Странная жизнь

Я-то вообще перестал эту жизнь понимать. Сложно только сказать, когда именно это произошло: то ли тогда, когда драные джинсы стали продавать в модных магазинах за какие-то астрономические суммы, то ли когда государство наше внезапно расщедрилось и стало одаривать РПЦ такими бонусами, как Смольный собор, как территория в монастыре лавры площадью более 30 тысяч квадратных метров. А тут и Благовещенская церковь со всеми вытекающими — то есть Музей городской скульптуры отправится на выселки, в разрушенную Уткину дачу.

Вот я и подумал: церквей у нас, что ли, мало? Или народу так сильно нужно помолиться, аж просто разрывает? И вот недавно, гуляя по улице и улыбаясь солнышку, я стал беседовать с народом. Первой моей собеседницей стала баба Соня, да, так и представилась. Баба Соня — блокадница, встретившая войну в подвале «органов» за укрытие икон. Спасибо соседу-стукачу. Я объяснил ситуацию. Блокадница посмотрела на меня невероятно пронзительными голубыми глазами и молвила:

— Знаешь, внучек, тут все проще, чем я думала когда-то. Те иконы я вообще-то не прятала: их бабка из деревни привезла — да померла. А оно мне все так и досталось. Но, знаешь, не в этом суть. Как говорит мой внук, фишка в том, что Бог — он не в церкви. Когда мой муж жевал червей в окопах, чтоб не сдохнуть с голоду, он не в церкви молился, он лежал и готовился от гангрены умереть. И не Бога он звал, а маму да меня. Вот и решай сам. А Бог — он в душе, если душа есть.

Двух парней, засевших с гитарой на Конюшенной площади, я вопросом тоже не очень удивил.

— Ну да, мы оба крещеные, — говорят Витя с Севой. — Ну и что с того? Я вот помню, когда мне пару лет назад по голове дали гопники, я у церквушки одной оказался. А там ночью молебен какой-то был. Я думал, хоть телефон попрошу, вызову «скорую». На мне крови не особо много было, снегом отмылся. Ну, так я в дверь просунулся, а там светло, тепло, все кресты кидают, поют. Кого-то за рукав дергаю — «помоги», а меня взашей: «Поди, пьяный, прочь, здесь Божий храм!» Все дело в снобизме таких вот «сильно верующих».

Я бы мог привести еще несколько рассказов, но места не так уж много. Просто подведу все к общему знаменателю. Вера, похоже, мутировала. Если раньше верующих гоняли, то теперь гоняют они, и это почище борьбы с курением. Пугает тенденциозность всего происходящего. Что за поветрие смешивать сладкое и кислое, то есть мирское и вот это, странное?

Мне рассказывал друг о католической церкви. Ни пафоса, ни зоркого глаза всяких работничков. Ты просто приходишь и говоришь так, как тебе это нужно. Но нам же этого не понять, нам все нужно довести до максимальных значений по шкале озверения. И тут уж не до вечных заповедей…

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.