Сергей Русскин: Все лишнее должно отпасть, как засохшая грязь с ботинок

Заслуженный артист России Сергей Русскин, известный киноартист и актер Театра Комедии им. Н. П. Акимова, недавно отметил 60-летие

Корреспонденту «ВП» он рассказал о том, как сочетает индуизм с актерством, как отвратительные персонажи помогают просветлению, что перевернуло всю его жизнь, а также о том, почему Товстоногов для него — гуру в профессии.

Фото: Санкт-Петербургский театр Комедии имени Н. П. Акимова

На моем лице вы можете видеть желание выпить, закусить…

— Тот Русскин, которого широкий зритель знает в основном по «Особенностям национальной охоты» (а также «рыбалки», «политики» и «подледной ловли»), и Сергей Викторович, с которым довелось быть знакомым мне, — абсолютно разные люди. Часто ли вы осознаете, что не соответствуете тому, как вас воспринимают окружающие?
— Мы вообще видим себя совершенно иначе, чем видят нас. Вот я на вас смотрю — и вы совершенно другой человек, чем тот, который предстает перед вами в зеркале. Я вижу в вас вибрации, которые сам источаю, понимаете? У нас же нет глаз для того, чтобы посмотреть на самих себя. Наши глаза обычно направлены вовне. Даже когда мы смотрим на свое отражение, мы видим не себя, а нечто, что нам бы хотелось видеть.

Моя внутренняя жизнь и моя жизнь в искусстве совершенно различаются. Вообще один и тот же человек в разных ситуациях — словно разные люди, ведь мы постоянно играем роли. И сейчас мы с вами играем: вы интервьюер, а я интервьюируемый. Какая моя задача в данный момент? Быть как можно более привлекательным для вас; дать такое интервью, чтобы ваша газета попросила потом еще одно интервью, — и так до бесконечности. И чтобы сплошные мои портреты были на ваших полосах. (Смеется.) Ведь какова глобальная задача артиста? Понравиться всем. (Пауза.) Поэтому мы проститутки. Отдаться всем и сразу же! Но в этом можно усмотреть и великое качество. На самом деле глобальная задача артиста — служить (не обслуживать, а служить!) зрителю, его запросам. Это запросы не тела, а ума и души, те запросы, о которых зритель, придя в театр, часто даже не догадывается.

— Не все знают о ваших духовных поисках в русле индуизма. Как они сочетаются с актерской профессией, которой свойствен эгоизм?
— Да, актерская профессия — самая эгоистичная в мире. Ни в какой другой нет столько тщеславия, нигде зависть не процветает так, как в актерской среде. (Делает выразительную гримасу.) И я завидую каждому молодому и красивому артисту… более того, признаюсь вам, завидую даже актрисам, их славе… завидую из-за каждого цветка, подаренного не мне! (Пауза. Смеемся.) Но если актер правильно осознает эту профессию, в следующей жизни он рождается уже священником. Что значит правильно осознавать? Понимать, что нужно служить духовным потребностям человека. А если актер только развлекает, в следующей жизни он рождается проституткой. А еще наша профессия дает возможность увидеть свои отвратительные качества: и нам самим, и публике.

— В последние годы вы много играете как раз отвратительных, мерзких персонажей: Иудушку Головлева и шварцевскую Тень в театре; в кино — какого-нибудь полицая (как в фильме Сергея Лозницы) или бандитов, ворюг… Почему так?
— Еще в моем списке контрабандист, директор кладбища, да и весь чиновничий аппарат… Да, все мои! Но посмотрите на мое лицо и сами ответите. Оно глубоко порочно, не источает свет, как мне кажется; но это еще не значит, что я сам глубоко порочен. До 40 лет пороки можно скрыть, а после уже нет. На моем лице вы можете увидеть мое желание выпить, закусить, прелюбодействовать. Но я эти страсти осознаю и борюсь с ними — в том числе посредством исполнения этих «отвратительных» ролей.

Вся драматургия и весь театр основаны на вскрытии пороков. Искусство не исследует святость, этим занимается религия. У нас, людей искусства, совершенно другой материал для исследования.

— А вам не хотелось как актеру востребовать свой позитивный потенциал? Сыграть какого-нибудь положительного, духовного человека?
— В кино царствует Ее Величество Фактура: когда само строение лица и тела, сама внешность актера полностью говорят о персонаже. В театре, где фактура не столь важна, где особенности лица могут изменяться гримом, я, может, и сыграю положительного героя, а в кино нет.

Драматические артисты к 60 годам достигают пика формы

— Актерская профессия столь зависима. Как быть?
— Я уже ни за какими ролями не гонюсь, могу себе позволить выбирать. Правда, в кино играю все, что мне предложат.

— А почему?
— Кино — это единственная для актера область, где он может постоянно стажироваться, учиться, одновременно создавая художественный продукт. Это же такая школа работы с камерой!

— Но, кажется, для вас пора ученичества давно закончилась…
— Для актера ученичество не заканчивается никогда! Если же закончилось — складывай манатки и вон из профессии! Нет предела совершенству.

— Как ваши духовные поиски соотносятся с сугубо материальной стороной жизни?
— Я живу одним девизом: «Простая жизнь, высокие устремления». У меня нет ни дачи, ни машины, ни огромных апартаментов. Я не покупаю вещи в магазинах: мне их дарят, и мне этого достаточно. Я даже не пользуюсь общественным транспортом, езжу на велосипеде. Питаюсь очень скромно: ем гречку, картошку. К 60 годам приходишь к убеждению, что не много нужно человеку. А все лишнее — как забота о том, чтобы сладко поесть и поспать, да чтоб твоя машина стояла в надежном гараже, а пенсия была хорошей, — это отпадает само собой, как засохшая грязь с ботинок. Правда, в том случае, если ты в своей жизни не ставил деньги во главу угла.

Сейчас я веду более аскетичный образ жизни, чем в 20 лет, само собой разумеется. По ведическим меркам, у меня наступает период под названием «Отречение от мира». По идее, в свои 60 лет я должен уйти из профессии, отвлечься от мирских дел и полностью сосредоточиться на духовной практике. Но драматический актер вызревает как раз только к 60 годам. Балетные, например, в 40 лет выходят на пенсию, а драматические артисты к 60 достигают пика формы!

В роли Тени Ученого в спектакле «Тень» Фото: Санкт-Петербургский театр Комедии имени Н. П. Акимова

— Как вы переживаете этот стык? С одной стороны, необходимость отречься от всего мирского, а с другой — ощущение профессионального расцвета…
— Очень сложно. Но что делать? Жизнь — это сплошной конфликт, в том числе между самой жизнью и смертью, причем побеждает смерть. Вот мы с вами сейчас говорим, а каждое мгновение приближает нас к могиле. Жизнь трагична и абсурдна. Мы же ведем себя так, как будто никогда не умрем.

— А каков ваш график жизни? Вы паломничаете?
— Паломничать? Зачем? Если Господь у вас в сердце, не надо никуда ехать. Спать я стараюсь ложиться рано, тогда рано и просыпаюсь. Время я очень уважаю, и в ответ оно уважает меня. Пять утра — самое полезное время для медитации и молитв. Желательно его не пропускать, тогда весь день как по маслу. Пищу готовлю, как прасад, то есть сначала предлагаю ее Высшему, а уж потом ем сам. Убойную пищу не употребляю, разве что на съемках и в экспедиции. Телевидения у меня нет, только комп. Читаю уже только Святые Писания, а также то, что требуется по театру и кино. Фильмы и спектакли смотрю только по рекомендациям специалистов. Дома у меня большой тренажер с отягощениями, который заменяет мне походы в фитнес-клубы. Вот, собственно, и весь мой быт.

— А кто те люди, которые окружают вас? Как я понимаю, это ваши единоверцы, а также коллеги по театру и кино. А еще кто?
— А зачем еще кто-то? Да, я общаюсь или с моими мирскими, или с духовными братьями. А какие еще могут быть? Зачем мне общаться с демонами?

— А среди ваших коллег разве не бывает демонов?
— Полно. С такими стараюсь не общаться. А если общаюсь, стараюсь в результате этого изменить их. Вас сейчас стараюсь изменить. Скажите, Евгений, вы знаете, как прийти к абсолютному счастью? (Пауза.) Я вам отвечу. Надо поменять вектор жизни. Не «я хозяин судьбы», а «у меня есть хозяин», «я раб Высшей Истины». Если Высшей Истине угодно, чтобы я снимался, Она дает мне такие права. Если неугодно, то я стараюсь понять, как еще могу услужить Ей.

Мастер — это тот, кто знает, как творить

— Кто в жизни оказал на вас большее влияние?
— Безусловно, это Товстоногов, Кацман и Ирина Борисовна Малочевская — мои мастера по Театральному институту. Но для меня каждый встреченный по жизни человек — учитель. Сейчас в театре, например, меня больше всего вдохновляет Татьяна Сергеевна Казакова, наш художественный руководитель. Но самое большое влияние оказывает на меня мой духовный учитель.

— Вы учились режиссуре у Товстоногова. Это был его последний набор, и он не довел ваш курс до конца из-за смерти; и говорят, ему удавалось мало уделять вам времени…
— Нам было достаточно. А потом, если ты хочешь, чтобы мастер был с тобой всегда, так и происходит. Товстоногов учил меня вскрывать пьесу, препарировать персонаж, проникать в его суть. Он мой гуру в профессии. Я убежден, что если человек досконально выполняет служение в отношении своей профессии, он достигает просветления. Через исполнение своего долга можно прийти к святости, только надо знать, в чем ваш долг в материальной жизни. Это может быть долг перед семьей. Мать, правильно воспитывая своих детей, избавляется от эгоизма, становится святой. Недаром некоторые называют своих матерей святыми.

Когда вы видите, как, допустим, мужик строит избу, вы (если он действительно умеет это делать) называете его мастером. Мастер — это тот, кто знает, как творить. Творчество — свойство Бога. Господь создает вселенную, и творение Его неповторимо, свято и прекрасно. Посмотрите, как гармонично создан человек, какой у него прекрасный скафандр — тело, в котором устроена душа. Другое дело, что из-за неправильных поступков этот скафандр постоянно разрушается изнутри. Так вот, Товстоногов был мастером в полном смысле слова. Он не просто забивал в нас «гвозди мастерства», он ТАК проводил свои занятия, что после них хотелось жить, творить, цвести, радовать мир.

— Когда вы репетируете роль, у вас пробуждаются какие-то режиссерские намерения?
— У меня нет режиссерских амбиций, но режиссерское образование мне очень помогает: например, выстраивать роль, общаться мне, актеру, с режиссером. Даже если я в чем-то с ним не согласен, я подчиняюсь ему, но пропуская все через сито своих творческих методов. И по сути меня подчинить невозможно.

— Сергей Викторович, в заключение хочу спросить: и все-таки какое событие в своей жизни вы считаете переломным? Что заставило вас изменить привычный образ жизни?
— Разочарование. Оно настигло меня достаточно рано. В конце 10-го класса у меня произошел жизненный слом, я претерпел жуткое крушение надежд. До этого я был пай-мальчиком, до второго курса института не пил, не курил, не встречался с девочками. Я был лучшим учеником школы, секретарем комсомольской организации, председателем пионерской организации… Ездил по бесплатной путевке в лагерь «Артек» как лучший представитель своего района и области, как надежда своего региона. Жил в тепличных условиях родительской любви и обожания. И вдруг внезапно все кончилось. Начался совершенно другой период жизни. Я сейчас не буду углубляться, это долгая история. Одно скажу: того ада, что я пережил с 16 до 24 лет, не пожелаю никому и никогда.

Но я очень благодарен за те испытания, которые прошел тогда. Именно в тот момент произошел какой-то важный для меня переворот, который в дальнейшем привел меня к тому, как я живу сейчас. Подобные страдания приходится переживать каждому на каком-то этапе жизни. Но если вы при этом искренни и просите помощи у Высших сил, они вам, безусловно, помогают. А если не просите, а надеетесь на собственные силы, если говорите, что только вы хозяин своей судьбы, скорее всего, закончите большой неудачей.