Сергей Барковский: Пусть это будет Шекспир, Чехов, Тургенев, но пусть это все равно будет история про меня!

26 марта в Молодежном театре состоялся бенефис заслуженного артиста России Сергея Барковского, посвященный его юбилею. Давали спектакль «Из несыгранного», в основе которого — драматический этюд Чехова «Лебединая песня», или «Калхас».

27 марта — День театра

«Прием нам подсказал сам автор, — рассказал актер.— Чеховский герой — артист преклонных лет, забытый в театре, просыпается после бенефиса и беседует о жизни и о театре с ночевавшим здесь же суфлером. Светловидов, разочарованный в жизни и в театре, дошедший почти до отчаяния, вспоминает свои роли, цитирует их и в конце концов понимает, что жизнь прожита все-таки не зря и театр — сплошное вдохновение. Происходит некое очищение театром: мой герой проходит путь от цинично-потребительского отношения к профессии к бескорыстной вере в его живительную силу».

Накануне бенефиса корреспондент «ВП» Зинаида Арсеньева встретилась с артистом в его гримерке, чтобы поговорить о тайнах актерского ремесла и о том, какой театр нужен современному зрителю.

Пришел в театр из философии

— Вы, по-моему, единственный актер, который из философии пришел в театр? Как это произошло?
— Наверняка не единственный. Людей же, обучавшихся в Университете, немало среди актерской братии. Многие из них посещали университетскую театральную студию, которая сейчас отмечает 70-летие. Среди выходцев и Горбачев, и Толубеев, и Юрский, и Краско, и другие — целая плеяда знаменитых артистов.

Что касается философии, тут нет ничего особенного. Просто первым выстрелом не попал — выбрал не ту профессию, для которой предназначен, не сразу обнаружил в себе отсутствие таланта к философии. Но, слава богу, вовремя понял, что занимаю чужое место. Поэтому выбрал не кафедру, а сцену. Хотя какое-то время я продолжал параллельно заниматься и тем и другим, по сути дела себя проверял, потому что второй раз ошибиться было уже страшновато, пора было определяться. Философия помогает в жизни. Как любая наука, она упорядочивает мозги, формирует жизненную позицию, «очищает» мировоззрение, ориентирует определенным образом и в профессии, и в социуме, и в жизни. Я не жалею о времени, когда изучал эту интереснейшую науку, и с удовольствием вспоминаю годы учебы, продолжаю общаться с однокурсниками, теперь уже доцентами и профессорами.

— Помогают ли философские знания сохранять определенное спокойствие в сложных ситуациях?
— В жизни — наверное. В театре же нельзя быть спокойным, в актерской работе трудно быть созерцателем, здесь надо чувствовать, работать душой! Здесь философия помогает только в осмыслении уже сделанного, когда пытаешься сформулировать и определить, туда ли ты идешь. А в процессе репетиций, «выращивания» роли в себе, «стихия чистой мысли» скорее мешает. Тут нужно погрузиться в стихию душевных переживаний, чувствований героя, сделать их своими, и только после этого можно уже рассуждать, отстраняться, анализировать. Театр и философия по методу погружения в материал противоположны.

—Так ли нужно образование человеку, у которого есть талант от природы?
— Нужно. Хотя бы для того, чтобы узнать, как не надо играть. Ремесло вооружает навыками. И еще трудность профессии в том, что вдохновение, муза должны приходить каждый вечер в 19.00. И тут на помощь приходят школа и опыт.

Почувствовав «в себе театр», я пошел в театр-студию, которой руководил Вадим Голиков, а через 4 года он взял меня под свое крыло в Театральной академии. После я перешел к Мару Сулимову, опытнейшему мастеру, выпустившему много курсов.

Для того, чтобы стать актером, нужно, во-первых, обязательно иметь жгучее желание заниматься театром. Но кроме того, нужны способности, ты должен иметь внутреннее право выходить на сцену, должен чувствовать, что ты не просто хочешь, но и можешь это делать. А в-третьих, конечно, нужна обученность. Есть исключения, когда люди без образования становятся значительными актерами. Но учиться никогда не лишне даже профессионалам. На сцене всегда видны наличие или отсутствие желания играть, природных данных, школы, личностного начала.

Абрам Желтухин в спектакле «Касатка»

Всегда трудно, если работаешь всерьез

— Расскажите, пожалуйста, о работе в кино. Вы снимались у Алексея Германа, Александра Сокурова, Никиты Михалкова, Алексея Балабанова. С кем было сложнее работать, с кем интереснее?
— Все названные режиссеры — талантливые люди, большие художники и личности. Все они по-своему интересны, у каждого свой метод. А это уже само по себе любопытно, когда с каждым режиссером по-разному работается, каждый в тебе что-то новое открывает. Я не могу сказать, что с Шахназаровым было лучше, чем с Хотиненко, а с Татарским менее захватывающе, чем с Лунгиным, а с Лопушанским — чем с Бондарчуком. Режиссер — демиург, он создает особый мир, в котором своя природа отношений. Эти миры так непохожи друг на друга.

С большими художниками работать не просто интересно, это подарок судьбы, и это всегда трудно, если работаешь всерьез. Но и хорошо, что трудно. В том-то и радость. Потому что если легко, значит, ты используешь найденное раньше, буксуешь. А вот когда ты помучился, покопался в материале, в замысле, в себе, когда обнаружил новое, тогда и получается искусство. Не бывает простых родов. Новое рождается в муках, пусть даже и радостных.

Тартюф в одноименном спектакле.

До чего мы докатимся, если будем превращать искусство в индустрию?

— Как так получилось, что вы снимались только у выдающихся режиссеров? Вы тщательно выбираете сценарии, которые вам присылают?
— Не сказал бы. Конечно, есть вещи, от которых я отказываюсь, когда совсем некогда или совсем неинтересно. Но, как правило, я берусь почти за все, что предлагают, ведь любую роль можно попытаться сделать качественно. И потом, заранее не знаешь, что получится в итоге. И те актеры, которые сейчас входят в первую обойму, начинали с незначительных работ. Кино может пролежать годы на полке, а может сразу «прозвучать» — и коммерчески, и художественно. Весь интерес и ужас нашей профессии в непредсказуемости. Особенно сейчас, когда кино стало более продюсерским, чем режиссерским. Иногда продюсеры, не все понимая в творческих кружевах и думая больше о коммерческом результате, вмешиваются в процесс на всех стадиях изготовления фильма — от кастинга до монтажа. Сколько раз бывает: режиссер артиста утверждает, а продюсер — нет. Наверное, чутью режиссеров надо доверять. Тогда и коммерческий результат появится. А к нашему ужасу бывает так: чем интереснее художественный результат, тем меньше коммерческий успех, и наоборот. Получается, чем хуже, тем лучше? До чего мы тогда докатимся, если будем продолжать превращать искусство в индустрию? Не хотелось бы, чтобы все, что выносится на экран и сцену, превращалось в конвейер, а режиссерская и актерская работа — в зарабатывание денег. Люди ходят в кино не только, чтобы похохотать или ужаснуться и через пять минут забыть, а чтобы увидеть свои проблемы, что-то понять и почувствовать про этот мир и себя в нем. Из каждого просмотра нужно выносить «нравственный урок», как говорил мой учитель Мар Сулимов. Если этого нет, то возникает пробуксовка, зритель теряет зря драгоценные часы, а мы — силы.

Король Карл в спектакле «Жаворонок».

В нашем деле нельзя без чудес

— Вы востребованы, заняты, остается ли время на что-нибудь, кроме театра и кино?
— Бывают периоды, когда можно вздохнуть, пообщаться с людьми, выехать на природу, почитать что-то, не относящееся к работе. Но крайне редко. Профессия актера очень разнообразна, и часто отдыхаешь, просто меняя вид деятельности. Так, скажем, у микрофона отдыхаешь от сцены, на сцене — от камеры. Актерство — это образ жизни. Часто бывает: ведешь машину — повторяешь текст, ложишься спать — повторяешь текст, просыпаешься — вспоминаешь забытое. Даже на природу или на прогулку по городу часто выбираешься не только для того, чтобы просто подышать свежим воздухом и побыть в тишине, а чтобы прояснить мозги для поиска нового персонажа. И вдруг — о чудо! Нашел! То ли где-то подсмотрел, то ли всплыло из недр подсознания. В нашем деле нельзя без чудес. Тогда и зритель поверит в чудо.

Театр сегодня нередко превращается в цирк, хеппенинг, инсталляцию

— Еще свежи в памяти времена, когда в театры не ходили. А сейчас театры полны. Значит, театр нужен. Вы довольны современным зрителем? Он как-то отличается от прежнего?
— В 90-е годы народу в театрах было мало, кинотеатры закрывались. Не до искусства было. Хотя и во время войны люди не забывали о высоком. Сейчас народ повернулся к искусству лицом. К сожалению, на экранах правит бал коммерческое кино, которое мало что оставляет в душе. Да и в театре все реже и реже я вижу живых людей на сцене. Мне, как зрителю, порой не хватает проникновенной истории, которой я мог бы сопереживать, когда мог бы душой работать вместе с персонажами, проживать их жизнь. Почему я служу в Молодежном театре? Там я обретаю желаемое. А полюбил я его с тех пор, как много лет назад посмотрел в этом театре спектакль Семена Спивака «Дорогая Елена Сергеевна» и получил воистину «нравственный урок». По сюжету, как вы помните, ученики приходят к учительнице исправить оценки, так как это важно для поступления в институт, а в результате устраивают обыск, «дебош». Сидя в зрительном зале, я сначала был за них, потом — за учительницу, потом — снова за них. У каждого своя правда. В спектакле был минимум сценических эффектов, зато была жизнь. Очень емкая, содержательная, конфликтная и правдивая. Вот что интересно в театре, да и в кино. Пусть это будет Шекспир, Чехов, Тургенев, которые жили много лет назад, но пусть история все равно будет про меня! Чтобы я мог сочувствовать героям, понимать их мотивировки, их характер, цели, действия.

Сейчас же в театрах все больше занимаются картинками. Происходит «шоуизация» театра. Он превращается в цирк, хеппенинг, в сценическую инсталляцию, где больше внимания уделяется предметам, постановочным фокусам, а не людям и их судьбам. Актеры превращаются в марионеток, персонажи — в картонные знаки: символы ходят по сцене, а не живые люди. Текст просто пробалтывается. И вот такой театр мне кажется бессмысленным, холостым и тупиковым. Зрелищность тут убивает суть, а не помогает ее вскрыть. А ведь русский реалистический театр всегда отличался от европейского и американского живой жизнью на сцене. В любых жанрах и стилях. И этим «психологизмом» мы всегда делились с миром. Тот же Михаил Чехов или Ли Страсберг, из студии которого вышли лучшие звезды Голливуда — Мерил Стрип, Аль Пачино и другие, преподавали, руководствуясь методами русской школы. А мы сейчас не просто сук рубим, на котором сидим, а корни выкорчевываем. Допускаю, что этот так называемый современный театр есть какой-то новый вид сценического искусства, вот и нужно быть честным и назвать его как-нибудь иначе. Зрителю, который любит собственно драматический театр, еще есть куда сходить, чтобы увидеть простую, внятную и подробную историю, в которой он увидит себя, отражение своих проблем и переживаний. Если такой спектакль идет в репертуаре долго, то он уже живет своей жизнью и каждый раз играется по-разному. Например, наш спектакль «Дни Турбиных» может иногда звучать почти как водевиль, а иной раз — почти как античная трагедия. Но суть решения спектакля остается незыблемой. Просто возникают со временем новые разные грани и нюансы. Значит, спектакль живой и способен видоизменяться в соответствии с нынешним днем. И тогда в зале стоит либо звенящая тишина, либо здоровый смех. Зритель дышит вместе с героями, понимает их трагедию, вникает в нее и, сопереживая, очищается. Вот за этим живым дыханием зритель и приходит сегодня в театр.

Досье

Сергей Дмитриевич Барковский. Артист Молодежного театра на Фонтанке, заслуженный артист России.

Родился 14 декабря 1963 года в городе Алма-Ате. В 18 лет приехал в Ленинград и поступил на философский факультет ЛГУ. Окончив университет с отличием, год преподавал философию в ЛВИМУ им. Макарова, готовился к поступлению в аспирантуру. К тому времени уже участвовал в спектаклях художественной самодеятельности. Вскоре поступил в ЛГИТМиК (ныне СПГАТИ) на курс В. С. Голикова, потом перешел на курс профессора М. В. Сулимова. В 1992 году окончил с отличием ЛГИТМиК по специальности «режиссура и актерское мастерство».

Уже в институте сыграл множество ролей, среди которых: князь Мышкин в спектакле по роману Ф. Достоевского «Идиот», Дон Хуан в спектакле по пьесе Л. Жуховицкого «Последняя женщина сеньора Хуана», Сильченко в спектакле по рассказам В. Шукшина «Штрихи к портрету», Мозгляков в спектакле «Дядюшкин сон» Ф. Достоевского, Войцек в спектакле по пьесе Г. Бюхнера «Войцек» и др. Во время учёбы в институте принимал участие в спектаклях Театра «На Литейном» и Интерьерного театра.

В 1992 году, в год окончания ЛГИТМиКа, был принят в труппу Молодежного театра на Фонтанке, где и служит поныне.