«Онегин» самых честных правил

В Мариинке-2 — премьера «Евгения Онегина» в постановке Алексея Степанюка

Нынешняя постановка стала восьмой с момента премьеры «Онегина» в Петербургской императорской опере в 1884 году.

Сделать новую постановку «Евгения Онегина»… Казалось бы, чего проще? Заставить Татьяну писать письмо эсэмэсками, Ольгу с Онегиным на первом балу напоить до положения риз и пустить отплясывать на столе, Гремина представить в виде криминального авторитета, за которого Татьяна выходит замуж ради денег… 

Бал со строгими черными колоннами и античными вазами напоминает видеоряд из фильмов Висконти. Фото: Наташи Разиной предоставлены пресс-службой Мариинского театра

Можно пойти путем дешевого китча, чем и занимается сейчас добрая половина театральных режиссеров. А можно сделать простой «нафталин» для детских утренников, от которого взрослый зритель будет зевать до сведения скул.

В общем, задача при ближайшем рассмотрении не из простых. Проблемы в актуальности музыкального и литературного текста «Евгения Онегина» действительно существуют. Музыкально-словесный реквизит Пушкина — Чайковского — Шиловского (соавтора либретто), как это ни горько слышать, изрядно поизносился и выцвел. «Тошнотворным барышням и гусарам» и «сахарным» ариям в нашем изменившемся до неузнаваемости за полтораста лет мире уже ничто не соответствует. Этого просто больше нет.

Успех «Евгения Онегина» на 70% зависит от режиссерских решений. И, забегая вперед, скажу, что успех был полным и окончательным. Был триумф. Алексей Степанюк очень давно и хорошо известен петербургской публике. Он не сторонник «нафталина», но его новшества всегда исключительно тонки, изящны и изысканны. Никогда никакой грубости внутренней, даже когда по сюжету предполагается грубость внешняя. И всё это в новом «Онегине», слава богу, оказалось на месте.

На занавесе, выдержанном в пасторальных тонах, белело как облачко перо — всеобъемлющий многозначный символ. Таким пером, верно, Пушкин писал свой роман, Татьяна — письмо, а Чайковский выводил нотный текст…

Занавес поднялся. Татьяна у окна с фламандской «расстекловкой» будто с полотен Яна ван Эйка. Это окно — как намек на то, что там, за стеклом, есть другой мир, свет солнца и тепло человеческой жизни, что выход есть всегда, — будет одним из двух  лейтмотивов спектакля. Второй лейтмотив тоже о вечном: картины всех трех действий связаны огромным небом с торопливо бегущими по нему облаками. Это небо распахивается в полную ширь в первой картине и сквозит через окна во время первого и второго балов. Но оно есть всегда. И этот лейтмотив, как мне представляется, очень важен. Он как бы привязывает визуально все действие к вечности.

Пространство сцены во всех картинах — за исключением первого и второго балов — заполнено у Степанюка с благородным минимализмом и безупречным вкусом, присущим только ему. Стог сена, качели и небо. 

Так же изысканно оформлена и сцена дуэли — драматический центр тяжести оперы. Полная луна и мельничное колесо, крутящееся против часовой стрелки, — наверное, символ неизбежности злой судьбы. Знаменитый дуэт Онегин и Ленский перед дуэлью поют, присев рядом, как старые друзья.

Драматическая трактовка всех персонажей совершенно традиционна, и в данном случае это не более и не менее, чем признак превосходного вкуса. Соблюден строгий баланс между ненавязчивым новаторством декораций и традиционными костюмами, соответствующими эпохе.

Очень по-разному сделаны первый (деревенский) и второй (петербургский) балы. В первом — особенно при помощи гениально спародированного Андреем Зориным французика Трике — подчеркнута атмосфера затхлой провинциальной скуки, которая так взбесила главного героя и заставила его искать сомнительных приключений. Второй бал со строгими черными колоннами и античными вазами внешне напоминает видеоряд из фильмов Висконти.

Сам Алексей Степанюк, скромно отходя в сторону, отдает обильные лавры, которые заслужили декорации спектакля, художникам Александру Орлову и Ирине Чередниковой.

Ну и конечно же, всю эту изысканную и в то же время до гениальности простую постановку поддерживал изумительно живой, деликатный и в то же время сочный звук оркестра маэстро Гергиева.

Из певцов блистали Андрей Бондаренко (Онегин), Эдуард Цанга (Гремин)  и Екатерина Сергеева (Ольга). С Татьяной (Мария Баянкина) и Ленским (Евгений Ахмедов из Михайловского театра) были, скажем так, некоторые проблемы — голоса у обоих красивые, но небольшие, и им трудно было заполнять зал. Впрочем, они ничуть не смазали общую великолепную картину.

Татьяна (Марина Баянкина) и Онегин (Андрей Бондаренко). Фото: Наташи Разиной предоставлены пресс-службой Мариинского театра

Алексей Степанюк, режиссер:

— Мне хотелось, чтобы в спектакле молодые люди узнавали себя. Здесь возникает двойственная ситуация: многое меняется со временем — меняются манеры, лексика, наш язык, наше поведение, но суть человека остается неизменной. Поэтому, с одной стороны, я хочу, чтобы в спектакле были хороший русский язык, манеры, этикет и нюансы поведения эпохи Пушкина. С другой — очень важно, чтобы спектакль не превращался в экскурсию-путеводитель, чтобы он был психологически убедительным и все персонажи, начиная с Онегина и кончая Зарецким и Ротным, были живыми людьми.