Понадобится 30 лет, чтобы возродить страну
Такое завещание оставил основатель и первый директор ГИПХа Владимир Шпак современному поколению
Крупнейший ученый в области технической химии академик РАН СССР Владимир Степанович Шпак — в мире науки, в сфере оборонной промышленности это имя помнят и знают. Он был легендой — какими были академик Александров, академик Курчатов. В послевоенные годы он практически с нуля воссоздал такую область науки, как техническая химия. Организовал и долгие годы возглавлял ГИПХ — Государственный институт прикладной химии в Петербурге...
Когда мы с ним встретились, ему было 98 лет. С начала 1980-х он уже не мог руководить таким крупным предприятием и ушел на пенсию. Но и не работать тоже не мог. В таком возрасте, несмотря на телесную немощь, он каждый день приходил в свой кабинет в здании ГИПХа на проспекте Добролюбова. А когда ноги отказали совсем, его привозили в ГИПХ на инвалидной коляске. До последних дней он сохранил остроту и ясность ума.
Наш разговор тогда был долгим. Владимир Степанович вспомнил практически всю свою жизнь. Это было первое его интервью за 98 лет. И последнее. Потому что через несколько лет после нашей встречи Владимир Шпак скончался. Это учреждение было настоящей «силиконовой долиной», которую мы сейчас пытаемся создать.
Недавно о ГИПХе снова вспомнили. И не из-за подъема промышленности и производственного потенциала, когда, наверное, можно было бы гордиться тем, что в нашем городе работает один из самых передовых научно-производственных институтов. А из-за того, что уникальное предприятие развалили и оно стало мозолить глаза инвесторам, которых манил лакомый кусок земли в центре Петербурга. Это интервью — рассказ человека о людях, с которыми он сделал для страны больше, чем все те, кто сейчас кривляется в телевизоре. Создав ГИПХ, он и его братство (так Владимир Степанович называл коллег) создали ракетное топливо, а соответственно фактически окружили страну ядерным щитом, запустили в космос Гагарина... Они, разработав универсальные формулы удобрений, до сих пор кормят страну…
Элитный факультет
— Я обо всем этом никому не рассказывал, совершенно не люблю публиковаться. До этого моя фамилия нигде не фигурировала.
Что вам рассказать о начале? Сложно было жить и работать. Но работать пришлось.
В Ленинград я приехал в 1930 году — с Украины по комсомольской путевке в Ленинградский технологический институт. Там создавался новый специальный факультет. А до этого я учился в Харьковском технологическом институте. Добрался до четвертого курса, изучал металлургический кокс. В 1932 году я окончил Технологический институт. (Выпускники специального факультета Технологического института получали специальности «инженер-химик-исследователь» или «инженер-химик-технолог». Его выпускники были элитой научно-производственной сферы. Курсом младше Шпака образование получал Анатолий Яковлевич Мальский, фактический организатор атомной промышленности страны. — Прим. ред.)
Был направлен на завод. Но не успел уехать. Меня назначили заведовать отделением взрывчатых веществ в институте, теперь об этом можно уже говорить... Затем, через два года, был переброшен по необходимости в Артиллерийскую академию готовить кадры для производств, создающих артиллерийские системы. Еще через три года мне сказали, что сейчас просто необходимо учить директоров военных заводов, которые не имели специального образования, но в силу обстоятельств оказались во главе промышленных предприятий. И я был направлен заниматься с этими начальственными товарищами. В общем, вернулся в Технологический институт. Ко мне в группу были направлены химики.
Учить и строить
— Мы развернули в институте большую научно-исследовательскую работу. Я, как технолог, был привлечен к созданию экспериментальных технологических объектов. Что было в новинку для института. (Когда Владимир Степанович учил убеленных сединами функционеров от промышленности, ему было 24 года! Но он завоевал среди них авторитет. Они ловили каждое его слово. И потом, после войны, отдавали со своих заводов лучшие кадры, чтобы Шпак мог создать ГИПХ. — Прим. ред.)
Таким образом, я получил некоторый опыт работы, некоторый житейский опыт. После объявления войны нас направили на работу в Татарию, в Казань. Нам было сказано взять с собой 400 студентов специального факультета последнего курса и выпустить их сразу же на военные заводы. Но жизнь все повернула по-другому.
В Казань уехали и наши ленинградские военные заводы. Один завод оказался в очень сложном положении — приехал с оборудованием, но без людей. (По привычке Владимир Степанович, поскольку всю жизнь работал в «ящике», не называет ни предприятия, ни их профиль, ни фамилии руководителей. — Прим. ред.)
И мы вынуждены были посадить четыреста студентов работать по выпуску боеприпасов. Сделали так: шесть часов учебы, шесть часов работы. К счастью, производственные помещения располагались в непосредственной близости от Казанского технологического института. Но не один этот завод страдал от нехватки кадров. В результате нам пришлось заново организовывать производство военных заводов. Студенты работали у станков. По мере выпуска их на производстве сменяли следующие курсы, а выпускники направлялись руководить военными заводами по всей стране.
Дайте костей!
— Наверное, я бы и трудился до конца войны. Но жизнь опять все повернула по-другому. Меня сделали секретарем обкома Татарии. Были выбраны четыре секретаря обкома по промышленности — меня назначили ответственным за химическую промышленность Татарии, включая военные объекты. (В тот момент Владимиру Шпаку было 33 года! И сейчас нам даже не представить ответственности, которая была на него возложена.— Прим. ред.)
Сложная была тогда ситуация в Татарии. У нас там был единственный завод синтетического каучука. А в России было катастрофическое положение с резиной. Шины было не из чего делать. Синтез был налажен из спирта. А спирта у нас не было. Просили у американцев: «Дайте нам спирт». Хорошо, ответили, мы пригоним вам спирт на Дальний Восток. А дальше — ваше дело.
Как мы везли этот спирт в Казань! Но синтетическое производство наладили. И это только одна проблема. Эпизоды за время войны были всякие. Не без курьезов.
Наши бомбардировщики долбили немцев. Возвращались и докладывали о разрушенных военных укреплениях. А потом туда заходила пехота. И оказывалось… все цело. Военные сразу к нам: нельзя ли посадить на наши авиационные объекты фотоконтроль? Начали изучать фотодело — фотопленка нужна, компоненты для обработки негативов, печатали на фотобумаге. А основные компоненты, как оказалось, делают из костей. Я обратился с просьбой — дайте поставщика костей. И всем совхозам, где находились бойни, был дан приказ отправить кости в Казань. Ответом в Казань телеграмма: вы там с ума все сошли, требуете кости воинскими эшелонами? Тем не менее кости нам пригнали.
Вычеркнули отовсюду
— После войны у страны появились новые потребности. Я был направлен в Германию с комиссией по ликвидации военного потенциала этой страны, работал там около года. Мы перепрофилировали предприятия, используя недоработанную технику, которую немецкая промышленность разрабатывала, но производство которой немцы не успели наладить. Мне дали немецких специалистов, которые остались живы и здоровы. Мы их обустраивали, кормили. Жили с ними дружно. Вместе работали, а потом я привез в Россию кое-какие недоработанные материалы. Все это и полученный в Германии опыт я использовал для продолжения своей деятельности. Но жизнь опять повернула по-другому.
Появились сообщения о том, что наши друзья в Америке сумели запустить производство атомных зарядов. В это время я попал в распоряжение военных министерств, которых тогда было одиннадцать или двенадцать. И меня включили в ученые советы всех министерств для организации выполнения их поручений. Мне было сказано: занимайся тем, чем нужно, а чем — жизнь покажет. И после этого я исчез из всех списков. Меня отовсюду вычеркнули, засекретили.
Нам дали помещение — здание, где еще при царе размещалась ученая комиссия, помогавшая русским войскам. Нас было около семисот человек. Наша задача была помогать соответствующим объединениям и КБ, которые к нам были прикомандированы. Мне отдали химическую промышленность. И сказали: набирай людей, доучивай. Набрал 11 тысяч человек (! — Прим. ред.). Со всех концов страны. И меня назначили директором нового объединения, которое должно было работать только на оборонную промышленность.
СПРАВКА «ВП»
Широкомасштабный вывоз из Германии научного и технического оборудования и деятельность советских научно-технических подразделений в советской зоне оккупации, конечно, выходили далеко за рамки союзных решений об уничтожении немецкого военно-экономического потенциала и его конверсионном использовании в странах-победителях. Однако послевоенная геополитическая реальность и необходимость скорейшего восстановления и укрепления экономики СССР требовали максимально прагматичного подхода в этом вопросе. Немецкие высокие технологии, «интеллектуальные репарации» из Германии в Советский Союз сыграли огромную роль в развитии ряда отраслей советской промышленности и в первую очередь военно-промышленного комплекса. Их роль и значение для СССР по причинам конъюнктурно-политического свойства до сих пор не нашли адекватного отражения в российской исторической науке.
Куда бросить атомную бомбу
— Доступ в наш институт имел только первый секретарь обкома. От него мы и получали поручения. Было одно условие: делать все, что нужно, но ни одного гвоздя не должно быть иностранного. Все — только советское. В этом была сложность не только у нашей организации. Но все КБ, все министерства должны были следовать этому условию. Легко сказать «ни одного гвоздя», когда иностранные материалы — вот они, а советские еще даже не придуманы или придуманы, но не созданы. Для этого нужно было налаживать контакты с контрагентами. Не скрою, мне пригодился довоенный и военный опыт. У меня, как у директора, было, наверное, около сотни организаций, с которыми можно было связаться и наладить контакт. Работать очень сложно было.
Первое поручение, конечно, было связано с развитием атомной энергии. Надо было создать атомный щит. Начали работать. Но однажды меня вызвали и велели срочно выехать в дальние края и построить дубликат нашей фирмы. (Так для ГИПХа началась холодная война. — Прим. ред.) Построить в течение пары лет, не больше. Где — это ваше дело. Но архивы разместить в штольнях. То есть искать место с подземными выработками. Мы все сделали.
Сделали атомную бомбу. Началась новая жизнь. Бомбу надо было куда-то забросить. И хорошо бы на 12 тысяч километров. Возглавил это дело Королев. Я был в его группе. Началась эпопея создания ракетной техники.
Полезное удостоверение
— Когда мне дали Героя Труда СССР, там было нескромно написано: «За выдающиеся успехи в создании ракетной техники и за обеспечение полета первого человека в космическое пространство». Я не хвалюсь. Это был пропуск. С этим удостоверением я ездил по Советскому Союзу и везде был как свой. С помощью этой формулировки я наладил контакты с огромным количеством организаций в пользу нашего института. Потом поручили сделать ракету невидимой. Потом — наладить подвижный старт. Потом — спрятать под воду и чтобы стартовала из-под воды. А потом спросили, а может она прямо под водой до Америки? Отвечаю, что она только 12 часов может быть под водой, а до Америки надо добираться месяц. Сказали: сделайте подводную лодку, и чтобы она могла не всплывать месяц. За подводное существование сделали ответственной нашу фирму. Меня назначили руководителем этой работы.
СПРАВКА «ВП»
Ни одна страна до сих пор не может повторить то, что сделали советские конструкторы для развития отечественного атомного подводного флота. Практически каждая атомная подводная лодка (АПЛ) представляет собой новое слово в мировом подводном судостроении. Мы первые запустили баллистическую ракету с ПЛ из надводного положения. Мы запустили с АПЛ баллистическую ракету из подводного положения. Из 450 подводных лодок (именно столько насчитывают военные статистики), построенных пятью державами — Англией, США, Францией, Китаем и Россией, — нашими специалистами построено 250.
Заприте зама в подводной лодке
— Я не буду много говорить об этом. Это дело подводников, пусть они и рассказывают. (В 2002 году корреспондент «ВП» описал историю рождения первой атомной подводной лодки «Ленинский комсомол» в статье, посвященной 100-летию со дня рождения ее главного конструктора Владимира Николаевича Перегудова. — Прим. ред.) В общем, в Северодвинске появилась первая подводная лодка. Меня вызвали и спросили: «У вас зам есть?» Есть, отвечаю. «Заприте его в этой подводной лодке. Если умрет через месяц, будете отвечать». Я отправил своего зама в Северодвинск, где он с моряками месяц просидел в подводной лодке под водой. Он потолстел на четыре килограмма. Потому что они только спали, ели и смотрели фильмы.
Первым рейсом подводная лодка отправилась в Америку. Проплыла подо льдами Северного полюса туда и обратно.
СПРАВКА «ВП»
Владимир Степанович объединил два похода. Первая боевая служба первой атомной субмарины К-3, названной «Ленинский комсомол», состоялась в 1961 году и на самом деле проходила в Атлантическом океане в максимальной близости от берегов США. Первый в истории Советского Военно-Морского Флота длительный поход подо льдами Северного Ледовитого океана, во время которого К-3 дважды прошла точку Северного полюса, при этом всплыв на поверхность и установив на верхушке мира флаг СССР, был совершен в 1962 году.
На К-3 было установлено торпедно-минное вооружение. 8 носовых торпедных аппаратов калибра 533 мм. 20 торпед. В обычной комплектации имелось 6 торпед с ядерными зарядами по 15 килотонн. Она стала серьезным аргументом в ядерной гонке вооружения.
Случайно придумали телевидение
— А попутно нужно было решить проблему освещения под водой. И мы случайно придумали технологию, которая сейчас используется в телевидении. Раз в три года меняли направление работ. Было создано межнаучное содружество, которым я руководил 30 лет. В коллективе были очень хорошие отношения. Звонили друг другу: «Ты железо мне сплел? Нет? Сплети, пожалуйста». На нашей экспериментальной базе мы построили 130 стендов для совместных работ с конструкторами. Потом построили еще одну базу. И на ней работали 1400 человек с других предприятий. (Вот она «силиконовая долина». — Прим. ред.) Там был создан самый крупный двигатель в мире — на жидком фторе. Это было настоящее научное братство. Чему я поклоняюсь до сих пор. Знаете, из 11 тысяч человек, которые у меня работали, никто ни разу не задал мне вопрос: «А сколько вы будете нам платить?» Все спрашивали: «Чем вы нас займете? Что нужно будет делать?» Это было великое время. Трудились иногда не смыкая глаз. Так должен жить и работать настоящий ученый.
…Если бы не развал, мы могли создать такое, что никому не снилось. Я говорю о созидании. А в последние двадцать лет вижу вокруг лишь разрушение. Только сейчас (напомним, это был 2007 год) руководители нашего государства начали задумываться. И у меня есть документы, где говорится: чтобы возродить страну — при условии, что мы перестроимся к созиданию, — понадобится 30 лет. Вот чему я стараюсь помочь еще. Поэтому каждый день и сажусь в это кресло. К сожалению, только сижу. У меня разбито бедро. Передвигаюсь с трудом. Вот супруга помогает, мы с ней 60 лет вместе. Ни разу не подрались. Вот еще пример для современного поколения. Она тоже всю жизнь работала. Во время войны на заводе на Урале. Дослужилась до советника Дмитрия Федоровича Устинова (министр обороны СССР в 1976 — 1984 гг. — Прим. ред.). Она уже несколько лет не выходит на улицу из-за болезни. Мы живем на берегу Невы и, чтобы подышать воздухом, выходим на балкон.
Но работать мы не перестаем. Сейчас совет РАН по проблемам горения и взрывов проводит международную практическую конференцию, посвященную новому топливу с присадками. Я занимаюсь ее подготовкой...
Владимир Шпак прожил ровно 100 лет. К сожалению, он не увидел этого материала.
К сожалению, на его глазах развалилось его детище — ГИПХ. Владимир Степанович умер 23 февраля 2009 года. Этой публикацией мы хотим отдать честь ему и всему его поколению.
