Шамиль ИДИАТУЛЛИН: В нашем отечестве худо не только с пророками, но и со сказками

Автор страшной сказки «Убыр» сетует на бедность фольклорных традиций

В нашем «Книжном клубе» за 6 апреля с. г. мы рассказали о новой книге Наиля Измайлова «Убыр» и опубликовали отрывок из нее. Сегодня «ВП» беседует с автором. 

Убыр — это совсем не то же самое, что славянский упырь. Это персонаж татарской мифологии, ныне забытый, но оттого не менее опасный. Прозаик Шамиль Идиатуллин, взяв псевдоним Наиль Измайлов, дал волю своей любви к фольклору родного края и сарказму по поводу современных реалий — и стал самым массово обсуждаемым сегодня писателем. Роман Измайлова в этом году вошел в лонг-лист премии «Нацбест» — как и роман Идиатуллина «СССР™» в 2010-м.

 

— Хотя главные действующие лица «Убыра» — мальчик-подросток и его маленькая сестренка, очевидно, что книга эта совсем не детская. Между тем она регулярно попадает в списки и на конкурсы литературы для детей. Какие чувства это у вас вызывает?
— Ох. Чувства кипят разные, от досады до желания схватить кого-нибудь особенно ответственного за руку и, заглядывая в глаза, все объяснить раз и навсегда. Самое печальное, что, по большому счету, я сам виноват. Поскольку, из хулиганских в основном побуждений, отправил урезанную версию «Убыра» на конкурс детской литературы «Книгуру». Я полагал, что такой категорический неформат вылетит из конкурса сразу — а роман в финал прошел. Тут этикеточка и прилипла. А потом ряд уважаемых критиков ее еще и раскрасил.

«Убыр», конечно, не подростковая книга и не хоррор. Это страшноватая книга для взрослых, которая может пригодиться и подросткам старше 14 лет. Понятно, что молодой читатель особенно легко проскочит мимо некоторых слоев, узелков и ключиков. Но есть ведь базовые ценности: книга должна быть интересной и непредсказуемой, искренне и точно говорить о жизненно важных вещах — и раздувать мыслительный процесс, который не захлопнется последней страницей. Вот эти ценности романа «Убыр», я надеюсь, должны стать добычей всякого читателя, вышедшего из пионерского возраста.

— Прочел ли «Убыра» ваш сын, с которого отчасти «срисован» герой романа Наиль?
— Вот как раз сейчас читает, сосредоточенно так. Время от времени прибегает, чтобы уточнить, правильно ли опознан прообраз очередного героя. Я не колюсь, конечно, но это не мешает сыну кошмарить угаданных приятелей: «Прикинь, ты там вообще крестик в глаз себе суешь, вот так». Ужас, в общем. Прошу его хотя бы на ночь не читать — так не слушается.

От дочери, с которой, понятное дело, тоже многое срисовывалось, я пока «Убыра» прячу. Мне самому интересно до озноба, что будет с моими героями дальше!

— Концовка романа вызывает безудержное желание спросить, что было дальше…
— Обычно, каким бы открытым ни казался финал книги, история в ней рассказана полностью и завершена ровно так, как и предполагалось. Но «Убыр» с самого начала не подпадал под это правило. Мне самому было интересно до озноба, что будет с Наилем и Дилькой, когда — и если — они вернутся домой. Со своим любопытством я обычно справляюсь. Но теперь оно очень совпадает с — как там у Льва Николаевича — равнодействующей множества воль. Так что я совершенно не исключаю, что в ближайшее время попробую поискать ответы на терзающие меня вопросы.

 

— Что бы вы посоветовали почитать тем, кто после знакомства с вашей книгой заинтересуется татарским фольклором — а может быть, и фольклором вообще?
— Беда в том, что в отечестве худо не только с пророками, но и со сказками — видимо, добрым молодцам уроки надоели. Если присмотреться, выбор очень невелик: бесчисленные переиздания десятка русских сказок, двух десятков европейских и одного сборника Пушкина.

Интерес к народным сказкам — штука вообще довольно молодая. Культурная Европа почти две тысячи лет исходила из того, что миф может быть библейским или античным, прочее — удел плебеев. Моду на фольклор, придуманную Шарлем Перро, разнесли по континенту наполеоновские штыки. Но и тут Россия держалась дольше всех. Даже популярность Михаила Чулкова и авторитет Пушкина не позволили особо распространиться фольклорным упражнениям. Причуда гениев, вздыхал читатель. А Виссарион Белинский уже в 1844 году громил один из первых сборников русских сказок с присущей ему неистовостью: «Не советуем позволять детям слушать всякие рассказы нянек о домовых, леших и тому подобных вздорах, которыми только засоряют понятие и запугивают воображение детей». К счастью, Сахаров, Даль и Афанасьев не прислушались к совету. А торжество Советов как раз превратило интерес к народному творчеству в часть государственной идеологии — как, впрочем, и систематическое прореживание этих корней.

У татар ситуация была еще смешнее: первый сборник татарских сказок вышел как пособие по языку для учащихся Оренбургского кадетского корпуса, а самыми активными собирателями сказок наряду с татарскими просветителями выступили венгерские и финские этнографы, работавшие как в российской глубинке, так и в спецлагерях Первой мировой, где они деятельно опрашивали тюрко­язычных военнопленных.

В советское время выходили как академические многотомники народного творчества, так и адаптированные для детей сборники сказок, в том числе и на русском. Сейчас массовый издатель решил, что читателю не нужно изобилие, а массовый читатель согласился довольствоваться малым и не своим.

Впрочем, у букинистов и в интернете можно найти не все, но многое. Тем, кому интересны мифические персонажи «Убыра», очень рекомендую поэму главного татарского поэта Габдуллы Тукая «Шурале», его же обработки народных сказок, материалы по фольклору Каюма Насыри — и любые сборники татарских волшебных сказок. Не менее активно рекомендую сборники сказок народов России — русских, марийских, якутских, бурятских и так далее. Маленькая героиня «Убыра» не зря ведь хихикает над тем, что встречала сюжет одной довольно важной для действия балкарской сказки и в русском, и в татарском исполнении.

Кстати, я страшным усилием воли удержался от того, чтобы вставить большой кусок ханты-мансийского фольклора в свой предыдущий роман, «СССР™», который, хоть и считается социальной утопией с элементами триллера, выдержан в более-менее реалистической тональности. Тем не менее удержался. Ну, почти. Оттого, видимо, так развернулся в «Убыре».