Татьяна Ткач: Я очень любила папу, поэтому не поменяла фамилию

«Вечёрка» поздравила народную артистку с круглой датой

В жизни народной артистки России Татьяны Ткач всегда есть место чему-то мистическому: еще в детстве цыганка нагадала ей судьбу знаменитой актрисы. А 13-е число для Татьяны Дмитриевны вообще оказалось знаковым: жила и на 13-м этаже, и в 13-м доме, и развелась через 13 лет... Право, не знаю, как насчет мистики, но то, что у актрисы очень сильная энергетика, — факт. Она внезапно появилась во дворике Театра «На Литейном», красивая и статная,  я сразу радостно бросилась к ней, как к давней знакомой, а потом подумалось: ей бы булгаковскую Маргариту сыграть — жаль, не случилось.  Затем, когда мы вошли в гримуборную, чтобы побеседовать, вдруг с треском выключился свет — перегорели лампочки. А через какое-то время упала и вдребезги разбилась вазочка с розами. 

«Да что сегодня за день такой? — воскликнула Татьяна Дмитриевна, а потом улыбнулась: — Это все моя хваленая энергетика...» И правда, на сцене, играя Голду в «Поминальной молитве», она помогает избавиться мужу — Тевье-молочнику (и не только ему!) от головной боли. Думается, она и в жизни такое может делать.

Мне было так интересно работать, столько ролей, что я тянула с рождением ребенка и в 30 лет родила Наташеньку, а в 38 — Руслана...

Буду играть мам, и никакого ботокса!

— Татьяна Дмитриевна, у вас юбилей, который бывает раз в 70 лет... Как вы относитесь к круглым датам — свысока или все же есть какое-то щемящее чувство?
— Мне было лет 25, наверное, и одна актриса праздновала пятидесятилетие, которое мы отмечали в театре после спектакля. Она была такая счастливая, смеялась... Я у нее спрашиваю: «Валя, можно задать вам один неприличный вопрос? Вам 50 лет, а вы такая счастливая. Неужели у вас нет возрастного комплекса?» Мне тогда, в 25, казалось, что это катастрофа... Она и говорит: «Ну мне же не 60!» Мне так это понравилось, что, когда мне было сорок, я думала: «Ну не 50 же лет!» А сейчас, когда семьдесят, думаю: «Ну не 80 же!» 

У меня нет фотографий в молодости, афиш, которые хранят многие актрисы... Если бы я комплексовала по этому поводу, то, наверное, делала бы какой-то ботокс. Может, через какое-то время станет стыдно выходить с морщинами на улицу, но мне кажется, что все эти пластические операции, этот ботокс так виден. И я всегда себе говорю: «Мне уже молодых не играть, играть мам», так что не стоит этим заниматься.

— Ваш день рождения приходится на праздник Веры, Надежды и Любви... И хочется спросить — много ли в вашей жизни было веры, надежды и, конечно, любви?
— Я никогда не расставалась с таким ощущением — веры, надежды и любви. Но у меня был такой папа — лучшего человека я не встречала по степени деликатности, добра, отношения к людям, причем совершенно разным. Я так и не встретила мужчину, который любил бы меня, как папа. Получается почти по Фрейду: девушка ищет в будущем муже черты отца. Конечно, мне хотелось бы встретить своего единственного на всю жизнь, но в нашей профессии это трудно осуществить. Первый мой муж был главный инженер статуправления Ленинграда и Ленинградской области — молодой, красивый, талантливый человек, семь лет мы жили без детей, потом я родила Наташу... Вот вам и мистика: мы жили на Марата, 13, построили на 13-м этаже кооперативную квартиру и через 13 лет... разошлись. И я еще потеряла обручальное кольцо — снимала перчатку, и оно слетело (вот и не верь приметам!). Это было невозможно: я все время в театре, а он все время один. Второй муж — Вадим Ермолаев — был актером, партнером, режиссером. Мы с ним ставили спектакль по Ибсену «Привидение», вообще сыграно с ним много ролей. Потом он перешел в Театр Ленсовета и стал партнером по сцене Елене Соловей. Так случилось, что он тяжело заболел и умер, и с тех пор — с 53 лет — я одна. После двух браков у меня не было никакого желания выходить замуж. Это был мой выбор. Дети есть. Я живу ради них. И вообще считаю, что если женщина хочет познать любовь, пусть родит себе ребенка, даже без мужа. И тогда ей есть о ком заботиться, кого любить и ради кого жить. И это на всю жизнь. Иначе такая пустота...

— В спектакле «Семейный портрет», который вы выбрали для своего бенефиса, вы говорите: «Дети, простите, что я вас родила, я не знаю, что с вами теперь будет». Что вы чувствуете, когда приходится произносить эту фразу?
— Это настолько актуальная фраза... Что будет с землей, страной, на что мы обрекаем наших детей? Мама, рожая ребенка, думает, как это замечательно, а потом: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». И если за окном революция, то она входит в дом.

В бенефисном спектакле «Семейный портрет». София — Татьяна Ткач — обеспокоена судьбой своих непутевых детей: «Дети, простите, что я вас родила, я не знаю, что с вами теперь будет».

На роль утвердил сам Булгаков

— Кстати, о революции. Ваша Люська, походная жена генерала Чарноты из фильма «Бег», — поразительная. Сколько раз я смотрела сцену, когда Чарнота выигрывает в карты у Корзухина в его парижской квартире, и вдруг появляется она — его любовь... 
— И говорит Корзухину: «Обещал — заплати!» На Люську, кстати, меня предлагал Павел Борисович Луспекаев — он сказал, что хочет пробоваться только со мной. А я уже в это время пробовалась и с Николаем Гринько, и с Михаилом Ульяновым, который в результате и сыграл Чарноту. И меня в третий раз вызвали на пробы — уже с Луспекаевым. Утвердили Ульянова, а бедный Луспекаев мне все время звонил и спрашивал: «Ну неужели меня не утвердят? Ты им скажи, что по Парижу в кальсонах только Паша может пройти...» А у меня язык не поворачивался сказать, что съемки уже идут. Между прочим, режиссер Владимир Наумов рассказывал, что супруга Михаила Булгакова — Елена Сергеевна тщательно отсматривала материал и пробы, а потом говорила: «Пойду посоветуюсь с Мишей». И вот однажды она пришла и произнесла: «Миша сказал, чтобы роль Люськи играла Татьяна Ткач». А сейчас я читаю ее дневники, так она там пишет, что как-то в поезде она и Булгаков действительно встретили прототип Люськи — губернаторскую дочку, которая убежала из дома и стала походной женой. Елена Сергеевна сказала, что Люська похожа на меня. Вот и получается, что на эту роль меня утвердил сам Булгаков.

— Роли Люськи в «Беге», Ани — подруги Фокса из сериала «Место встречи изменить нельзя» так к вам приклеились, что невозможно представить других артистов! Взять хотя бы ту же Аню: красные губы, красные ногти, черная кошка... Вы жили жизнью бандитской подруги, и я хочу спросить, мистика здесь не сработала?
— Еще до съемок этого сериала я неоднократно говорила Станиславу Говорухину, что мне нравится творчество Высоцкого, его песни. И вдруг он позвонил и сказал: «Ты хотела познакомиться с Высоцким? Есть такая возможность — роль одной бандитки. Вы будете жить в одной гостинице». И я поехала исключительно ради знакомства с Высоцким и не пожалела: вечерами мы все собирались, он нам пел, много рассказывал. Это был удивительной щедрости человек.

— Все знают, что ему нравились красивые женщины. Он, увидев вас, случайно не пытался ухаживать?
— Не-е-ет! Это совершенно было исключено — он же был тогда женат на Влади (смеется). Ну а что касается мистики, то единственное, во что я верю, это в то, что жизнь на земле не заканчивается, что душа бессмертна и что здесь, на этой земле, нужно сделать как можно больше добра, чтобы совершенствовать свою душу, чтобы в следующей жизни ты был более достойным человеком. Работа над собственной душой — это и есть основная задача человека на земле. Мне всегда страшно, когда я вижу, что люди иногда такое творят, — они не думают о душе, не понимают, что их ждет...

Сцена из спектакля «Поминальная молитва». Голда — Татьяна Ткач.

«Не меняй фамилию, дочка»

— Татьяна Дмитриевна, вы выросли на Украине, в Харькове, некоторое время играли на сцене Харьковского русского драматического театра. Остались ли у вас связи там? Не порвались из-за гражданской войны?
— Практически нет. Но меня очень волнует  то, что происходит на Украине, — жить не могу спокойно. Неужели там не знают историю, не помнят победы русских войск в Крыму? Это ужасно и обидно. И я очень нервничаю, мне даже дочь советует выключить телевизор, чтобы не заболеть. Но часто вспоминаю Харьков — я там выросла. Мне запомнились ощущения, когда бежишь босиком, а на дороге пыль... И впечатление такое, что ты бежишь по облаку, может, оттого, что ноги утопают в чем-то мягком и нежном... Кстати, еще задолго до моего рождения, когда Харьков был столицей Украины (с 1919 по 1934 год. — Л. К.), мой папа пел в ансамбле вместе с Шульженко. Он был чрезвычайно артистичным человеком, хотя работал водителем — возил высокое начальство. Но когда посадили этого высокого начальника, взяли и водителя — так он оказался на Севере в лагерях, только теперь возил уголь по морозу. Потом, когда он освободился, стал директором ДК в Магадане, много играл в спектаклях. А затем переехал в Харьков — мне тогда было года три-четыре. Папа был прирожденный артист, да еще и с потрясающим тембром голоса и удивительным музыкальным слухом, что мне, к сожалению, не передалось. Но он так хотел, чтобы я стала актрисой, говорил мне: «Прошу тебя, не меняй фамилию, я так хочу, чтобы она наконец-то прозвучала!» Я ему возражала: «Пап, ну что это за фамилия для актрисы — Ткач?» Но я больше всего на свете любила своего папу, поэтому и не поменяла фамилию, хотя два раза была замужем. И каждый раз, когда выхожу на сцену, говорю: «Папочка, дорогой мой, помоги мне!» Так что он для меня — святой человек.

— Еще одна знаменитая харьковчанка — Людмила Гурченко — часто говорила, что ее папа знал Шульженко. Ваши отцы, случайно, не встречались у легендарной певицы?
— Это, конечно, очень интересно, но фамилию Гурченко я от папы не слыхала.

В спектакле «Скупой» с Семеном Фурманом.

«Почитай, Танюша!»

— А сами-то вы поете?
— Я — нет. Но вот мой внук Филипп занимается в музыкальной школе, и все говорят, что он делает определенные успехи. Ему 10 с половиной, и он вообще-то очень театральный ребенок, смотрит все мои спектакли. Еще мы ему много читаем. И прежде чем пойти смотреть «Поминальную молитву», мы ему читали Шолом-Алейхема. Или, например, когда я играю в «Господах Головлевых», мы ему читаем Салтыкова-Щедрина, читаем и Чехова, а часто он сам просит: «Почитай, Танечка» — привык слушать хорошую литературу. У моего внука очень много игрушек, книг, и когда я ему говорю, что он очень счастливый ребенок, он мне отвечает: «Ну что ты, Танюша! Разве в этом счастье? Счастье, когда ты выходишь на сцену и тебе аплодируют!» 

— А почему он вас Танюшей называет — у вас такие дружеские отношения?
— Конечно! И потом, он не может называть меня бабушкой, потому что бабушкой он называет мою маму, которой уже 92 года.

— Татьяна Дмитриевна, а вы себя больше семейным человеком ощущаете или театральным?
— В свое время детям, к сожалению, приходилось мало уделять внимания: младшему сыну побольше, а дочь Наташу в основном воспитывала мама. Ведь при нашей профессии очень трудно воспитывать детей. Но теперь, помня о том, сколько я недодала своим детям, пытаюсь компенсировать.

Всегда чувствуется, что именно ты транслируешь со сцены

— Я вспоминаю ваши знаменитые роли, в том числе и эпизодические, — роль Зухры, любимой жены Абдуллы из «Белого солнца пустыни». Вы там такая колоритная восточная красавица, что хочется спросить: вам, случайно, предложения руки и сердца от восточных баев, ханов не поступали?
— Не-е-ет (смеется). Но вот езжу к дочке на дачу и иногда захожу в кафе «Белое солнце пустыни» — а там висит моя фотография, я там почетный гость... Знаете, когда снимали этот фильм, Павел Борисович Луспекаев сказал, что не поедет сниматься, если не поеду я. А насчет восточной красавицы: моя мама — наполовину немка. Мои предки получили дворянство, когда приехали в Россию еще при Екатерине Первой. Тогда целый клан приехал: делали и кондитерские изделия, и ткани. Мой прадедушка был очень хорошим врачом. А бабушка воспитывалась в Москве, в Институте благородных девиц. Еще у нас была прекрасная библиотека — французские, немецкие, английские книги, которые бабушка и ее старшие сестры читали все в подлинниках... Кстати, бабушка рассказывала, что, когда началась революция, они были такими счастливыми, потому что не надо было закон Божий учить и можно выходить замуж за кого угодно. Потом сокрушалась: какая была глупость!

— Татьяна Дмитриевна, а вы какому правилу следуете всю жизнь?
— Держи душу в чистоте. Сцена — это зеркало души, и всегда чувствуется, что ты транслируешь. Если совершишь, например, какой-то дурной поступок и даже никто не будет об этом знать — только ты, все равно уже пропадает самоуважение и у тебя нет морального права декларировать со сцены доброе, разумное, вечное.