Цветы роняют лепестки на песок…
Вполне приемлемые для России итоги долгой австрийской брани обострили вместе с тем борьбу придворных партий у подножия елизаветинского трона
Подписанный 18 октября 1748 года Ахенский мир показал не только могущество российской державы, способной бескровно призвать Европу к успокоению и порядку, но и возросшее влияние государственного канцлера Алексея Бестужева-Рюмина, делавшего успешную пока ставку на союз Петербурга с австрийцами и англичанами. Появление в интимных покоях Фике новой камер-фрау красноречивее всяких слов говорило о весомом политическом «кредите» сиятельного сановника. Госпожа Владиславова приходилась тещей его ближайшему подчиненному по Коллегии иностранных дел Ивану Пуговишникову. И теперь в руках графа Алексея Петровича сосредоточились даже нити некоего приватного надзора. И где? В опочивальне великой княгини — жены самого цесаревича! «Плещут холодные волны…» Город Охотск на кромке студеного моря. Старинное изображение.
Все это, брат, такая кутерьма…
Таланты Прасковьи Никитичны было трудно, почти невозможно переоценить. Она мастерски просачивалась в душу своих собеседников, с очаровательной улыбкой выведывая и крупные секреты, и мелкие тайны. Проживи Екатерина еще век-полтора, она, наверное, уподобила бы мадам Владиславову знаменитой звезде венских салонов — актрисе Катарине Шратт. Проницательной и проникновенной, лучше всяких спецслужб, великосветской кумушке и, само собой, фаворитке австрийского кайзера Франца Иосифа, праправнука благородной Марии Терезии, августейшей подруги нашей повелительницы Елизаветы Петровны. Ушлую, причем безродную актерку ласково и без церемоний принимали в апартаментах летнего Шёнбрунна и зимнего Хофбурга. Но Фике, увы, не дотянула до тех славных времен…
А граф Алексей Петрович упоенно наращивал административные мускулы. Везде и всюду. Катя осознала сию истину сразу по окончании европейской войны. Осознала глубоко. По вечерам матушка-императрица собирала у себя придворных и устраивала хорошую карточную игру. Как-то в пятницу, на исходе октября, Фике зашла на царскую половину и увидела в комнате лейб-медика Жана Лестока, который однажды, года четыре назад, выбранил ее в театре за якобы непомерные денежные траты. От имени Елизаветы Петровны! Но с тех пор утекло много воды, и будущая монархиня помирилась с одним из главных фигурантов давнего дворцового переворота, вернувшего на престол кровное потомство Петра Великого.
Екатерина поприветствовала любимца судьбы и хотела что-то спросить, но Лесток исподлобья взглянул на нее и произнес свистящим шепотом: «Не приближайтесь — я в подозрении!» Княгиня подумала, что это нечто из набора милых шуток, на каковые веселый француз был падок до самозабвения. Ей вспомнилась короткая фраза, которой он частенько подбадривал свою голубокровную собеседницу: «Держитесь прямо, Шарлотта!» Катя, хихикая, повторила цитату вслух, но, вероятно, невпопад. Лесток поднял голову и отрывисто воскликнул: «Умоляю, отойдите — ради вашего же блага. Это опасно!» Лицо его побагровело, и Фике показалось, что он крепко пьян. Через пару дней загадка внезапного превращения полезного доброжелателя во вредного злопыхателя раскрылась с исчерпывающей полнотой.
Не казнь страшна — страшна твоя немилость…
Утром в воскресенье камердинер Тимофей Евреинов, причесывая Екатерину Алексеевну, сообщил ей на ухо: «Ваше высочество, есть новость. Сегодня ночью графа Лестока и его жену Марию Аврору повязали и отвезли в петропавловские казематы за государственное преступление». Фике изумленно захлопала ресницами. Никто, правда, не знал, в чем конкретно провинился бесшабашный «Иван Иванович», но все шептались о стойкой неприязни к нему былого товарища — канцлера Бестужева-Рюмина. Катя воспринимала сего царедворца как первопричину разных бед — и ареста Жана Лестока, и прохладных чувств императрицы к ней, невестке, члену монаршей семьи.
По пути в церковь Фике столкнулась с вице-канцлером Михаилом Воронцовым, тогдашним приятелем Лестока и убежденным противником графа Бестужева. Протянув ему руку для поцелуя, она как бы невзначай поинтересовалась: «Что из этого выйдет?» Камергер только пожал плечами и воздел ладони к небу. Но уже к вечеру пронесся слух, будто для следствия и суда над Жаном Лестоком назначены трое: сам Алексей Бестужев-Рюмин, генерал-аншеф Степан Апраксин и достопочтенный Александр Шувалов, начальник небезызвестной структуры с нежным и мелодичным названием —Тайная розыскных дел канцелярия.
«Палач вошел… О ночь мучений!» Допрос с пристрастием: бичевание подвешенного на дыбе.
Допросы длились вплоть до отъезда двора в Москву, что произошло накануне Рождественских праздников. За несколько дней до санного вояжа государыня презентовала генералу Апраксину, преуспевшему в строгих, с пытками, дознаниях, обширную усадьбу Лестока на левом берегу Фонтанки. Из этого нехитрого факта в обществе выводили, что разбирательство завершено. Толковали, однако, что ничего серьезного и существенного не обнаружено. Скудость улик, тем не менее, не помешала конфисковать богатое имущество опального вельможи, а самого его приговорить за грехи тяжкие — связь с иностранными дипломатами и в том же духе прочее — к смертной казни через «усекновение главы».
Но по безграничной милости богопомазанной венценосицы злодей был —всего-навсего! — выстеган кнутом и выслан на край света, к Тихому океану, в романтичный Охотск. Туда, где задолго до него командовал морским портом и подготавливал вторую Камчатскую экспедицию Витуса Беринга петровский соратник и зять светлейшего князя Меншикова граф Антон Девиер. Да, подумалось Екатерине, придворная жизнь — со всеми ее опалами и фаворами — идет по кругу: одни поднимаются, другие опускаются. Белка в колесе… Да вот стержневой принцип — торжествующий абсолютистский произвол! — остается от века незыблемым.
«Куда свой тайный путь направил?» Доктор Жан-Арман Лесток. Пока еще — в зените славы…
Но дружбы нет и той меж нами…
Сложно передать искреннюю радость канцлера Бестужева из-за ссылки месье Лестока в тмутаракань, куда Макар издревле гонял телят. Еще бы: на заре бурных сороковых они, приятели, выручали и спасали друг друга. Так, «Иван Иванович» помог Алексею Петровичу выбраться в столицу из глухой провинции, из поместья в Белозерском уезде, куда Бестужева — едва не убиенного через четвертование — загнали после краха герцога Бирона, чьим ревностным приверженцем энергичный дипломат считался при обеих царственных Аннах — тетушке, Иоанновне, и племяннице, Леопольдовне.
Но позднее интересы добрых знакомых разошлись, как в море корабли. Бестужев ставил, помнится, на Вену и Лондон, а горячий галльский патриот Жан-Арман Лесток не затем воздвигал на престол Елизавету Петровну и вызволял из оков Алексея Бестужева, чтобы они пугали его родной Париж, не давая сиру Людовику надрать уши кайзеру Францу Стефану и кайзерин Марии Терезии. Вспыхнули затяжные интрижно-поклепные бои, и теперь канцлер ликовал по поводу сброса в пропасть «жалкого лекаришки». Господи боже мой! Фике зажмурила глаза и вновь растворилась в прошлых десятилетиях.
…Примерно в 1718 году, когда шел усиленный розыск по делу царевича Алексея и была еще жива греховодная Мария Гамильтон, любящие супруги — Петр и Екатерина — расположились на отдых в личных палатах государыни. Да не просто, а с научно-познавательной целью. Вот «полный» коллега бедного Лестока — лейб-медик и архиатр (председатель Медицинской канцелярии) — шотландец Роберт Арескин демонстрирует августейшей паре занятный и наглядный опыт. Из-под хрустального колокола, где трепещет изящная ласточка, ученый муж посредством трубки вытягивает воздух. Любопытно: сколько времени протянет пернатая в условиях острого кислородного голодания?
«Прекрати! — угрюмо цедит диктатор. — Она разве заговорщица? Лишала венца законного суверена? Ах нет? Так за что ее казнить? Прекрати!» — «По ней, чай, детки в гнездышке плачут», — ангельским голоском воркует Екатерина и, подхватив пташку, выпускает ее в настежь распахнутое окно. «Не изъявляет ли сей поступок, — тотчас умилился записной панегирист, — мягкосердия монаршего даже до животной птички? Кольми же паче имел Петр сожаление о человеках!» Да, согласилась Фике, имел. Как раз в те дни в Петербурге, Москве и Суздале тянется кровавое — с сыромятными кнутами и пылающими вениками — дознание о беглом сыне-престолонаследнике…
