От Светланы ЯКОВЛЕВОЙ:

Усаживаюсь на свободное место и прикидываю: примерно через десять минут с учетом пробок буду на Сенной. А именно туда мне и надо. Но едва тронувшись, маршрутка останавливается. Дорогу ей преграждает гаишник с жезлом. Водитель, по виду уроженец Средней Азии, послушно рулит в «карман» и выходит из машины. Кто-то из пассажиров начинает звонить, кто-то что-то сосредоточенно читает на айфоне. Сидим пять минут, десять, пятнадцать... Народ начинает нервничать, но выйти нельзя, водитель забыл (?) открыть двери. Проходит полчаса.

— Кто-нибудь знает, как открыть двери? — в отчаянии взываю к пассажирам. Какой-то мужчина наклоняется к водительскому креслу и внимательно изучает кнопки, потом нажимает на одну из них. Двери открываются. Я выскакиваю из машины. Придется ловить следующую маршрутку, до Сенной — далеко. Пешком — долго. Значит, надо выложить еще 35 рублей.

Пока я мечусь у обочины дороги, краем глаза вижу, что в стоящую маршрутку залезает уже другой водитель, также по виду выходец из Средней Азии. Видно, первый чем-то не устроил гаишника. «Может, у него документов нужных не было, поэтому прислали другого, — размышляю, возвращаясь к маршрутке, которую покинула несколько минут назад.

— Я уже заплатила за проезд, — сообщаю новому водителю, заходя в машину. Он сердито отворачивается, не говоря ни слова.

На встречу я, конечно, безнадежно опоздала. В свое оправдание рассказала эту историю. Мне поверили. На следующий день из газет узнала, что полиция проводила рейд на дорогах: проверяли, нет ли на маршрутах нелегальных транспортных средств и не работают ли на них нелегальные мигранты. Наверное, дело это нужное и полезное, но при чем же здесь пассажиры? Кто-то спешит на работу, кто-то на экзамен, да мало ли куда. При этом люди садятся в маршрутку и отдают более высокую плату за проезд, чем в автобусе, именно потому, что хотят попасть из пункта А в пункт Б как можно быстрее.

Да что там говорить, не привыкли у нас думать о людях. По-прежнему, как и в советское время, на первом месте — интересы некоего абстрактного государства, а простому человеку главное — как можно проворнее увернуться от жерновов этой бездушной государственной машины. Когда же будет наоборот, не человек — для государства, а государство — для человека?