Роман Виктюк: Ход всех вещей определен природой, и мы должны быть чутки к ее сигналам
Знаменитый режиссер отмечает день рождения премьерой — о чернобыльской катастрофе
У Романа Виктюка есть своеобразная традиция — поздравлять себя с днем рождения новым спектаклем. Сегодня, 28 октября, когда мэтр российского театра отмечает 78-летие, в Москве состоится премьера его спектакля «В начале и в конце времен» по пьесе молодого драматурга Павло Арие — о жизни одной семьи в опасной чернобыльской зоне. 1 ноября этот спектакль будет сыгран в ДК имени Ленсовета — в рамках петербургских гастролей Театра Романа Виктюка.
«ВП», поздравляя Романа Григорьевича с двойным праздником, публикует интервью, посвященное премьере.
— Вы блуждали в эстетических лабиринтах Оскара Уайльда, Жана Жене, Марины Цветаевой... Узнав, что вы ставите современную пьесу о последствиях чернобыльской катастрофы, я, признаться, удивился...
— Почему же?! Ничего удивительного нет. Вслушайтесь в это слово — «Чернобыль»! Его вторая половина — «быль». Само слово метафорично, а искусство — это прежде всего метафора. В искусстве все определяется тем, соприкасаешься ли ты, художник, с высшими пластами жизни, остаешься ли с ними на связи… или же не слышишь совершенно, какие сигналы подаются тебе из высших сфер.
В пьесе Павло Арие нет правдоподобия, жизнь в ней понимается метафорически, вот почему эта история соприкасается с миром Жене, Уайльда, Булгакова или какого-нибудь другого великого драматурга.
— Как вы нашли эту пьесу?
— Все безумно просто: я никогда ничего не ищу, и это великое мое счастье. Если пьеса сама ко мне не приходит, значит, это и не нужно. Когда я был в родном Львове, мэр спросил, читал ли я пьесу «В начале и в конце времен». «А у меня ее нет», — ответил я. — «А у меня лежит и ждет вас». Видите, какой незаурядный это мэр, раз он интересуется драматургией! У другого градоначальника такая пьеса никогда бы не лежала. Прочитав ее, я воскликнул: «А кто же этот автор? Где он?!» И оказалось, что это написал 25-летний парень, который живет в Германии и неравнодушен к чернобыльской ситуации, а таких остается все меньше…
— Скоро будет 30 лет с момента чернобыльской катастрофы. Почему вы решили обратиться к этой истории именно сейчас?
— А вот здесь самое время перейти от были к боли. (Искусство ведь, помимо всего прочего, есть метафора боли.) Последствия этой катастрофы доходят до меня по разным каналам. Скажем, покойный сын моей подруги Ады Роговцевой в свое время ездил в чернобыльскую зону, на облет четвертого реактора, и это подкосило его — тогда еще молодого парня.
Ситуация остается экстренной и поныне, ведь треснул саркофаг(!) — то укрытие над четвертым энергоблоком, которое возвели вскоре после взрыва. Саркофаг испортился, а денег на его укрепление нет. Вредные вещества, которые это перекрытие удерживало, могут выйти наружу, и тогда будет беда. А в той опасной зоне живут люди, о которых никто не заботится, которые не получают необходимых пособий.
Эта боль не может не доходить до тебя какими-то энергетическими импульсами, особенно если ты родился на Украине. И тогда ты либо действуешь, либо остаешься безразличен. Я хочу, чтобы зрители, пришедшие ко мне на спектакль, не ушли с него равнодушными.
— То есть вы верите в то, что театр способен изменить жизнь?
— Искусство вообще изменяет жизнь. И власть чувствует это. В репертуаре моего театра есть спектакль «Маскарад Маркиза де Сада». Главный герой поверил в революцию, пошел за ней, а его взяли под стражу. К нему приставили шпиона, который должен был постичь форму души Маркиза и писал за него все скабрезные вещи, издавая под именем де Сада. Тот кричал из тюрьмы: «Не верьте, это писал не я!» Но на этот факт до сих пор мало кто обращает внимание. Власть хочет поработить творца, поняв форму его души. А как мог защититься де Сад, сидя за решеткой? Он устраивал своего рода маскарад: разрисовав тюремную стену наподобие театральной ложи, он «поместил» в эту ложу тех, кто его ненавидел, и разыгрывал перед ними свои монологи.
Все-таки не существует более сильной методы политической борьбы, чем театр! Вот почему в советское время уничтожались гениальные режиссеры. Власть понимала, что «стирать с лица земли» надо не отдельные спектакли и, конечно, не театральные здания, а отдельных режиссеров — лидеров, ведущих за собой коллективы. Были убиты Михоэлс и Мейерхольд, да и не будем сейчас перечислять всех режиссеров, пострадавших в XX веке. Но, находясь в Петербурге, я не могу не вспомнить Зиновия Яковлевича Корогодского, создавшего детский театр, которому нет равных во всем мире. Когда в 1970-е я работал в Русском театре Литвы, он приехал ко мне: «Я сейчас в Белоруссии ставлю Чехова, меня ненавидят и уничтожают, артисты в том числе. В том театре работают актеры, которые обожают вас. Напишите им, объясните, что я все-таки режиссер…»
— А сегодня как противостоять притеснению культуры?
— Я думаю, довериться природе, которая сильнее любых обстоятельств исторических, политических и социальных. Природа с ее вечным созидающим началом делает все, чтобы искусство продолжалось. В ней неисчерпаемый запас прочности, благодаря которому культуру истребить нельзя.
Ход всех вещей определен природой, и мы должны быть чутки к ее сигналам. Если она кричит, что не надо делать чего-то, то послушаемся ее, а иначе не избежать катастрофы (как случилось с Чернобылем). Своим новым спектаклем «В начале и в конце времен» я говорю: мы должны познавать мир, доверяя природе. И тогда от начала начал и до бесконечности конца нам будет открываться такой жестокий и нежный, мудрый и глупый, циничный и трепетный, безобразный… и такой прекрасный мир.
Сцена из нового спектакля «В начале и в конце времен». Фото: предоставлено Театром Романа Виктюка
