Сердце к сердцу не приковано, если хочешь — уходи…
«Я сказала себе: если ты полюбишь его, ты будешь несчастнейшим существом на земле. По характеру, каков у тебя, ты пожелаешь взаимности, а этот человек на тебя почти не смотрит, он говорит только о куклах и обращает больше внимания на всякую другую женщину, чем на тебя. Ты слишком горда, чтобы поднять шум, следовательно, обуздывай себя, пожалуйста, насчет нежностей к сему господину. Думайте о самой себе, сударыня…» Со столь светлыми чувствами и веселым настроением жизнерадостная Фике приближалась к своей августейшей свадьбе.
Горечь, горечь, вечный привкус…
Подготовка к брачному торжеству велась исподволь, с учетом не слишком крепкого здоровья обоих суженых. Жених едва оправился от тяжелейшей оспы, и в феврале, когда отмечали 17-летие Петра, императрица даже не разрешила ему прийти на званый обед в его же честь. Государыня вкушала яства за отдельным столом, поставленным прямо на троне, а рядом сидела Фике, которую изволили похвалить за отменное знание русского языка. Правда, высочайшие комплименты не улучшили самочувствия невесты. Напоминали о себе следы прошлогоднего плеврита, подхваченного во время ночных бдений над словарями и азбуками. Катя похудела и ощущала сильные боли в груди — врачи советовали ей пить поутру молоко с сельтерской водой. Она педантично принимала все лекарства, но именно в эту пору загорелась желанием научиться верховой езде. Елизавета Петровна — сама страстная наездница — дала согласие, и сразу после Пасхи, когда установилась теплая погода, деятельная принцесса приступила к занятиям. Первый урок был взят на даче статс-дамы Марии Румянцевой — неподалеку от казарм Измайловского полка…
События развивались стремительно и необратимо. В мае двор перебрался в растреллиевский Летний дворец, располагавшийся среди зелени царских садов — на том месте, где позднее, полвека спустя, вознесся стилизованный под рыцарские крепости Михайловский замок, который стал печальным прибежищем императора Павла Петровича, нелюбимого сына не любивших друг друга родителей. В деревянном дворце обосновались государыня и престолонаследник, а Фике и Иоганне Элизе отвели комнаты в так называемых Людских покоях — просторном каменном здании, примыкавшем к историческим апартаментам Петра I на берегу Фонтанки. Впоследствии постройку снесли и разобрали, а стоявший вблизи Грот (имитация скальной пещеры) был переделан волшебным мастерком Карла Ивановича Росси в ампирный Кофейный домик. И вот тут-то начали иссякать скромные остатки дружбы между высоконареченными. Петр Феодорович решил немного отдохнуть от невесты. Он прислал лакея, который поведал Кате, что цесаревич живет слишком далеко и не может каждый день приходить к ней в гости. Гордая девушка ничего не ответила, однако была обижена до крайности. На публике она смотрелась спокойно и сдержанно, но наедине горевала и плакала, а потом, отерев слезы, резвилась со своими фрейлинами.
Луна освещает карнизы…
Вскоре самодержица перевела весь вельможный штат к морю, в Петергоф. Здесь, по словам Екатерины, двор оказался в гораздо большем сборе, нежели в столице. Земные небожители избрали для себя дворец Марли («дом, который возвел Петр I»). Елизавета Петровна с племянником поселились наверху, Фике с матерью — на нижнем этаже. На сей раз встречи «влюбленных» были вынужденно регулярными: вся компания (кроме, пожалуй, императрицы, которая частенько отлучалась по делам) ежедневно обедала под парусинным навесом на открытой галерее возле залов великого князя. Он же снисходил до того, чтобы по вечерам ужинать у невесты и будущей тещи.
Особняк Марли — самый крошечный из всех петергофских резиденций — служил своеобразным санаторием для членов царской семьи и именитых гостей. Бок о бок с ним шелестел каскад «Золотая гора». Суровый Преобразователь, повелев зодчему Иоганну Браунштейну заложить миниатюрный коттедж, желал скопировать Marly le Roi — камерное королевское палаццо под Парижем. И хотя нашему местному «варианту» с его внутренним голландским убранством не довелось уподобиться галльскому собрату, Петр Алексеевич не узрел в этом злой крамолы. Все равно французский Марли (как и комплекс в Сен-Клу) произвел на него неизгладимое, куда большее, чем фонтанный Версаль, впечатление, и, обустраивая милый сердцу Петергоф, властелин требовал от архитекторов и инженеров учитывать в первую очередь художественный стиль Марли и Сен-Клу.
Кате очень нравились дивные дворцы и манящие парки на берегу морского залива. Дедушка (как игриво именовала она про себя Петра) постарался на славу! А как хороши были искусственные пруды — восточный, прямоугольный, и западный, полукруглый. В них (на версальский лад) разводили доставленных из Пруссии породистых рыб — язей, головлей, судаков, сазанов, окуней. Озерных обитателей приучили, согласно государеву указу, «звоном хлеб есть» — подплывать по звяканью сторожевого колокольчика за обильным и вкусным кормом. Фике с удовольствием взирала на рыбье счастье: роскошные сазаны и отъевшиеся караси, помнившие еще царя Петра, широко разевали рты и, причмокивая, на лету ловили свои деликатесы… Вдоволь нагулявшись по тропинкам и аллеям, подышав свежим солоноватым воздухом, Екатерина обрела утраченное было чувство равновесия. Внутренне она уже подготовилась к неизбежным и непредсказуемым изменениям и мечтала встретить их во всеоружии, с наименьшим ущербом для чести женщины и достоинства аристократки.
Нет, царевич, я не та, кем меня ты видеть хочешь…
К концу июня двор вернулся в Петербург и по привычке осел в Летнем дворце, а Фике опять заняла комнаты в Людских покоях на садовой набережной Фонтанки. «Новоселье» совпало с важной религиозной датой. 29 июня православная церковь отмечала память Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла, или, в просторечии, Петров день. Накануне праздника Кате пришла на ум оригинальная мысль — дать ночлег всем фрейлинам и горничным у себя в спальне. Она распорядилась постелить свой матрас и устроить таким же образом остальных «постояльцев». Но, сойдясь вместе, чаровницы и не подумали предаваться сну. Бойкая, как выражалась Екатерина, «бабья орава» затеяла с пылу с жару философскую дискуссию… о разнице между сыновьями Адама и дочерями Евы. Непоседливые ораторы ворковали о гендерных нестыковках, и каждая участница спора выкрикивала в голос свою сокровенную правду. Фике, имевшая, несмотря на 16-летний возраст, сравнительно малый объем узкопрофильных познаний, руководила диспутом без особого блеска. За полночь обозначился компромисс: Катя клятвенно посулила подружкам поподробнее выспросить о предмете у своей матери, Иоганны Элизы. Все согласились и уснули. Утром великая княжна действительно попыталась выяснить у «мутер» интимную подноготную анатомии любви. Однако ответ разочаровал и невесту, и юную свиту. Чопорная, хмурая, склонная к морализаторству фрау резко выбранила легкомысленную дочь за глупые, нелепые и постыдные интересы.
Конечно, не это было главным и ключевым. Екатерина напряженно ждала трубного гласа с небес. Гадание на кофейной гуще закончилось, когда Елизавета Петровна известила девушку о дне свадьбы: ее назначили на 21 августа 1745 года. Времени оставалось в обрез, и благочестивая монархиня пожелала ознаменовать канун бракосочетания усердной христианской работой: оба суженых должны были говеть (ограничивать себя в пище) на протяжении двухнедельного Успенского поста — с 1 по 14 августа. Срок воздержания был невелик, но по своей строгости предосенний пост, установленный во имя Успения Богоматери, может сравниться с полуторамесячным Великим постом перед Пасхой. Запрещено прикасаться к продуктам животного происхождения, включая рыбу, а по средам и пятницам нельзя употреблять даже растительного масла.
Катя отнеслась к этому со стоическим терпением, а Петр Феодорович, разумеется, роптал и сетовал. Но помешать воле государыни не мог, и 15 августа они причащались вместе с императрицей в церкви Казанской Божией Матери (Рождества Богородицы), размещавшейся на Невском проспекте примерно там, где сейчас высится прекрасный Казанский собор, «учиненный» незадолго до брани с Наполеоном. Фике тайком покосилась на церковь: шесть лет назад, в июле 1739-го, здесь обвенчали Анну Леопольдовну и Антона Ульриха, которые ныне — вкупе с семейством — заточены на севере, в Холмогорах, на архиерейском подворье. Впрочем, отвлекаться не полагалось, и еще через пару-тройку дней Петр и Екатерина пешком проследовали за Елизаветой Петровной в Александро-Невский монастырь, где по окончании всенощной была подана скромная, но сытная трапеза.
