Сергей Слонимский: Я остался в России, потому что по натуре я Обломов

Петербург отмечает юбилей замечательного композитора

В августе этого года Сергею Слонимскому исполнится 80 лет. Юбилей известного композитора начали отмечать загодя, и это очень хорошо — таким образом мы сможем услышать вживую много произведений нашего выдающегося земляка. Так, 5 и 6 мая на сцене Мариинского театра мы сможем увидеть балет на музыку маэстро «Волшебный орех» в постановке Михаила Шемякина. Накануне представления в Мариинке Сергей Михайлович любезно согласился ответить на вопросы корреспондента «ВП» Вячеслава Кочнова.

Основа шоу-бизнеса — деньги на халтуре

— Сергей Михайлович, распространено представление о великих композиторах прошлого — Бахе, Генделе, Моцарте, Бетховене — как об этаких романтиках-бессребрениках. А когда начинаешь читать биографии, письма, выясняется, что это были очень меркантильные люди. Например, в переписке Баха, кроме разговоров о деньгах, вообще ничего нет, никаких мыслей о высоком. «Дай денег, и сделаю что хочешь». То есть нас обманывали?
— Нет, не так — не «что хочешь» сделаю, а сделаю то, что умею и могу. Вот шоу-бизнес — это делай деньги из воздуха. А Бах и Гендель писали гениальную музыку. Основа шоу-бизнеса — деньги на халтуре, на попсе, прививка пошлости, пошлых вкусов. Вот, например, театр какой-либо эстрадной звезды. Что, он воспитывает вкусы? Нет. Он делает большие деньги, прежде всего требует больших денег.

— А вам не кажется, например, что «Ромео и Джульетта» Шекспира — это вопиющая пошлость, которую ходили смотреть лондонские кухарки, где кормилица изъясняется чуть ли не матом?
— Я думаю, что это совсем не так. Там нет сексуальных сцен, кормилица — это образ, она объясняется на своем языке. Фальстаф тоже. Это совсем не значит, что Шекспир — пошляк. Точно так же, как Зощенко. Его герой — это обыватель, пошляк и мещанин. Это не значит, что сам автор такой же. Кроме того, в «Ромео и Джульетте» нет ни одной похабной, вульгарным языком написанной сцены. Любовные сцены Ромео и Джульетты наследуют традиции трубадуров, средневековой мадригальной поэзии сонетов. Наоборот, это высокая поэзия, драма. А что касается шоу-бизнеса, он прежде всего делает деньги на низкопробных вкусах, так же, как наши многие уважаемые олигархи делали деньги на умении манипулировать различного рода ваучерами, документами и прочим в период приватизации. Что же касается нашего «ящика», телевидения, то там, как правило, звучит такая музыка, которая никак не способствует воспитанию этического благородства. Вот античная музыка вся была связана с этикой, каждый лад, каждая гамма, включая даже четверти тона, хроматические, диатонические гаммы, имели определенное воспитательное, определенное эмоциональное значение.

— Я помню, что фригийский лад был в какое-то время запрещен где-то в Элладе как вызывающий безумие…
— Совершенно верно, потому что, когда одно время играли во фригийском ладу, один юноша поджег дом своей возлюбленной. Тогда Пифагор сменил напев на дорийский, и юноша удалился в созерцании. Сейчас все это утеряно.

— Мой педагог по фортепиано как-то рассказывал, что ушел с концерта Шнитке с сердечным приступом…
— Что касается эмоционального воздействия музыки, то, я думаю, тут не Шнитке лидер, а вещи, которые производят потрясающее впечатление, как Шестая симфония Чайковского или Восьмая симфония Шостаковича. Я помню, как после Первой части Восьмой симфонии Шостаковича кому-то стало плохо, но это не потому, что музыка сама по себе какая-то злая. Это трагическая музыка. Есть трагическая музыка, и она, так же, как и трагедия в театре, может вызвать сильное эмоциональное потрясение. Но при этом есть и катарсис. В шоу-бизнесе никакого катарсиса нет. Если были бы хоть какие-то яркие мотивы, можно было бы запомнить, но это, по-моему, невозможно.

— Если искать ответ на вопрос Лебрехта «Кто убил классическую музыку», кто украл у классической музыки ее популярность, я бы сказал: кинематограф. Нынешние Бахи, Гендели и Вагнеры в поисках коммерческого успеха пишут саундтреки к фильмам. А вы как считаете?
— Их «меркантильность» сводилась к тому, чтобы обеспечить создание своих сложных музыкальных произведений. Самый трагический пример — Балакирев. Почему развалилась «Могучая кучка»? Просто потому, что Балакиреву не хватило денег для поддержания бесплатной музыкальной школы, организации концертов и пропаганды творчества своих друзей — Мусоргского, Бородина и Римского-Корсакова, пропаганды современной зарубежной музыки. Просто потому, что после концерта, средства от которого он хотел направить на поддержание бесплатной школы, он получил всего лишь несколько десятков рублей. Разве это меркантильность? Он хотел получить средства на дело, и я это прекрасно понимаю. Даже нынешний скромный фестиваль, посвященный моему юбилею, имеет только одного спонсора. Я сам плачу исполнителям, а город пока только обещает дать какие-то средства, чтобы осуществить все довольно серьезные программы. Надеюсь, что даст. В программах участвуют очень много разных коллективов. Прежде всего хочется материально поддержать молодых музыкантов. Это не есть меркантильность. По сравнению с эстрадными кумирами я, наверное, являюсь просто нищим. И мне нисколько не стыдно. Иногда у меня накапливаются средства, в основном от заграничных исполнений. Я учредил стипендию — дополнительную, одному из талантливых студентов — на усмотрение ученого совета. Стараюсь поддерживать бедных молодых исполнителей, чтобы они не безвозмездно работали. Рахманинов раздавал деньги, Глазунов всю свою зарплату отдавал студентам Консерватории, а когда уехал, то ему тот же Рахманинов помогал. Балакирев средства вкладывал в бесплатную музыкальную школу. Бородин был благотворителем женских курсов. Мусоргский нуждался — за все его собрание сочинений ему заплатили 600 с небольшим рублей. Мне нужны средства только для того, чтобы жить и работать.

— Сергей Михайлович, а вы не жалеете о том, что не уехали на Запад, подобно многим вашим коллегам?
— Нет, я не жалею, потому что я русский музыкант, я сердцем люблю свою страну, люблю русских крестьян, с которыми много общался в деревнях, потому что мои друзья и лучшие исполнители живут здесь. Кроме того, я по натуре — Обломов и мне лень ездить и изучать языки. Может быть, это не-рационально, но эмоционально для меня это гораздо комфортнее. Кстати, когда в свое время Иосиф Бродский предлагал мне уехать вместе с ним, я ему сказал: «Но ты же сам не хочешь уезжать!» Он ответил: «Нет, не хочу». Вот и я не хочу.