Александра Никитина: Танец помог нам выжить!

В честь 70-летния полного снятия блокады в Академии русского балета им. А. Я. Вагановой на днях торжественно открыли мемориальную табличку со словами: «В этом зале занимались ученики, принятые в Ленинградское хореографическое училище в блокадном 1943 году»

На мероприятие пригласили двух выпускниц Вагановки из тех, кто вошел в первый набор — Александру Никитину и Татьяну Легат, в данный момент — репетитора Михайловского театра.

Мне бы хотелось, опустив ряд однообразных речей официальных лиц, сразу перейти к беседе с Александрой Никитиной, поделившейся со мной и вами, уважаемые читатели, своими воспоминаниями. 

— Я помню, что здесь, в углу, стояла печка-буржуйка, не буржуйка, не знаю, круглая такая, цилиндрическая, — вспоминает Александра Николаевна, оглядывая наполненный светом электрических ламп танцевальный класс. — Посередине стоял большой длинный стол, за которым мы обедали. А буржуйка — по другую сторону. После обеда мы собирали со стола все до крошечки и клали на печку. Занимаясь, мы все время смотрели по ту сторону стола за хлебом, следили, чтобы он не сгорел. А потом медленно смаковали эти сухарики. Они казались такими сладкими.

— А как вы узнали о наборе в Вагановку?
— Об этом объявили по радио, на улице. Когда мы пришли поступать, все было серьезно: и медосмотр, и экзамены. И не подумаешь, что за окнами война и в любой момент завоет серена. 

— Какое у вас было впечатление после первого урока здесь? Может, помните, что разучивали на первых занятиях?
— Скажу, что это божественно! Я очень любила танцевать, очень любила, и поэтому у нас были всегда отличные номера. Я помню ребят, с которыми ходила выступать в госпиталь — Ваню и Таню. Госпиталь находился в Михайловском замке. Приходишь туда, а там больные, раненые, кто-то на костылях, кто-то не может встать, кто-то уже не встанет. И пахло железом. И у врачей глаза в черных кругах. Но они так рады были нас видеть, вы не представляете! «Господи, у нас тут такой ребенок!», «Господи, вы так хорошо танцуете!» — говорили они, и кто-то звал нас в кабинет, чтобы отдать свой последний кусочек сахара. Это были незабываемые дни, я даже не могу описать это.

У мемориальной доски Александра Никитина (слева) и Татьяна Легат (справа)

— Мой дедушка встретил войну в Петербурге двенадцатилетним парнишкой. И хотя я знал, что он все отлично помнит, но он ничего особо не рассказывал…
— Да, это верно. Мы никому никогда ничего не рассказываем. Нас постоянно спрашивают: «Как это было? Каково встретить войну ребенком?». Я скажу честно: никак! Ребенок, он и есть ребенок. Дети не переживали, так же, как родители, они воспринимали жизнь такой, как она идет. Да, были голод, холод, мы всего боялись. Мы оказались здесь. Вы вошли сюда из длинного коридора. Представьте теперь его без света! Длинный и темный, даже черный. В эту черноту словно ныряешь. Лучинку зажигаешь и бежишь, а ноги подкашиваются. А я боялась очень крыс, мне казалось, что они меня съедят, мне слышалось, будто они скребутся там, куда свет не достает. И чтобы не было страшно, я быстренько-быстренько бежала к классу. А дома… Дома я вставала рано и смотрела в окно: вот, снежок пошел, значит нужно снегу набрать. Берешь потом ведро — и на улицу. И заваришь на этой водичке чай. Я жила на Петроградке, за водой было далеко ходить. Поэтому первый снежок собираешь, пока свежий, собираешь его очень быстро, пока на него кто-нибудь не бросил кое-что. Вот так мы и жили. Работали у нас родители: мама — 24 часа, а я ходила в училище танцевать. Ну что?.. Теперь старые, уже не попляшешь.

— Что вам давалось тяжелее всего?
— Смерть. К ней невозможно привыкнуть. Ты даже не плачешь. От страха слез нет. У меня был последний дед, и он умер. Мы его в тазике мыли. Переворачивая с боку на бок. И такой страх, понимаете? Как это можно себе представить? Как я могу вам это объяснить? Вот его моешь, и он словно разваливается в руках, из его тела вши вылезают, это от голода. Я никогда не забуду этого. Я никогда не думала, что такое может быть. И дети потом меня спрашивали: «Мама, а как было в блокаду?», но разве я могла рассказать им?

На торжественном открытии мемориальной доски побывал ректор Академии русского балета имени Вагановой Николай Цискаридзе

— Я так понимаю, что танец помог преодолеть вам все это… 
— Все! Все благодаря ему! Это была любовь, любовь к искусству! Танец! Мне еще с детского садика говорили: «Тебе бы, зайка, танцевать». И вот меня стукнуло: «Мама, танцевать!» А мама руками вскинула: какое там танцевать! Сама еле ходишь, худая! И все равно ты идешь танцевать… Очень часто вот сядешь, не можешь ходить, словно уплываешь куда-то, но встанешь и пойдешь. И знаете, бывает, уже не можешь, просто не можешь никуда идти. А потом думаю: как так? Ведь раньше-то ходила! Вставала и шла! И сейчас хожу. 

— Есть один тяжелый вопрос. Сейчас некоторые люди, называющие себя историками и писателями, высказывают мнение, что многие жители  блокадного Ленинграда были готовы сдать город фашистам. Более того, звучат предположения, что сдай армия город, можно было бы избежать стольких жертв…
— Боже мой! Даже не говорите такие слова вообще! Не знаю! Такого у нас никогда не было! У нас был девиз: «Вперед, за Родину! За Сталина! За солдат, за родителей, за всех!» И мы, дети, очень серьезно к этому относились. И знаете, как между сверстниками было: «Ты что плохо так учишься? За тебя на фронте страдают солдаты, а ты!» И начинаешь бороться с этим, даже так, даже на этом детском уровне. И так было везде, во всех семьях, которые я знала. Я уверена, что никто, никто не мог такого подумать! Это же наша земля.