Оклахомская трагедия

В пьесе Леттса полузаброшенный, загерметизированный дом четы Уэстон, где больная раком Вайолет сидит на таблетках, писатель Беверли не просыхает уже 50 лет

Пьеса «Август: Графство Осейдж» Трейси Леттса, может быть, самого важного американского драматурга современности, в последние несколько лет триумфально прошла по театрам России. На подходе — голливудская экранизация с Мерил Стрип и Бенедиктом Камбербэтчем. В Театре им. Ленсовета ее поставил Петр Шерешевский

Анастасия Самарская (Барбара) и Елена Комиссаренко (Вайолет)

Леттс выстраивает здание пьесы на основании базовых американских мифов ХХ столетия. Продолжает линию пьес о вырождении и крушении семьи, начатую Юджином O’Нилом. Другой важный маркер творческой биографии Леттса: его сценарии легли в основу «Глюков» и «Киллера Джо» великого и ужасного Джона Фридкина, с завидным постоянством выпускающего на свободу демонов подсознания.

В пьесе Леттса полузаброшенный, загерметизированный дом четы Уэстон, где больная раком Вайолет сидит на таблетках, писатель Беверли не просыхает уже 50 лет. Когда Беверли бесследно исчезает, в дом съезжаются давно сбежавшие дочери и прочая родня. Как поднимающаяся к горлу тошнота начинает обнаруживать себя подоплека отношений, на озере всплывает труп, а из семейных шкафов вываливаются малосимпатичные скелеты, выдающие давние любовные интрижки и инцестуальные связи. Пьеса — настоящий праздник на актерской улице, роли тринадцати героев выписаны с любовной тщательностью. К судьбе каждой из трех дочерей с их несложившимися судьбами подключаешься, они живые и близкие, даром что оклахомцы. И к Айви (Анастасия Дюкова), тихой старой деве, безропотно взявшей на себя заботу о родителях. И к Барбаре (Анастасия Самарская), университетской преподавательнице, чья семейная жизнь вот-вот рухнет. И к Карен (Евгения Евстигнеева), внешне успешной бизнесвумен, воспринимающей несовершенство каждого нового своего мужчины «как испытание» для ее любви», но на самом деле просто выбравшей стратегию конформизма.

Женщина в спектакле — сильное звено, нападающий в игре

Выбрасывая экспозицию пьесы, Петр Шерешевский первым делом выводит из игры мужчину, главу семьи. Если у O’Нила всегда присутствует сильное карательное мужское начало, то здесь отец изначально «мертв». Женщина — сильное звено, нападающий в игре. Другим мужчинам отводится место в обороне. Богатырь Билл (Всеволод Цурило) стойко отражает нападки жены и пытается начать жизнь заново с юной подругой. Племянник Вайолет, кидалт Малыш Чарли (Антон Багров), ищет поддержки у Айви. Даже малосимпатичный Стив (Олег Андреев), жених Карен с замашками педофила, — и тот жертва подростковой гиперсексуальности дочери Барбары, Джин.

Роль фатума в пьесе играет возраст героев. У Леттса «дети», которым хорошо за 40, перешагнули тот порог, за которым жизнь уже не переиграешь. Распад, уродливый и страшный, пронизывает все уровни бытия героев. Герои спектакля младше своих драматургических прототипов примерно на поколение. Поэтому возникает ощущение, что молодым, красивым, энергичным актерам не хватает внутреннего опыта для того, чтобы сыграть неизбежность. Старательно «вычищены» и отдающие садизмом отношения, и шокирующие детали (в финале Барбара буквально затыкает матери глотку жареной рыбой). Семья Уэстон выглядит патологически… нормальной.

«Вычищен» и быт. Шерешевский пытается вывести материал на тот уровень, где крутятся шестеренки уже не среднеамериканской, а античной трагедии. Сцена накренена как палуба тонущего корабля — этакий «Титаник». Заваленная грудами серых от пыли книг, похожих на надгробия, она — своего рода кладбище культуры. Символическая роль прислуги, индианки Джонны (Алёна Баркова) как вестника смерти проартикулирована птицей, случайно залетевшей в дом. То, что в пьесе требует некоторой внутренней работы, явлено на сцене с поспешной наглядностью. Словно читаешь подстрочник.

Протагонист трагедии — старуха Вайолет. У Леттса это сильный дух в дряхлом теле, 68-летняя наркоманка, уторчанная до паралича лицевых мышц. Моложавая Вайолет Елены Комиссаренко, подобно какой-нибудь античной Клитемнестре, ведет опасную игру, поединок, только прикидываясь немощной. Не случайно на программке спектакля она изображена будто кровожадная богиня-мать, покоящаяся на груде изломанных кукол — собственных детей. Не случайно и у Леттса влажная мучительная духота дома — это духота материнского лона. В финале судьбы Вайолет и Барбары выстраиваются в очень жесткую рифму. Их женская природа одна — иссушенная, утратившая способность любить. Поэтому в поспешном финальном бегстве Барбары считывается не невозможность простить матери косвенную вину в смерти отца, а страх повторить ее судьбу.

В финале пьесы всеми брошенную Вайолет принимает в свои объятия милосердная Джонна, девушка-смерть. Режиссер спектакля более жесток — корчащееся в темноте тело и нескончаемый, как агония, вопль: «Я сильнее всех!»