«Промельк Беллы»,

или все о ней

29 ноября, в четверг, на вторую годовщину смерти Беллы Ахмадулиной, в Петербурге стояла по-настоящему зимняя погода. Была метель, с Невы дул ледяной ветер. В Мраморном зале одноименного дворца было безумно холодно. Те, кто собрался здесь, кутались в уличную одежду или сидели, ежась, обхватив себя руками. Было их совсем немного.

«Я буду литератором»

— Здесь собрались самые близкие люди, — сказала организатор вечера Неля Ахмадуллина. — Мы сознательно не делали большой рассылки, не вешали афиш, не пытались собрать огромное количество народу для того, чтобы заполнить какое-нибудь огромное пространство. Тут те, кому дорога поэзия, кто живет какой-то особой жизнью...

Неля Ахмадуллина — не родственница Беллы Ахатовны, а почти полная однофамилица. Это тем более удивительно, что вечер был посвящен именно памяти поэта. Назвали его «Промельк Беллы».

Из динамиков звучал ее голос, как всегда звонко и мерно восклицающий стихи. А на мольберте был выставлен большой ее акварельный портрет, написанный мужем — Борисом Асафовичем Мессерером. Сам он тоже был здесь.

Позади зрителей был еще один портрет, а вокруг  пять пейзажей Тарусы, любимого города Цветаевой — и Ахмадулиной…

Борис Асафович назвал этот цикл акварелей «Тарусский альбом». Эти же акварели висели здесь, в Мраморном дворце, два года назад, после кончины Беллы.

А что сказать о нынешнем вечере? Играли Чайковского, Сен-Санса, Шуберта. Олеся Петрова, сопрано, солистка Михайловского театра, исполнила «Колыбельную для Христа» Брамса и еще несколько вещей. Артист Данила Козловский читал отрывки из книги-сборника «Все о Еве». Сквозь холод все это доходило до слушателей как бы в полусне, и в морозном мареве впереди маячили ярко-красные цвета платья Беллы Ахатовны на портрете... Сном казалось еще и то, что гулкий, низкий голос Данилы Козловского произносит текст от лица самой Ахмадулиной:

— ...В детстве пришли какие-то гости к родителям и говорят: «Ну, кем ты хочешь быть?» Я ответила так: «Я буду литератором». Гости ужаснулись...

— Я сам выбрал этот текст, — рассказал мне потом Данила. — Когда мы организовывали этот вечер — решили, что для разнообразия почитаем не стихи Беллы Ахатовны, а прозу. Я предложил сборник Сергея Николаевича «Все о Еве», сделал из этого текста  композицию. Читать прозу — это совсем не было трудным решением. Два года назад тут звучали стихи. А теперь — решили сделать что-то другое. В следующий раз придумаем третье.

— Тут необычность была еще в том, что вы, мужчина, читали «женский» текст. Не было сложно?

— Никакой сложности для меня не было. Это такие прелестные тексты — волноваться было не о чем. Читал как читалось.

За словами Бориса Мессерера виднелся «промельк Беллы»

«Не знаю советских поэтов»

— Я и не думал, что этот текст можно вот так исполнить, — сказал потом Борис Мессерер. — И вообще я растроган этим вечером, тем, что вы все сюда пришли.

Я думаю о том, как поразительно Белла объединяет всех нас. Сегодня здесь, в этом холодном зале, собрались удивительные люди. Белла притягивает к себе этих людей. А они все реагируют каким-то образом, отзываются на тонкость Беллы — собственной тонкостью...

Знаете, в этот вечер я хочу вспомнить и кое-что смешное. Ведь даже на поминках люди сначала грустят — а потом успокаиваются и начинают даже шутить.

История была такая: в Москву приехал президент США Рональд Рейган со своей женой Нэнси. По этому случаю в американском посольстве устроили торжественный прием, на который позвали и нас — в числе ста советских деятелей культуры.

Мы встали в очередь, чтобы поздороваться с президентами и их женами. Я иду первым, обмениваюсь рукопожатиями с Горбачевым и Рейганом, а Белла, вижу, стоит и что-то шепчет Нэнси. Раиса Максимовна рядом ждет, держит ручку лодочкой, а Белла эту руку никак не пожимает и все шепчет. Раиса Максимовна расстроилась: она хотела с Беллой дружить, а та ей не уделяет внимания. А я встревожился: ведь Белла неуправляема, она может все что угодно выкинуть. И Раису Максимовну я очень уважаю.

Та говорит раздраженно:

— Белла, я вижу, что вы не спешите со мной здороваться.

Но как-то этот конфликт разрешили.

Потом нас рассаживают по отдельности. Белла сидит за одним столом с Раисой Максимовной и с Рейганом.

Олеся Петрова, несмотря на холод, накидывала пальто только между ариями

Супруга Горбачева старается поддержать светский разговор и спрашивает:

— Белла, кого из советских поэтов вы цените больше всего?

— Я не знаю советских поэтов.

— То есть как? — снова раздражается Раиса Максимовна.

— Я знаю поэтов, пишущих на русском языке, — объясняет Белла.

— Ну хорошо, и кого из них вы цените?

— Он не живет в Советском Союзе, он живет в Америке. Это Иосиф Бродский.

Раиса Максимовна смущается. А Рейган, которому все объяснил переводчик, очень взволнован и тронут. Он рассказывает, что в юности дружил с поэтом, сильно повлиявшим на него. Белла тоже растрогана, она снимает с пальца свое золотое массивное кольцо и дарит Рейгану.

Такое не предусмотрено никаким этикетом. Рейган в полнейшей растерянности. И наконец, я смотрю — он зыркает вокруг себя таким немножко воровским взглядом: не видел ли кто? Берет кольцо и прячет в карман.