Первым петербуржцем в нашей семье стал мой прадед
Как много вещей хранят еще память об ушедшем Петербурге!
Наверняка в каждой семье потомственных петербуржцев сохранились вещи, которые можно отнести к семейным реликвиям. Такие вещи, совсем не обязательно представляющие ценность в денежном выражении, стали немыми свидетелями как счастливых, так и несчастных периодов в истории семьи.
В нашей семье такой вещью можно назвать старинное немецкое пианино. Собственно, ничего особенного в нем нет: обычное, уже сильно рассохшееся от времени, черного цвета. Интересная особенность только одна: в пианино вделаны подсвечники. И это пианино пережило и революцию, и блокаду Ленинграда. Когда очень многое из мебели шло в печку, пианино не тронули. Потому что за ним стояло очень многое. Можно сказать, именно с него началась петербургская история семьи Сиротиных-Тюменевых. За этим пианино сидели мой прадед Дмитрий Сергеевич, которого я не знала, поскольку он умер до моего рождения, моя бабушка Антонина Дмитриевна, а потом уже я.
Павел Васильевич Тюменев в каске метростроителя.
Как попасть из солдат на сцену Мариинки
Мой прадед — Дмитрий Сергеевич Сиротин — родом был из Смоленской губернии, из крестьянской семьи. Никакого особого образования у него не было. В Петербург он приезжал в зимнее время на заработки. Затем его взяли в царскую армию, и поскольку от природы он обладал могучим голосом и идеальным слухом, он стал в роте запевалой. Армейское начальство обратило внимание на простого солдата и рекомендовало ему пойти на прослушивание в Императорский Мариинский театр, к главному дирижеру и композитору знаменитому Эдуарду Направнику. Дело происходило во второй половине XIX века. И Направник, послушав пение прадеда, сразу принял его в хор. Хористы «со стажем» были сильно недовольны, что к ним, вот так, сразу, приняли деревенского мужика без образования, и потому еще долго называли его за глаза Дунькой. Но со временем Дунька, естественно, овладел нотной грамотой, стал много читать, в его речи уже не проскальзывало крестьянское происхождение. На сцену он выходил до
Приглашение на юбилей Павла Васильевича Тюменева.
90-летнего возраста, но пел преимущественно в хоре. Давал и сольные концерты, даже выезжал на гастроли в Англию и Германию, откуда и привез то самое черное пианино, сохранившееся до сих пор. Но солистом оперы прадед, увы, не стал. Мог бы стать. Да помешала его необыкновенная полнота. Он очень много ел. Возвращался, скажем, где-то в час ночи после «Бориса Годунова» и чуть ли не полную латку с гусем или телячьей ногой мог умять.
Тем не менее дородность не помешала прослыть ему Дон Жуаном. В один далеко не прекрасный момент он ушел от супруги (то есть моей прабабушки) Евдокии Степановны (тоже родом из Смоленской губернии), с которой успел обзавестись пятью детьми (правда, двое деток умерли в младенчестве). Ушел к молоденькой пианистке. И более того — пошел с этой пианисткой под венец, не разведясь с женой. На вопрос священника, не состоял ли он ранее в браке, Дмитрий Сергеевич сказал, что не состоял. Так у прадеда появилась вторая семья, в которой тоже родились дети.
Ночной пропуск для прохода по блокадному Ленинграду. Выдан Павлу Васильевичу Тюменеву в 1941 году.
Бабушка-певица в блокаду получила удостоверение пулеметчицы и плела маскировочные сети
Дмитрий Сергеевич «передал голос» своим детям. По крайней мере две его дочери от первого брака — Зоя и Антонина — пели. Зоя участвовала в любительских спектаклях, работала в массовке. Затем вышла замуж за латыша Яниса, закончившего в Петербурге Путейный институт, и переехала в Ригу. Антонина же стала профессиональной певицей. Училась в Консерватории, пела в Мариинском театре. Сын Алексей от первого брака тоже участвовал в массовках, затем пошел работать в милицию и уехал в Узбекистан.
Замуж Антонина Дмитриевна вышла за инженера Павла Васильевича Тюменева. В 1932 году у них родился единственный ребенок — Юрий (это мой отец).
Павел Васильевич и Антонина Дмитриевна Тюменевы.
Война железным катком проехалась по семье
Еще в начале войны Кировский театр полностью эвакуировали в город Молотов (ныне Пермь). Моя бабушка Антонина Дмитриевна ехать не хотела, она ждала возвращения мужа из командировки и в эвакуацию отправила только свою мать Евдокию Степановну с сыном Юрой. Чтобы не уезжать из Ленинграда, бабушке пришлось уволиться из театра. Что такое было уйти с работы в военное время, объяснять не нужно. Но директор театра все-таки понял, какие причины вынуждают Антонину Дмитриевну остаться, и подписал заявление.
Павел Васильевич Тюменев вернулся в Ленинград 8 октября 1941 года, когда началась блокада. Где же он был до этого?
Утро 22 июня 1941 года Павел Васильевич встретил в Берлине, где он две недели жил как советский командированный. В Берлин судьба забросила его случайно. До войны он работал на ленин-градском заводе «Красный металлист» и был одним из ведущих проектировщиков первых советских эскалаторов. К 1941 году в Москве уже действовали две линии метро, и конструкторское бюро завода приступило к созданию «лестниц-кудесниц» (как тогда называли эскалаторы) для новой столичной станции «Дворец Советов». В начале июня 1941-го руководство «Красного металлиста» отправило Тюменева в Германию — для приемки оборудования, которое обязалась поставить немецкая сторона.
Антонина Дмитриевна Тюменева с сыном Юрием.
Уже вечером 22 июня Павел Васильевич вместе с другими советскими командированными оказался в печально знаменитом впоследствии концлагере Дахау близ Мюнхена.
— Каждый человек, попавший в лагерь, будь он военнопленным или гражданским лицом, сразу лишался имени и фамилии, ему присваивался номер. Все без исключения были обязаны постоянно носить на шее железный кружок, который, как медальон, висел на шнурке. Я стал номером 715. Мы оказались первыми русскими пленными, до нас в лагере уже были французы, — вспоминал Павел Васильевич.
Немцы к группе командированных относились, как они говорили, «гуманно», замечая, «что еще никого не расстреляли». Сдерживало одно: в Советском Союзе оставались немецкие командированные, и уже шли переговоры об обмене.
Дмитрий Сергеевич Сиротин в кругу семьи. Именно он попал из солдат на сцену Императорского театра.
Но психологическая «обработка» узников шла постоянно. По мощным динамикам передавались бравые военные сводки, между ними вставляли победные марши и веселую музыку. На всеобщем обозрении был установлен деревянный щит, на котором висела огромная карта. Ежедневно на ней отмечалось «триумфальное шествие» фашистских войск. Дедушке предложили перейти на сторону немцев. Он отказался.
Но все-таки переговоры об обмене командированных закончились успешно, и советских командированных отправили на Родину. Путь домой занял два месяца. И вот наконец Ленинград (понятно, что Антонина Дмитриевна о судьбе мужа не знала ничего, просто ждала).
Бабушка и дедушка пережили блокаду. Дедушка так и продолжал работать на заводе. Бабушка ходила на работу в помещение Вагановского училища. Там тогда плели огромные маскировочные сетки, которыми закрывали Смольный и другие здания. Весной 1942 года ее послали на расчистку трамвайных путей, затем на заготовку дров. Дрова заготавливали из бревен разрушенных деревянных домов за Нарвской заставой. Бабушка также закончила курсы пулеметчиц. Изредка она ездила с концертами в воинские части, где получала дополнительный крохотный паек, который они делили с дедушкой.
Вообще они всю жизнь все делили пополам и очень любили друг друга.
Антонина Дмитриевна Тюменева (Сиротина) в опере «Русалка».
Жили они в блокаду на кухне. На кухне была печка, рядом с печкой они и спали.
— Перед Октябрьскими праздниками мы получили 800 граммов макарон на двоих, — рассказывал дедушка. — Эти макароны я разделил на большое количество дней, на отдельные кучки — по нескольку макаронин каждая. Вот такая порция макарон закладывалась и варилась в кастрюле. Было приятно доставать ложкой из тарелки не пустую горячую воду, а «суп» из нескольких разварившихся макаронин.
И после войны дедушка продолжал работать на заводе. Теперь уже проектируя эскалаторы для ленинградского метро. Бабушка продолжала петь в театре, в хоре. Бабушка умерла первой, видимо, сказалась блокада. Дедушка пережил ее почти на двадцать лет, но больше так и не женился. Жил он в комнате, на стенах которой висели бабушкины портреты. Излишне говорить, что старенькое немецкое пианино воспринималось им как часть почившей любимой супруги и сохранялось очень бережно. Мне и то, пока была маленькой, играть на этом пианино не разрешали…
Станция метро «Площадь Восстания». Открытка 1955 года.
