Сквозь огонь, воду и... (Медные трубы)

В разгаре 22-й международный «Балтийский дом»

В афише есть новички, но знакомых лиц больше — сплошь классики современной режиссуры, чьи котировки на российском фестивальном рынке за последние 15 — 20 лет значительно выросли именно благодаря фестивалю: Эймунтас Някрошюс, Андрей Жолдак, Люк Персеваль, Оскарас Коршуновас… Девиз последнего фестиваля звучит с вопросительной интонацией — «Художественный? Общедоступный?». Тем самым организаторы предлагают задуматься: может ли элитарный театр быть востребованным и популярным? Ответы на эти вопросы дают сами спектакли программы. Работы Някрошюса, представляющие непростую работу для ума и воображения, превратились для многих  в форму модного досуга. Спектакли Андрея Жолдака, смутьяна, еще недавно вгонявшего рядового зрителя в ужас и служившего петербургским критикам мальчиком для битья, сейчас обласканы театральной общественностью. Один предельно герметичен, второй — реактивен, открыт всем веяниям. Но режиссерскую лексику обоих время ввело в привычку.

Доктор Астров (Ян Корандер) и Елена (Альма Пейсти)

Ни ада, ни рая

«Божественная комедия»

В «Божественной комедии» Някрошюса мы не найдем как ужасов ада, так и блаженств рая. Адские и чистилищные сцены напоминают «веселые картинки». Энергичный «хор» покойников (ученики Някрошюса, выпускники Вильнюсской консерватории) иллюстрирует ими этапы Дантова пути. Обрисовке сцен характерна мягкая ирония. Вот вереница важничающих мудрецов античности, неохотно принимающих Данте в свой строй. А вот любовники Паоло и Франческа: ветер не кружит их души, но наказание не менее строгое. Как пара нашкодивших школьников, они обречены вечно сидеть за партой и чертить что-то общей одной на двоих линейкой. Не увидим мы и самого «дна» с тремя его страшными грешниками-предателями, которых глодает Люцифер. Вместо этого ужас и скорбь богооставленности звучит в скорбном величественном хорале Андрюса Мамонтоваса. Сцену заполняют многочисленные оранжевые треугольники — знаки аварийной остановки. Значит, стоп, путь грешным душам наверх закрыт.

Каждый новый адский круг очерчивает высокая, сутулая, асимметричная и действительно инфернальная фигура Люцифера. Большинство же сцен с их неразличимыми и маловажными как для режиссера, так и для зрителей «гвельфами» и «гибеллинами» кажутся служебными. Главное, о чем его спектакль, — это утрата «божественного света» любви, странствия в его поисках, почти полное отпадение от его источника и — финальное возвращение к нему. 

Беатриче, сначала вчерашняя школьница, консерваторка со скрипкой с конским хвостиком, потом светлый дух, иногда вдохновляет Данте с Вергилием на их пути. Но чем дальше, тем реже. Когда же они все-таки встречаются (эта встреча и есть короткий отблеск рая), то никак не могут соединиться, будто вросли в землю. Так и стоят на расстоянии, оба в алом, будто два языка пламени. Но, конечно, не адского. Зажженный факел — тот источник, от которого пытается прикурить в начале бедный язычник Вергилий, в финале еще раз зарифмован с образом божественного огня души, огня творчества. Душа поэта, ком бумаги, заключенный в клетку тела, полыхает, утекая из заточения тонкой струйкой дыма. И только тогда Данте и Беатриче заключают друг друга в объятия.

Язык «Божественной комедии» Някрошюса пожиже, чем лексика его предыдущих спектаклей, не такой метафорически плотный, насыщенный. На протяжении последних 10 — 15 лет инструментарий режиссера почти не изменился, и, как показывает последний спектакль, способен конгениально вскрыть далеко не любой литературный материал.

Данте (Роландас Казлас) и Беатриче (Иева Тришкаускайте)

Русалки, лешие, тролли

«Дядя Ваня»

В противоположность Някрошюсу Андрей Жолдак замечателен тем, что раз от раза меняет правила игры. А поэтому — не перестает удивлять. Мы уже начали привыкать к его рваным композициям, а он берет — и дает зашкаливающе подлинный и непрерывный кусок жизни, как в «Дяде Ване» шведского театра «Хлокрике» (Хельсинки). Застекленная веранда, дощатые стены из светлого дерева, тикают ходики, вот  где-то курица яйцо снесла, вот из погреба морковь достали, а вот в бассейн, окатывая брызгами первый ряд, русалкой сиганула Елена и плещется, бьет по воде серебристым хвостом… Реальность сгущена так, что то и дело показывает свою фантастическую изнанку. 

На первом плане — любовный треугольник Елены, Астрова и Сони. Жолдак погружает своих героев в чувственный ад: эротическое напряжение зашкаливает, конвульсии желаний сотрясают героев и накаляют жилище. Особенно усердствует маленькая, похожая на зверька Соня, нелепая и смешная, но далеко превосходящая рослую красавицу, валькирию Елену в старательной наглядности эротических жестов. Ошалевшего Астрова она «обрабатывает», то полируя трубу самовара, то вспенивая и поливая себя молоком из высокого фаллического графина. Но самой порнографической фигурой оказывается Профессор — маленький и гадкий, он у всех на глазах как-то по-собачьи запрыгивает на Елену, демонстрируя всем право собственника, в то время как бесплодность его усилий комментирует торопливое пыхтение сапога, которым раздувают самовар. В каждом из персонажей есть что-то фольклорное, звероватое. «Русалочье» в атлетически сложенной пловчихе Елене, «лешье» во встрепанном юродивом Войницком, «троллье» в импульсивной, диковатой Соне и т. д.

Казалось бы, этому спектаклю, изначально исчерпывающе ясному по смыслу и избыточному по приемам, некуда развиваться. Все мы только и ждем, когда напряжение чем-то разразится, когда «это» наконец уже произойдет между Астровым и Еленой.  Когда же наконец происходит, то масштабы катастрофы далеко превосходят чеховскую драму «непрожитой жизни». Финал апокалиптичен, кажется, что мир гибнет. За стенами бушует пожар: слышатся гул и треск пожирающего дом пламени, а Соня с Еленой, как рыбы, оставшиеся без воды, приникают ртами к окошечкам-бойницам.

И Някрошюс, и Жолдак на таком разном материале обращаются к корневым образам-архетипам, используют их каждый по-своему. Это и есть ответ на вопрос фестиваля. «Художественность» бывает разная, ее восприятие — вопрос даже не вкуса, а привычки. Их театр давно вышел за рамки интересов узкой группы профессионалов. Расширение территорий художественности и борьба за их общедоступность — видимо, дело рук нового поколения.