Украинские пограничники: Будем вас высаживать с поезда

Как корреспондент «ВП» через границу в Харьков пробиралась

Ближайший к российской границе украинский мегаполис Харьков, бывший столицей Украины на заре Cоветского государства, то есть с 1919 по 1934 год, всегда отличался особой гостеприимностью и самой толерантной толерантностью. Многие харьковчане имеют родственников на российской стороне — в Белгороде, до которого рукой подать (всего 80 км) и куда можно добраться за час с лишним, учитывая таможенные барьеры. Ну и белгородцы катались в Харьков по этой же причине чуть ли не каждые выходные, оправдывая дорогу тем, что везли домой более дешевые продукты и технику. Но с тех пор, как новые киевские власти запретили въезд в «незалэжную» не только российским журналистам, но и вообще мужчинам в трудоспособном возрасте — от 16 до 60 лет, поток россиян, пересекающих украинскую границу, резко сократился.

Даже если ты украинец, но работаешь в России — жди неприятностей.

Правда, сарафанное радио пугало, что не только мужской пол, но и женский чем-то провинился перед Украиной, поэтому российских женщин тоже не пускают в жовто-блакитную страну. И корреспондент «Вечёрки» на собственном опыте проверила, можно ли пересечь украинскую границу без какого-либо ущерба для себя.

Таможня шерстит всех

Зная, как придирчиво осматривают российских журналистов, я оставила дома все, что могло хоть как-то свидетельствовать о принадлежности к профессии, — редакционное удостоверение, аккредитационные карточки, диктофоны, фотоаппарат, визитки, даже фирменные блокнот, футболку и ручку с надписью «Вечерний Петербург».

Выстояв в очереди на Московском вокзале часа три (давно такого ажиотажа не припомню!), я наконец-то взяла билет в Харьков, правда, не на нужное число, и все удивлялась той армии пассажиров, которая едет на Украину. Кстати, никакого предупреждения о том, что в «незалэжную» не пропускают российских гражданок, я не получила — кассирша, не спрашивая меня, выписала вместе с билетом страховку за 150 рэ, и я отправилась в путь.

Поезд №7 шел до Севастополя. Вагон был забит теми, кто торопился застать остаток майских праздников на Украине, — как потом выяснилось, в основном это были харьковчане. Опущу подробности езды на «семерке», приведу только слова проводницы Татьяны: «Так что же вы хотите? Поезду уже 12 лет, а по украинским правилам состав списывают, когда ему исполнится 15, вот мы и ездим».

Я присматривалась к пассажирам — были семьи с детьми, немало и молодых мужчин крепкого телосложения, но понять по их славянским лицам, кто обладатель российского, а кто украинского паспорта, было непросто, пока они не начинали говорить: акцент не давал возможности ошибиться.

«Странно, говорят, российских мужчин на Украину не пускают, а тут их вон сколько», — в раздумьях обратилась я к проводнице. «А чего тут удивляться? — откликнулась Татьяна. — Вас здесь только двое россиянок да один ребенок, все — остальные украинцы». — «А кого-то ссаживают с поезда?» — продолжаю интересоваться. «Конечно, — изумленно посмотрела на меня женщина. — Белгород проходим нормально, а вот в Казачьей Лопани украинская таможня всех шерстит — особенно тех парубков, которые работают в России. В прошлый рейс с каждого такого работяги, который ехал домой с деньгами, слупили по пять тысяч рублей».

Мой сосед по купе Сергей из Сумской области, работающий на строительстве коттеджей в Петербурге, услыхав эти речи, стал нервно тормошить свою сумку, соображая, куда бы подальше засунуть наличку. «Жаль, не успел перевести деньги на карту, — поделился он. — Теперь, боюсь, меня штрафанут — придерутся к чему-нибудь...»

Парень попался словоохотливый, рассказал, как жил, как служил в украинской армии, — он демобилизовался год назад. «Если посчитать, сколько я там пробыл, то выходит всего семь месяцев, включая учебку, — продолжал Сергей. — Служить мне пришлось во Львовской области, и знаете, что я вам скажу: украинская армия небоеспособна, она не может воевать. У нас не то что оружия не было, оно было, но старое, несовременное, кормили плохо, а спать приходилось на обледенелой земле. После этого меня и других ребят в госпиталь отправили — воспаление легких оказалось».

Остальной народ в вагоне подобрался молчаливый — никто не обсуждал события в Славянске, не вспоминал одесскую бойню, люди сидели, уткнувшись в свои мобильные, или спали. Так проехали Белгород и подобрались к Казачьей Лопани.

Путь через Украину грозит неприятными приключениями.

«Отблагодарите меня»

«Всем приготовить паспорта», — объявили бравые украинские парни в форме. И пошли по вагону. Работяга Сергей сжался, показал свою иммиграционную карточку, а на требование показать карманы вывернул их, демонстрируя, что у него там только пять сотен рублей с мелочью. «Куда едешь?» — спросил его пограничник. «В Сумскую область», — нехотя ответил парень. «А сколько туда стоит билет от Харькова?» — почему-то поинтересовался украинский таможенник. «80 гривен — я уже заказал билет на маршрутку», — стал оправдываться Сергей. И тут стало ясно, почему его об этом спросили. «Давай сюда 200 рублей, — протянул руку сотрудник погранично-таможенного наряда. — Это точно все, что у тебя есть? А то потом вернусь и проверю твою сумку, и если найду там деньги, то оштрафую». Бедного Сергея аж перекосило.

Тем временем ко мне подошел пограничник, который, увидев российский паспорт, как-то, я бы сказала, очень нехорошо обрадовался. «К кому едете? С какой целью?» — произнес он дежурную фразу. Я принялась объяснять, что еду навестить заболевшую мать, родственников, но, не дослушав меня, он бросил фразу: «А у вас есть от матери нотариально заверенное приглашение?» — «Нет, — говорю, — но у меня есть выписка из истории болезни» — «А обратный билет?» — прервал меня парень в форме. «Есть, но мне его купили в Харькове — вот трубка, можете позвонить, спросить», — сказала я и почувствовала, что звучит это как-то неубедительно, хотя и была чистая правда.

На некоторое время меня оставили в покое, а потом отвели в тамбур. «Помимо приглашения у вас должен быть с собой обратный билет, справка о болезни родственника и документ о финансовом обеспечении — наличные деньги из расчета тысяча гривен в сутки или выписка с банковской карты, что нужная сумма находится у вас на счету, — просвещал меня офицер. — У вас ничего этого нет, значит, будем вас высаживать с поезда». — «На каком основании? — вскипела я. — В Петербурге, когда я брала билет, меня никто об этом не предупредил, на украинских сайтах тоже нет такой информации, а на днях у меня сестра из Москвы в Харьков ехала, и ваши коллеги ее спокойно пропустили, даже улыбались, желая хорошего пути, и никаких документов, кроме паспорта, не спрашивали». Но мои аргументы на него не действовали.

«Вы что, не следите за новостями? Не знаете, что вчера три россиянки подорвали блокпост в Славянске и теперь мы всех проверяем?» Конечно, это была чистая деза, но спорить с представителями власти было бесполезно — могли и вправду снять с поезда. «Чего вы хотите? Чтобы вам заплатили?» — не выдержала я. «Я вам просто объясняю, что у вас нет необходимых документов и что мы можем снять вас с поезда». Я привожу последний аргумент: открываю свой паспорт на третьей странице, где указано место рождения. «Видите, здесь написано, что я родилась в Харькове. Поэтому ни в какой Донецк я не собираюсь». — «Откуда я знаю, что вы из Харькова в Славянск не поедете?» — «Вы что, меня за революционерку принимаете? Мне уже поздно революции совершать». Но тут я вспомнила, что мне говорила проводница: еще недавно, когда Крым воссоединялся с Россией и когда не было украинской таможни в Мелитополе, а российской — в Джанкое, поезд Петербург — Севастополь ходил пустой, его в любой момент могли вернуть обратно. «Заходят пограничники ко мне в вагон, видят, что нет пассажиров, и просят у меня чай в пакетиках. Я им говорю: «Пассажиров нет, и продуктов нет». А они: «Дай хоть моющее средство, мы не можем с пустыми руками к начальству идти». Их даже жаль было».

А теперь, когда поезда ходят набитые пассажирами, — раздолье, можно бизнес на этом делать. В подтверждение своих мыслей я услышала: «Ладно, я вас предупредил, какие документы вам нужны, в следующий раз будьте осмотрительней. А я буду рад, если вы отблагодарите меня». Я, конечно, противница взяток, но тут пошла на сделку с совестью и сунула ему в карман триста рублей — все, что было отложено на дорогу.

«Сколько вы ему заплатили? — кинулась ко мне женщина из соседнего купе, у которой тоже был российский паспорт, когда я вернулась в вагон. — Триста? Это мало. А мне их начальник сразу сказал, чтобы я выложила две тысячи рублей».

Самое интересное: мой багаж никого из проверяющих не интересовал, к нему никто даже не притронулся — хоть «коктейли Молотова» провози...

Митинг у статуи Война-освободителя в Харькове 9 Мая все-таки состоялся.

«У нас полстраны дураков»

Сам Харьков показался мне в этот раз нервным, хотя и по-прежнему красивым — цвели каштаны, яблони и вишни, на газонах — душистый табак и ландыши…

Кому бы я ни живописала свои дорожные приключения, все молчали или переводили разговор на другую тему, чувствовалась какая-то отчужденность, даже с друзьями не получалось откровенного разговора. Все прояснилось, едва я включила телевизор, чтобы посмотреть украинские новости: там был настоящий кошмар, в котором смешались гражданская война, информационная война, превращение праздника Победы в день памяти и скорби, президентские выборы… В углу экрана — жовто-блакитный флаг с надписью «Едина Краина», а вместо георгиевской ленточки — новая украинская символика, красный мак, который первым начали использовать американцы, чтобы почтить память своих солдат, погибших в Первую мировую.

Меня сильно расстроила отмена парада и фейерверка на 9 Мая, ведь этот праздник всегда ждут ветераны, ждут патриоты, ждут те, кого никакими силами не поссорить с россиянами, те, кто ощущает общие с Россией корни. Мэр Харькова Геннадий Кернес, которого израильские врачи приводят в работоспособное состояние после покушения, обратился к харьковчанам со словами о сокращении праздничной программы 9 Мая, чтобы «отдельные политические силы, для которых память о погибших в той войне ничего не значит, не превратили бы День Победы в день погромов». И тем не менее антифашисты, скандируя: «Фашизм не пройдет!» и «С Днем Победы!» — пронесли огромную георгиевскую ленту по проспекту Ленина, обвили ею бронзовую статую Воина-освободителя на улице 23-го Августа, получившей свое название в честь освобождения Харькова от фрицев, и провели-таки свой праздничный митинг.

А в это время из телевизионного ящика неслось обращение назначенного радой премьера Яценюка: «Антитеррористическая операция, которая длится в Донецкой области и где наши воины демонстрируют такую же доблесть, как их деды и прадеды в Красной Армии или УПА, направлена исключительно против террористов. Против тех, кто взял в руки оружие и убивает».

Я поинтересовалась у своих друзей, которые изначально выступали против власти Яныка и всеми фибрами своей революционной души были с евромайданом, аккуратно посещали протестные митинги возле памятника Тарасу Шевченко: не смущает ли их фраза Яценюка, соединившего несоединимое в одно целое?

«Нет, не смущает, — ответила мне подруга, у которой отца по малолетству не взяли в армию в начале войны и он всю Великую Отечественную проработал в тылу, на радиозаводе, где своим трудом помогал фронту и тоже ковал Великую Победу. — И потом, я знаю людей с Западной Украины — они ничего плохого не говорят о бандеровцах. Если бы то, что пишут о них, оказалось правдой, то эти люди бы знали».

И тут я поняла: бесполезно что-то доказывать, приводить аргументы, вспоминать зверства бандеровцев, Хатынь, волынскую резню, учиненную УПА, — меня не слышат и не хотят услышать. Я им — про братские страны, дружбу народов, про общие корни, а мне в ответ: «Зачем закрывается в Симферополе украинская гимназия?» И невдомек, что родители пишут отказы в Министерство образования, потому что не хотят отдавать туда своих детей. Ну и конечно, то, что до этого за время самостийности массу русских школ «прихлопнули» не только в Крыму, где, кстати, до этого школьники никогда не изучали украинский язык, но и по всей Украине, никого не колышет. Не вспоминают, что в 90-е годы в самом русскоязычном Харькове наступили на права русского населения и в одночасье не только школы сделали украинскими, но и преподавание во всех вузах стали вести на мове.

Словом, я чувствовала себя Штирлицем, который заперся в комнате и пел русскую народную: «Ой ты, степь широкая, степь привольная». И думала, что моя откровенность может принести мне только неприятности.

Тем более что один мой сосед, милиционер на пенсии, так и заявил: несогласных надо расстреливать. «У нас полстраны дураков — это коммунисты, регионалы и еще кое-кто, — стал загибать он пальцы. — С ними нельзя договариваться, их можно только стрелять». На мои возражения, что надо все-таки слышать друг друга, особенно когда страна разрывается на части, он, считающий, что все дело может поправить Шоколадный Заяц, то есть Порошенко, если станет президентом, заявил: надо запретить партии коммунистов и регионалов. Расстрелял бы, кстати, и Тимошенко, злоупотребляющую военной риторикой, «за то, что у нее крыша поехала», и Турчинова, и Яценюка…

Между прочим, в самом Харькове неплохой поддержкой пользуется Михаил Добкин, который в эфире программы у ставшего модным Савика Шустера появился с георгиевской ленточкой и заявил, что надо договариваться, что Украина не Крым потеряла, а крымское население, которое ушло в Россию вместе с территорией. Но слышать тех, кто высказывает отличную от «майданутых» точку зрения, на Украине сейчас не в состоянии. По телевидению только и слышишь о пророссийских активистах юго-востока: террористы, сепаратисты, коллаборационисты, колорады, бандиты, наркоманы, мародеры, маргиналы… И ни слова о том, что с участковых терапевтов, медсестер сняли надбавки, что дорогие лекарства для гипертоников, которые для них раньше были бесплатными, теперь нельзя выписать, что пенсии задерживают, что хлеб подорожал, не говоря уже о плате за ЖКХ…

Уезжала я из Харькова с тяжелым сердцем, с собой практически ничего не взяла — побоялась таможни. Но меня никто не проверял, снятием с поезда не угрожал, обратный путь был таким легким, что об этом даже неинтересно писать.