От Алены ЧХИРТЛАДЗЕ:

— Никто из коллег больше не смотрит новый сериал Германики. Обсудить не с кем, честное слово. Одни после первой серии не смогли, другие — после, скажем, третьей; некоторые как увидели, что пятилетние девочки обсуждают презерватив, сразу плюнули и переключили на «Обручальное крыльцо» или где кто-то говорит, кажется, артист Соколов: «Я явился свидетелем аварии…»

Кстати, то, как говорят герои и в особенности героини сериала Германики, — вообще отдельная проблема. Потому что звук так записан, что разобрать ни слова невозможно. Оно, может, и к лучшему. Расслышивается отчетливо в основном слово «ми…т», которого так не хватает герою, что он просит сделать ему это буквально каждую женщину в сериале. Вообще трудно живется этим ребятам. Они вроде где-то кем-то работают — но, видно, без всякого удовольствия. Вроде постоянно друг с другом …ну… не знаю, как про них конкретно сказать… соединяются телесно, вот. Но тоже без радости. Смотришь — и недоумеваешь, зачем им все это нужно. Что же, ролей уже не стало? Неужели режиссер Андреасян исчерпал все возможности занять артистку Ходченкову? Чего такого ценного дает всем этим людям «новый» опыт работы в жанре verbatim? Вернее, псевдовербатим? Если в «Школе» видна была рука сценариста (впоследствии, как мы помним, в написании того сценария признались сразу несколько известных молодых драматургов), там были истории, неравнозначные, но все же ясно прописанные, характеры, был авторский посыл, то здесь мы видим полнейший сценарный провал, драматургическую беспомощность и вдобавок такую фальшивую игру актеров, что диву даешься. Артисты признаются в интервью, что им разрешали на съемках импровизировать, — увы, это слишком заметно по каким-то бессмысленным, незаконченным диалогам и бедной, убогой лексике. Продюсеры раздраженно открестились от параллелей с «Сексом в большом городе» — и, кстати, правильно сделали. В том сериале, с которым сравнений все равно избежать не удается, были забавные, дурацкие тетки со своими американскими заморочками, но мы им сочувствовали, потому что они были обаятельные, живые, потому что рассказ о них был полон иронии и нежности, потому что там был и большой город — любимый ими Нью-Йорк с улицами, офисами, клубами, геями и осенними деревьями в алом и золотом. А в нашем, местного разлива, нет ничего, кроме «секса», да и тот могу написать только в кавычках. Нет ни большого, ни маленького города, ни краткого, никакого другого курса счастливой жизни, нет даже простых слов. Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова. Да. Но жизнь не такова, и мы, женщины и мужчины, не таковы. Фууу. Все, написала, больше можно не смотреть.