«The Glue»: Не тратим время на имитацию жизни

Побывав на одном из питерских концертов команды, «W» проникся и, поймав у гримерки Андрея Дюковского — вокалиста, гитариста и идейного вдохновителя, напросился на репетицию

Гранж-группа «The Glue» существует уже без малого 10 лет, притом известна не только в рамках двух столиц, но и по всей России и странам СНГ. Побывав на одном из питерских концертов команды, «W» проникся и, поймав у гримерки Андрея Дюковского — вокалиста, гитариста и идейного вдохновителя, напросился на репетицию.

— Андрей, перед нашей встречей я просматривал профильные форумы, копался в социальных сетях. И пришел к выводу: «The Glue» — классика русского гранжа...
— Ну да, пожалуй. Так уж получилось, что если говорят про гранж в России, то вспоминают нас. Но к этому мы относимся с некой иронией.

— Быть классикой равносильно обретению стабильности. И как вам это ощущение?
— Стабильность позволяет спокойнее работать над собой. Бывает, что сам себя выгоняешь из группы, решив, что «не катишь». Мы самокритично подходим к себе как к музыкантам. И то, что сейчас на форумах пишут: «Glue — клевые», — это долгие годы работы о себе говорят.

— Вот мы сейчас упоминаем слово «гранж», а существует ли он как субкультура в России?
— Субкультура — это миф. Была волна популярности музыкального стиля. Она поднялась, когда я только начинал, в 1996 году, и худо-бедно протянула до 2005-го, после чего оставила выброшенные на песок группы, группки-группешки. И мы вот из тех, кто, оказавшись выброшенным на берег, не задохнулся, а нашел свое место.

Взгляд со сцены
— Годы идут… А меняется ли ваш слушатель?
— Еще как. Самая лютая волна зрителей была в 1990-х, тогда могли залезть на сцену и «объяснить, что ты не прав», если переврал случайно текст Кобейна. Потом был целый выводок каких-то неопределившихся с ориентацией девочек и мальчиков. А сейчас мы наблюдаем третье поколение слушателя-зрителя — это меломаны. Они слушают и «Нирвану», и Леди Гагу, и еще 500 групп, все гламурные и деловые.

— Стало быть, становимся культурнее, раз без кровопролития обходится?
— Нет, безразличнее. На концерты люди начинают ходить как в какой-нибудь ночной клуб — пообщаться, чтобы что-то на заднем плане «бухало». И эта тенденция пугает. А рок-музыка мутировала вообще страшным образом: если на записи присутствует гитара — все, уже рок… Да и с модой творится что-то странное: идешь по Невскому, видишь гламурную мадам в кедах и рваных джинсах. Раньше мы так ходили, когда эта девочка считать училась, а теперь моден стиль, и она знать не знает, откуда это все взялось.

— Это Питер и Москва. А как дела обстоят в других городах?
— Чем дальше от центра — тем тише. Если раньше я убегал со сцены, буквально растерзанный толпой, то сейчас нет такого импульса, порыва. Да, прыгают первые два ряда у сцены, остальные деловито слушают, а потом «комментят» в сети, мол, «я был, я молодец».

Если потребует семья…
— У тебя весьма эксцентричная манера поведения на сцене: сумасшедший рок-музыкант, падающий ничком во время гитарного соло… И в зал прыгаешь, и аппаратура «в щепки»... А между тем ты и муж, и отец...
— Отлично это все сочетается, потому что я нигде не играю роль, я везде настоящий, какой есть. Если на концерте войду в раж, воткну гитару в усилитель, а дома — хлопну дверью, уйду бродить на ночь. Одно тяжело: семейная жизнь занимает время. Музыка теперь только несколько раз в неделю на репетициях и на концертах. Очень люблю сына! Отцовство — это непередаваемое ощущение. Ведь всему свое время, может, наше уже прошло? Планы — они есть, но это планы не начинать что-то, а красиво закончить. Бросить музыку тяжело, но если потребует семья…

Смеяться над собой
— Часто бывают стрессовые ситуации на концертах, на гастролях?
— Да полно! Мы просто научились выкручиваться из всевозможных ситуаций и смеяться над собой, над обстоятельствами. Бывает, голос сорвешь в ноль. После Воронежа в Питере так и было — даже говорить не мог. А иногда какая-нибудь чушь случается, и все наперекосяк. Например, в Москве, в «Плане Б» вдруг разразилась дикая вонь, да такая, что людей затошнило: оказалось, под сценой лопнула фановая труба. Или, было дело, выключился микрофон и пришлось петь в зал, перекрикивая группу.

— Я обратил внимание, что вы почти не даете интервью…
— Да потому что спрашивают какой-то бред! То про то, что такое гранж, то почему поем на английском, то про кумиров. В ответ на такое несу всякую околесицу или вообще ничего не отвечаю. Большинство журналистов — неадекватные люди, похуже, чем мы, музыканты.

— Ха, я посчитаю это за комплимент! Сейчас будет формальный вопрос, можешь нести околесицу: совет начинающим ребятам, только-только научившимся играть и собравшим группу для покорения мира…
— Да ладно тебе, нормальный вопрос. Совет: не делать «шляпы»! Показать творчество свое не девушке и не дружку-собутыльнику, а профессионалу. Может, ребятам этим и играть-то нельзя, а они на сцену позориться полезут. После одного позорного выступления можно всю жизнь не отмыться. И еще. Не надо делать то, что не нравится, просто ради того, чтобы «быть в группе». Если чуть-чуть не нравится — бросать, искать дальше. Времени у нас слишком мало, чтобы тратить его на имитацию жизни.