителей. Последнее письмо отца, Александра Ивановича, властям — с просьбой пустить его к сыну. 

Разговорились о выставке со знакомым. «А я ведь был знаком с отцом Бродского, Александром Ивановичем», — сказал мне знакомый, тоже Александр Иваныч и тоже фотограф, как и отец Бродского. Рассказал, как Александр Иванович Бродский показал ему фотографию, которую сделал в послевоенном Ленинграде. Гостиный двор, Дума — и Александр Бродский со стороны гостиницы «Европейская» сфотографировал, как по центральной улице вели пленных немцев. Огромное количество. Как впереди шли здоровенные великаны — в лохмотьях.  Как бы так: вы хотели в Ленинград? Вот вам Ленинград! И сразу же за этими толпами шла поливальная машина. Не просто помыть улицу (это можно было бы и позже) — а чтобы тут же и следа не осталось.

Я не видела этой фотографии. Но так четко ее себе представляю — будто видела не раз.

«Как же это непереносимо, что Александра Ивановича к сыну не выпустили», — говорю своему знакомому. «Да, и он так говорил: какое несчастье». Настоящее несчастье. Которое никогда, никогда не поправишь. Придите в музей.