От Виктории Чернышевой: «Что наша жизнь? Сосед»
— Сей афоризм принадлежит моей давней философически настроенной знакомой. А вот продолжение — уже от меня. Соседа каждый понимает по-своему. Для кого-то это слово соотносится лишь с проживающим через стенку в коммуналке, для кого-то, кто мыслит подобно Людовику XIV, — аж с ближайшим государством. Для меня соседи — это обитатели моего квартала на тихой улице в центре города. Дома у нас небольшие, многих жителей я знаю если не по имени, то в лицо, и уж точно — по делам их. Вот по ним-то мои соседи, подобно борхесовским животным, делятся на тех, кто включает музыку перед рассветом или орет под окнами всю ночь; тех, кто выкапывает цветы на клумбах или использует последние вместо урн; тех, кто размалевывает свежепокрашенные двери парадных или устраивает в них курилку; тех, кто никогда не убирает дерьмо с тротуара за своими собаками или заставляет оный машинами, и т. д. и т. п.
Но картина будет неполной, если я не упомяну еще о двоих соседях, которые, как вишенки на торте, венчают кондитерское изделие жизни. Один из них — владелец четырехколесной колымаги, которую он каждый раз заводит по… полчаса! Хоть днем, хоть ночью. Понятно, что, как и представителям вышеперечисленных групп, ему плевать на соседей, которые вынуждены слушать кряхтенье мотора и вдыхать ароматы выхлопных газов, — это-то неудивительно. Поражает другое: прочность нервов и сила духа, которые демонстрирует хозяин сего авто, готовый полдня потерять, чтоб за пять минут долететь. Или полдня чувствовать себя лохом, которому не на что купить нормальную машину, чтоб потом пять минут побыть тем, кто едет на тачке, а не в метро. О, диалектика! О, психоанализ! О, загадочная русская душа! Кстати, на днях встретила жену это хламовладельца, хрупкую барышню, тащившую два огромных пакета из не самого ближнего гипермаркета. Машина в этой семье, видимо, используется для каких-то более возвышенных целей.
Ну и наконец, второй герой — слепой старик. Я зову его Кантом — в честь философа, отличавшегося необыкновенной пунктуальностью: он выходил на прогулку в одно и то же время, и жители Кенигсберга, говорят, сверяли по нему часы. Слепой Кант проходит мимо моих окон каждый день в любую погоду в районе полудня — я слышу стук его трости. В выходные я обычно слышу этот звук, когда еще валяюсь в постели, и он служит мне сигналом, что я заспалась. В будни я в это время нехотя собираюсь на работу, и пример старика, уже вышедшего из дому невзирая на дождь-холод-ветер, подбадривает меня и служит укором за мое «неохота-туда-выходить». Я не знаю, куда и зачем он ходит, но я восхищаюсь его упорством, которое у молодого зрячего соседа находит столь странное применение.
