Сергей Курносов: Наш музей будет жить

Директор Музея обороны и блокады Ленинграда — о перспективах

Немного времени осталось и до 70-летия Музея обороны и блокады Ленинграда, оказавшегося в немилости у городских властей, о чем уже сообщала «Вечёрка». Однако внезапная осенняя рокировка, то есть смена руководства музейного учреждения, по мысли чиновников, даст новый импульс, сделает музей более современным, понятным молодым посетителям. О том, что ждет музей впереди, корреспондент «Вечернего Петербурга» поговорил с его директором Сергеем Курносовым.

— Сергей Юрьевич, вы, можно сказать, свой человек для Музея обороны и блокады: с детства сюда ходили, выбрали профессию историка, защитили кандидатскую диссертацию и до последнего времени работали в Центральном военно-морском музее (ЦВММ).
— Совершенно верно, в музейном деле я не посторонний, по первому образованию музеевед, да и проработал в петербургских музеях уже 17 лет и прошел все ступени, начиная с младшего научного сотрудника и заканчивая заместителем директора по научно-экспозиционной и выставочной работе ЦВММ. Я довольно долгое время возглавлял сектор Великой Отечественной войны, так что нахожусь «в теме». И я хорошо знаком со спецификой Музея обороны и блокады Ленинграда, поскольку у нас совместный, довольно богатый опыт выставочный работы.

— И как видится дальнейшее развитие вверенного вам музейного учреждения?
— Первым делом, я хотел бы обратить внимание на то, что наш музей живет активной жизнью. У нас ежегодно открывается с десяток выставок, ведется активная издательская деятельность, проводятся конференции. И, на мой взгляд, надо лишь развивать те наработки, которые уже имеются. Безусловно, главная проблема нашего музея — проблема помещений. Когда-то музей имел 40 тысяч кв. м, и это даже сейчас сложно представить, а сегодня — в тридцать семь раз меньше! И я отлично понимаю, что без получения дополнительных помещений мы будем находиться в ситуации, крутясь, как белка в колесе. То есть на маленьких площадях будем реализовывать какие-то маленькие проекты. А это не развитие, в моем понимании. Поэтому будем искать дополнительные помещения, и здесь мы имеем отличного союзника в лице комитета по культуре — он обещает нам помочь. Но в любом случае наш музей останется в Соляном городке. А если не удастся получить дополнительные помещения, то надеемся, что для нашего музея будет построено новое здание, где и разместятся основная экспозиция и фондохранилища.

— А можно рассчитывать, что соседние помещения, которые освобождают военные институты, могут частично отдать музею?
— Военные в Соляном городке ничего не освобождают, там два научных учреждения. Есть, конечно, помещения, которые, как нам кажется, недостаточно хорошо используются, — на них мы могли бы претендовать, но резать по живому и выпихивать их не можем.

— Вы, случайно, не гостиницу имеете в виду, которая находится этажом выше, и с которой были связаны разные проблемы?
— Гостиницу уже поздно иметь в виду — это частная собственность. Да, у нас есть определенные проблемы с ней, потому что там идет масштабная перепланировка и сотрудники музея работают под грохот, напоминающий канонаду. Мы даже наводили справки, имеет ли право владелец отеля на подобные перепланировки? К сожалению, оказалось, что имеет. Ну что делать? Родину, родителей и соседей не выбирают — это уже свершившийся факт. И нам нужно договариваться, чтобы они вели себя более цивилизованно. Еще один наш сосед — 234-е строительное управление — акционировался, и там примерно такая же ситуация. Поэтому обретение исторической справедливости и передача всего Соляного городка музею — отдаленная перспектива. Однако если бы мы получили какие-то дополнительные помещения в Соляном городке или какие-то помещения здесь же, в центре города, под дополнительные экспозиции и фондохранилища, это, скажем так, на время решило бы наши проблемы.

— В апреле музею исполнится 70 лет — времени уже мало, что планируете к этой дате?
— Мы планируем открыть выставку, посвященную истории музея, и провести научную конференцию по проблемам военно-исторических музеев, в том числе проблемам развития Музея обороны и блокады и новой концепции экспозиции нашего учреждения. А в следующем, 2015 году — юбилей Великой Победы, так что два года мы будем действовать весьма активно. И надеюсь, что эти юбилеи послужат стимулом поступательного развития музея на долгие годы.

— А чтобы вы ответили критикам, называющим музей блокады «устаревшим музейчиком» и предлагающим создать новый интерактивный музей, по-современному отражающий величие подвига ленинградцев?
— Вполне допускаю, идея интерактивного музея имеет право на существование. Другое дело, что ее реализация — не вопрос месяцев, оставшихся до 70-летней годовщины Дня Победы. Если говорить об интерактиве, то у меня есть свое устоявшееся мнение. С одной стороны, любой современный музей не может игнорировать бурное развитие техники и музейных технологий. Музей обязан быть живым организмом. Но любая технология, мультимедийная «примочка» — это все-таки дополнительный элемент, который не делает музей музеем. Музей тогда считается музеем, когда есть подлинный музейный предмет, и подменять одно другим в принципе невозможно. Однако если удается, благодаря научным сотрудникам и дизайнерам, удачно и бережно встроить какую-то мультимедию, интерактив в основную экспозицию, то меня это только восхищает. Такая кропотливая работа дорогого стоит. Другой путь — когда есть основная экспозиция с подлинными музейными предметами, а вся мультимедийная составляющая вынесена в отдельное помещение. Но без мультимедийных элементов музей уже не мыслим, ведь современное поколение молодых людей привыкло воспринимать мир зрительно, им нужен мир движущийся…И научить их воспринимать музейный предмет как предмет можно, заинтересовывая интерактивом.

— Ну вы и заинтересовываете — у вас же есть интерактивный зал...
— Мы пошли по пути, когда основная экспозиция — отдельно, а некая мультимедия, некий «оживляж» — отдельно. Удачно это или неудачно — дело вкуса. Там кое-что еще недоделано, что-то может быть переделано. И, кстати, в чем прелесть такого интерактивного зала как отдельного пространства — технологии меняются, и через два года все может быть совсем иным. Зато в основной экспозиции находятся предметы, на которые не просто приходишь и смотришь — они кому-то очень дороги, говорят о многом, и подмены здесь не должно быть.

Музей обороны и блокады обладает уникальной коллекцией — у него 50 тысяч экспонатов.

У меня в жизни был такой случай. Когда я только начинал работать в Военно-морском музее, я считал, что не нужно столько фотографий, на которых лица, лица, лица… И предлагал представить вместо них предметы вооружения. Но однажды в зале Великой Отечественной войны вижу красные гвоздики у фотографии молодого парня. Я поинтересовался, откуда они. И смотрительница зала сказала, что дочь этого человека, который погиб в 26 лет, обороняя на дальних подступах — на Моонзундских островах — Ленинград, в память о героически погибшем отце приносит цветы ко Дню Победы. Знаете, во многих музейных предметах можно обнаружить вот такую семейную историю. Поэтому, повторяю, технологии нужны, но необходимо их грамотное внедрение. И согласитесь, если с помощью мультимедийных технологий удастся донести до каждого ценную информацию без привлечения и так немногочисленных музейных сотрудников, то это будет просто здорово.

— Соглашусь. Но все-таки, если музей под предлогом реставрации закроют на долгое время, если не навсегда, что тогда?
— Когда мои коллеги узнали, что мне предложили стать руководителем Музея обороны и блокады Ленинграда, они сказали: «Иди, и не беспокойся: это самый героический музей. В нашем городе такой музей не закроют никогда, потому что будет такая волна протеста, которая захлестнет кого угодно». С другой стороны, при переезде ЦВММ в Крюковские казармы я сделал все, чтобы музей быстрее открылся, пусть даже временными выставками. И 5 апреля в здание Крюковских казарм переехал последний экспонат. Последние две недели перед открытием мы работали по 12 часов в сутки, но музей открыли для посетителей к намеченной дате — ко Дню ВМФ. И когда я стоял на балконе атриума и видел под собою реку людей больше, чем на Невском проспекте или на Дворцовой площади в праздник, то понял, что я как музейщик состоялся. И когда покидал ЦВММ, то у меня было не только чувство грусти, но и чувство удовлетворения, убежденности в том, что, может быть, этот музей и ждет много трудностей, но он будет жить. Потому что музей жив, когда в него ходят люди. На мой взгляд, надо сделать все, чтобы при реконструкции Музей обороны и блокады Ленинграда не закрывать на длительный срок. Пусть у нас в одном зале идет монтаж, но в другой пусть ходят посетители. Думаю, люди с пониманием отнесутся к такой ситуации, они будут видеть, что музей развивается, и это нормально. Не нормально, когда музей закрыт и дверь заколочена.

— Но ведь сейчас есть куда пойти: во многих музеях — блокадные комнаты, блокадные экспозиции, и каждый музей считает своим долгом взять себе по чуть-чуть «блокады»…
— На мой взгляд, экспозиция в музее предприятия или учебного заведения, которые пережили войну, обязательна. Мы не считаем себя монополистами на блокадное прошлое. Оно связано со всем городом и локализовать его в каком-то одном месте в принципе невозможно — у нас много памятников, мемориалов, ведь блокада наложила отпечаток на каждую семью. Но не обязательно делать новый проект, посвященный блокадному городу, в отдельном месте, где-то на выселках. Поверьте, в культурных учреждениях Петербурга — музеях, архивах, библиотеках — много коллекций, много специалистов, и мы сообща можем сделать важные совместные проекты, посвященные блокаде и ленинградской битве. Но Музей обороны и блокады Ленинграда не претендует на возвращение коллекций, когда-то переданных другим музеям, не стремится к слиянию и поглощению. Мы не хотим развиваться за счет своих коллег. Наши коллекции достаточно богаты, чтобы музей мог самостоятельно развиваться и достойно представить все эпизоды блокады и битвы за Ленинград.

Музей блокады не покинет здание на Соляном.