Татьяна ТКАЧ: Театр остался в социализме

В недавней премьере Театра «На Литейном» — спектакле «Семейный портрет» по пьесе Горького «Последние» —замечательная петербургская актриса сыграла главную роль

О спектакле, о жизни, о современном театре и о том, что определяет личность человека, мы  поговорили c Татьяной Дмитриевной.

Досье
В 1965 году окончила театральный факультет Харьковского государственного института искусств. В 1965 — 1967 годах — актриса Харьковского драматического театра им. А. С. Пушкина. В 1967 — 1978 годах — актриса БДТ. С 1971 года работает в Театре драмы и комедии (ныне Театр «На Литейном»).
Снималась в фильмах и сериалах «Белое солнце пустыни», «Бег», «Место встречи изменить нельзя», «Единожды солгав…», «Мания Жизели», «Женская собственность», «Сестры», «Улицы разбитых фонарей», «Черный ворон», «Ниро Вульф и Арчи Гудвин», «Бандитский Петербург», «Литейный», «Вербное воскресенье» и др.
Народная артистка РФ (2002), лауреат Государственной премии РФ.

 

Всюду деньги, господа…
— Татьяна Дмитриевна, у вас в театре долгое время не было новых ролей…
— Да, и совсем не потому, что мне их не предлагали. Я отказывалась, потому что понимала — у меня просто нет времени. Актерство — это же не хобби, это профессия. Жизнь «уехала» в капитализм, но театры, за исключением московских, остались при социализме, зарплаты у нас смешные. Сын у меня художник, на заказ ничего делать не хочет, материальная сторона лежит на мне. Снимаюсь в сериалах, играю в антрепризе — у меня пять антрепризных спектаклей. Единственный выход в данной ситуации — делать свою работу как можно лучше и не переживать, что не можешь отвечать за все. Кстати, московские актеры в антрепризах и сериалах работают за совершенно другие деньги, чем петербургские. А если бы в каком-нибудь потрясающем кино предложили сняться — можно было бы поработать и бесплатно!..

Но моя дочь Наташа настаивала: «Мама, ты должна что-то сделать в театре». Стали в театре искать пьесу, нашли эту, она мне очень понравилась: роль исповедальная, ведь за наши ошибки расплачиваются наши дети. Я всегда советуюсь с Наташей, дала ей почитать. Дочь прочитала и сказала: «Ты должна это играть!», и моя мама с ней согласилась — ей девяносто лет, — и зять…
Чтобы спектакль состоялся, нужно много составляющих. Режиссер Александр Кузин сам раньше был актером, он умеет так сделать замечание, чтобы человек не  обиделся, а работал лучше. Спектакль камерный, зал небольшой, и очень важен ансамбль. Мне не нравится, что есть несколько составов: три человека поменялись — и уже не то, целостность нарушается. У Товстоногова такого быть не могло, он не любил вторые составы, даже большого артиста мог снять с роли. Когда я пришла в БДТ, там выпускали «Мещан». У него были три замечательные актрисы на роль матери, но он выбрал Призван-Соколову, потому что у нее такой чудесный скрипучий голос…

Горькому было страшно
— Те, кто смотрел спектакль, удивляются, как пьеса Горького неожиданно современно зазвучала…
— Практически любую хорошую пьесу можно поставить так, что она будет абсолютно сегодняшней, потому что человек в своей сути не меняется, меняются только костюмы, а хороших времен не бывает. Горький писал эту пьесу в 1909 году, считал, что ее никогда не поставят в России из-за революционных настроений. Революционные настроения там есть, конечно, но Горький, как чуткий художник, понимал, что плохо, когда все рушится, на самом деле ему было страшно, что Россия гибнет.

— А мне показалось, что в спектакле другой акцент: он не о том, что все скоро рухнет, а о том, что такой порядок вещей незыблем. Не зря ведь изменили название: вместо «Последние» — «Семейный портрет».
— Да, проблемы в семье всегда одни и те же. Если у матери один ребенок — у нее одна проблема, а если пять детей — в пять раз больше. Моя героиня терпела, скрывала правду от детей, а потом они выросли, и она говорит: «Дети, простите, что я вас родила, я не знаю, что с вами будет». Не случайно у них такие имена: мою героиню зовут Софья, ее дочерей Надежда, Любовь и Вера, — в этом ирония.
Когда приступаешь к роли, надо нафантазировать, что за текстом. Софья — человек совестливый, она изменила мужу с его братом, и с тех пор ее терзает чувство вины. В застольный период, когда мы читали и разбирали пьесу, режиссер спросил: «А где это произошло?» Я выпалила: «На даче». Все: «Ха-ха-ха!» Ну действительно: лето, семья выехала на дачу, муж оставался в городе, а тут Яков, безответно в нее влюбленный... Она совершила ошибку, но разве можно ее осуждать? Выходишь замуж по любви, человека не видишь, откуда ты можешь знать, как он изменится? Говорят, браки по расчету дольше держатся, но я бы по расчету не смогла.

Мой первый муж был главным инженером статистического управления Ленинграда и Ленинградской области. Ему часто звонили ночью, а я его ужасно ревновала, говорила: «Я не верю, что ты идешь на работу, я пойду с тобой». Он смеялся, но меня с собой брал. Он все время занимался своей работой, а я своей: каждый вечер спектакли, дочку воспитывала моя мама. Я, приходя вечером домой, начинала ему рассказывать, как прошла репетиция, что открыли в той или иной сцене, но ему это было совершенно неинтересно, он читал газету и говорил в паузах: «Да-да, я слушаю тебя!» Моим вторым мужем был артист Вадим Ермолаев. Мы говорили только о работе, и я поняла, что скоро сойду с ума, потому что мне не отдохнуть, не отключиться. Вот и получается — нет золотой середины; мы ищем личного счастья, а дети страдают. Мои дети привыкли с малых лет интересоваться, как прошел спектакль. Понятно, почему: если прошел плохо, мама в плохом настроении —  почему не убрали, почему уроки не сделали, а если прошел хорошо — все прощалось (смеется).
Я была категорически против того, чтобы дети шли в театр. Дочь — адвокат, хотя сейчас этим не занимается, работа тоже не сахар: «Доченька, куда ты идешь?» — «В тюрьму».

Укрыться от жизни
— Тема тюрьмы у меня по всей жизни проходит. Я родилась в городе Зырянка, в Якутии, от зэка — мой папа сидел в лагере, потом, естественно, был реабилитирован. Он был талантливый человек, пел вместе с Шульженко, когда жил в Харькове. Единственное, о чем он меня просил, — чтобы я не меняла фамилию. Я обещала и выполнила: два раза была замужем, но фамилию не меняла. Хотя часто думала: «Боже, какая ужасная фамилия, рабоче-крестьянская!» Когда у Товстоногова работала, он предложил фамилию поменять: «Ну, хотя бы Ткачева!» Но я сказала: «Я не могу, я так сильно любила своего папу…» — «За что?» — «Он сформировал меня как личность».
Когда умер Сталин, мне было девять лет, я была взрослая. На траурном митинге в школе все рыдали, то есть старались делать скорбные лица, как плохие актеры, а я с трудом сдерживала смех, глядя на них. Пришла домой, дома был накрыт праздничный стол, папа сказал: «Ура, тиран умер!»

— Это  редкость в ту пору, когда все верили в Сталина…
— Верили в Сталина, наверное, такие же люди, которые сейчас говорят, что в СССР было хорошо, — они есть везде и всегда. Думаю, слезы были от страха, как в Северной Корее по Ким Чен Иру. А папа тогда сказал мне: «Никогда не верь тому, что говорят по радио и пишут в газетах, слушай свое сердце». И советовал идти в театр — там можно укрыться от нашей жизни в разные страны, эпохи…

— То есть это был выбор папы?
— И мой, конечно. Папа этого хотел, наверное, потому, что у него самого актерская карьера не удалась. Он никогда не вспоминал плохо про свою лагерную жизнь, наоборот, говорил: «Если бы я не попал туда, как бы я познакомился с такими замечательными людьми, с цветом нации?» Когда его забрали, его мама бежала по перрону за поездом, конвойный ткнул ее прикладом, и она упала. Он вот с этим уехал, но у него не ожесточилось сердце. Многие черты его личности, которые я, наверное, тоже унаследовала, — обостренное чувство справедливости, наблюдательность, внимание к тому, что происходит с человеком, — необходимы в актерской профессии.