Сергей Бугаев (Африка): Мне пришлось нелегко, ведь по сути меня обвинили в воровстве
Корреспондент «Вечернего Петербурга» встретился с художником и расспросил его не только о недавно минувших неприятных моментах жизни, но и о том, почему так важно андерграундное искусство 1980-х в наши дни
Иск «Новых художников» к Сергею Бугаеву был рассмотрен Дзержинским районным судом Петербурга в ноябре 2013 года. Суд постановил вернуть ранее считавшиеся утерянными работы, которые были обнаружены на организованной Сергеем Бугаевым выставке «Асса: последнее поколение ленинградского авангарда», прошедшей весной того же года. Городcкой суд отменил решение суда первой инстанции.
«Когда нечего сказать, поднимают шум»
— Как вы перенесли все эти разбирательства? Что чувствовали?
— На самом деле пришлось мне нелегко. И дело даже не в том, что по сути меня назвали вором, что само по себе неприятно, а в том, что во всю эту историю оказались вовлечены мои друзья детства, управляемые кем-то ради достижения неких целей. Это, конечно, вызвало у меня бурю эмоций, и не только в момент того или иного постановления суда. Меня часто что-то спрашивают, используя такие словосочетания, как «вы выиграли», «вы проиграли». Но я хочу подчеркнуть, что здесь нет выигравших или проигравших, здесь есть огромный ущерб, причиненный территории под названием «современное искусство», причем в который раз. Все подобные истории — мощные гвозди в гроб современного искусства. Дело в том, что художники, дружившие с детства, на протяжении тридцати лет, сами между собой не могут договориться и вместо того, чтобы все решить лично, стремятся к открытому конфликту. И это очень плохо. Но с другой стороны, за всем этим было весьма интересно наблюдать. Дело в том, что я впервые в своей жизни участвовал в гражданском суде, впервые посетил зал заседаний, увидел судей и их работу. Я расцениваю это как очень важный жизненный опыт, потому что наш случай доказывает: все-таки имеет смысл обращаться в суды и отстаивать там свою позицию.
— Что, по-вашему, доказал суд помимо вашей правоты по конкретным вопросам?
— К сожалению, в конкретном случае было потрачено много сил для того, чтобы доказать необходимость сохранения целостности собрания 1980-х годов, которое формировал еще Тимур Новиков: не только для художественных кругов, но и для всей страны в целом. В то время решались очень важные вопросы нашей культуры, и центром рассмотрения были далеко не странные люди, побежавшие подавать на меня в суд, а такие феномены, как Сергей Курёхин. Собирать объекты, ставшие продуктом деятельности таких ярких людей, очень сложно.
— Какова дальнейшая судьба вашего собрания картин?
— Еще в то время мною были собраны объекты, которые тридцать лет сохранялись. Часть из них была передана в Русский музей, оставшаяся же станет основой некоего нового музея, который будет представлять собой сложное переплетение рок-музыки и изобразительного искусства, что покажет нам историю становления свободы в нашей стране еще во времена Советского Союза. Нам хотелось зафиксировать эти исторические события, проиллюстрировать их. Сама выставка и ее последствия в виде суда художников начали так или иначе решать проблему определения того, что все-таки было наиболее важным в том времени и, как ни печально, ныне от нас ускользает.
— Почему с самого начала не получилось договориться?
— Мои оппоненты этого просто не хотели: им нужен был пиар, внимание прессы… Ведь когда художнику уже нечего сказать людям, он стремится поднять шум, устроить скандал, выставить себя жертвой.
— Мне кажется, что здесь еще присутствовала в какой-то мере погоня за наживой — желание продать картины, здорово выросшие в цене за последнее время…
— Понимаете, продажа картин — это отдельная история, это очень сложный и мучительный процесс. Его упоминание может создать иллюзию, что у нас в стране есть некий рынок произведений искусства и есть некий организованный бизнес по продаже предметов современного искусства. Все эти истории о том, что что-то подорожало, абсолютно искусственны и являются плодом чьего-то воображения. Просто некто набивает себе цену. Дело в том, что у нас нет данных о состоянии этого рынка, так как нет очень важных компонентов. Например, во всем мире показателем развития рынка, его двигателем и причиной роста цен является возможность музеев покупать картины. Подчеркну, что речь идет о музеях государственных, а не о галереях частных лиц, не о корпорациях.
«Не люблю слово «андерграунд»
— Чем столь особенно искусство 80-х? Ведь для кого-то оно — нечто непонятное. До сих пор…
— Дело в том, что Ленинград тех лет, представлявший собой некий бурлящий котел идей, стал местом прорыва на свет подпольного искусства. Ведь именно в этой среде были сварены важнейшие элементы начинающейся заново русской культуры. Советский человек отчасти жил в искусственном, сотканном из идеологических нитей мире, и в момент, когда государственный фундамент покачнулся, молодежи нужно было за что-то ухватиться, научиться мыслить по-новому. И именно это искусство стало той самой опорой.
— Можно ли сравнить искусство XXI века и 1980-х хоть по каким-то параметрам?
— Можно, и в то же время — нельзя. Тогда совершенно иначе функционировало информационное поле, тогда многие вещи, касающиеся философии и искусства, передавались изустно. По радио и ТВ тогда о том же самом Малевиче ничего не говорили. Сейчас же мы вошли в ту полосу времени, когда человек начинает изменяться под действием компьютеров и программного обеспечения, за счет переноса части жизни в виртуальность. Но в нашей стране, говоря о культуре, все равно можно сказать, что часть ее процессов оказывается на темной стороне Луны — в зоне, которая официальными властями не рассматривается.
— Иначе говоря, андерграунд?
— Это западное слово, я его не очень люблю, так как, применяя его, мы утрачиваем некоторые смыслы. Но хорошо, пусть будет андерграунд.
«Встретимся в киберпространстве»
— Есть ли будущее у современного искусства? В связи с тем же технологическим ростом, опосредованностью общения?
— Это тема интересная. Несомненно, будут сохраняться старые, известные всем музеи, но, безусловно, количество проектов, создаваемых и представляемых на обозрение в рамках киберпространства, будет увеличиваться, что, несомненно, будет перетаскивать зрителя за монитор компьютера. Мне регулярно пытаются возразить относительно пустых дворцов-музеев, но это все же факт: если мы посмотрим на наполненность крупных музеев посетителями, именно петербуржцами, а не любопытствующими из других городов, то поймем, что некая культурная преемственность прерывается. Безусловно, мы стоим только в начале процесса окончательного слияния двух типов реальностей, но на наших глазах окончательно оформилась и появилась новая реальность — киберпространство. После этого реальности просачиваются одна в другую, цифровой мир проникает в наш обычный, аналоговый, с его деревьями, скрипками и коровами.
