В ресторане тут и там «Три медведя» по стенам...
Мир искусства потрясли два «антикварных» скандала
Один — местного масштаба, закрутившийся вокруг работы Бориса Григорьева «В ресторане» 1913 года, купленной петербургским коллекционером Андреем Васильевым, а второй — международный, возникший из-за «Одалиски» Кустодиева, приобретенной на аукционе «Кристис» от имени Виктора Вексельберга. Обе работы оказались фальшивками. Но если в первом случае коллекционер Андрей Васильев подал в суд на Русский музей, обвиняя в попустительстве изготовления подделок с оригиналов, хранящихся в фондах, то во втором Русский музей как раз помог торжеству справедливости.
Фальшивая «Одалиска» (первая сверху) и подлинная «Русская красавица». Почувствуйте разницу!
Из хорошего петербургского дома
В 2009 году петербургский коллекционер и арт-дилер Андрей Васильев купил у своего знакомого Леонида Шумакова картину Бориса Григорьева «В ресторане» за 7,5 миллиона рублей. Однако в апреле 2011 года в Русском музее (ГРМ) открылась выставка работ Бориса Григорьева, в каталоге которой была заявлена картина «Парижское кафе», один в один как у Васильева.
С подделкой, которая, как подтвердилось позже в результате экспертизы, досталась коллекционеру, было связано имя бывшего искусствоведа Русского музея. В 2009-м, как удалось выяснить Васильеву, она передала Шумакову полотно, якобы происходившее из «хорошего петербургского дома».
Сейчас коллекционер обвиняет музей в том, что подделка была изготовлена в фондах. И требует у министра культуры Владимира Мединского провести проверку в запасниках Русского музея.
«Нога натурщицы растет из живота»
С «Одалиской», якобы написанной Борисом Кустодиевым, история еще более закрученная. 27 июля лондонский суд вынес вердикт, согласно которому картина «Одалиска», приобретенная инвестиционным фондом «Аврора», не принадлежит кисти Бориса Кустодиева. Картина была приобретена представителями Вексельберга на аукционе «Кристис» в 2005 году. Но вскоре эксперты усомнились в ее подлинности. Получив свидетельства трех организаций, они потребовали у «Кристис» расторгнуть сделку. Аукционный дом отказался, мотивируя это хорошим провенансом картины. Тогда последовало обращение в суд. В суде решающими оказались доводы научного сотрудника Русского музея Алисы Любимовой. От комментариев для «ВП» Алиса Борисовна отказалась, отослав к своему заключению, которое зачитывалось в суде: «Эта картина — «пастиш», попурри из фрагментов разных полотен художника. Слишком ровно стоят туфельки, сундук нелепо короток, зеркало слепо (а Кустодиев любил написать в нем нечто, развивающее сюжет), занавес вялый, нога натурщицы «растет из живота», сам живот одалиски оказался в центре композиции, а это вульгарно (в то время как красавицы Кустодиева хоть и наги, но целомудренны). Цвета слишком локальны, тогда как у Кустодиева они «сплетены» между собой; фактура меха на шубе не похожа на кустодиевскую манеру».
Алиса Любимова в беседе с корреспондентом «ВП» добавила, что подобные научные консультации их отдел русской живописи XIX — XX веков оказывает часто: «Используются разные методы анализа — искусствоведческие, технологические, литературные, иконографические. Коллекция музея очень богата, у нас есть возможность сравнивать произведения художника с теми, что хранятся у нас».
Прямая речь
«ВП» побеседовал с и. о. заместителя директора Государственного Русского музея по науке Григорием Голдовским.
— Григорий Наумович, скажите, часто ли в Русский музей обращаются с просьбой сделать экспертизу того или иного произведения искусства?
— Та услуга, которую оказывает музей, называется консультационным исследованием. Эта услуга востребована — к нам обращаются десятки и сотни музеев, коллекционеров, антикваров, дилеров ежемесячно. У музея здесь двоякий интерес: во-первых, подделки и фальшивые произведения изымаются из оборота. Во-вторых, музей накапливает дополнительный, необходимый для собственной исследовательской, атрибуционной и выставочной работы материал.
— В чем, на ваш взгляд, причина скандала, разразившегося в связи с графическим листом художника Бориса Григорьева «В ресторане»?
— Причина в самонадеянности, спешке коллекционеров и дилеров, а зачастую и нежелании потратить небольшие деньги на консультацию экспертов. Это выбор самих собирателей. Желая сэкономить, они приобретают подделку, а когда это в конце концов выясняется, ищут виноватого, не желая «на себя оборотиться»! Ровно такая же ситуация произошла с господином Васильевым: он — опытный человек, давно занимающийся арт-бизнесом, и его должно было насторожить предложение приобрести работу такого известного мастера, как Борис Григорьев, за 250 тысяч долларов. В то время как любому мало-мальски сведущему в обстоятельствах художественного рынка человеку известно, что произведения этого художника на аукционных продажах оцениваются значительно дороже. А потом, когда по исследованиям разных экспертов выяснилось, что купленная Васильевым картина — подделка или поздняя копия с неизвестно где нынче находящегося оригинала, он начал фантазировать, абсолютно голословно обвиняя Русский музей в том, что в его фондах плодят копии-подделки. Хотелось бы повторить: никакого отношения к этой покупке г-на Васильева Русский музей не имеет. И принадлежащая ему работа копией с русскомузейного произведения не является: она существенно отличается в деталях и размере. Утверждение, что в фондах музея можно копировать хранящиеся там произведения живописи, а потом продавать их как оригиналы, поразительно по своей нелепости! Порог фондов без оформления целого комплекта разрешительных документов не переступит ни один посторонний, а копирование — многотрудный и длительный процесс, ведь речь идет о значительном по размерам и сложном по технике произведении. Так что копировать в фондах тайком, чтобы никто этого не видел, — невозможно.
— Выходит, миллионер Виктор Вексельберг, купивший фальшивую «Одалиску» Бориса Кустодиева на аукционе «Кристис», тоже сэкономил на консультации?
— С покупкой г-на Вексельберга несколько другая история: он, видимо, доверился людям, которые действовали на аукционе от его имени, а те в свою очередь недостаточно критично оценили аргументы экспертов аукционного дома, опять-таки пренебрегая консультациями ведущих отечественных специалистов, чей опыт базируется на многолетнем изучении работ Бориса Кустодиева в крупнейших музейных собраниях. Примечательно, что, когда коллекционер обратился к московским и петербургским экспертам, независимо друг от друга все три ведущие экспертные организации в сфере русского искусства — Государственная Третьяковская галерея, Научно-реставрационный центр имени Грабаря и Русский музей — пришли к выводу о том, что купленная от имени г-на Вексельберга «Одалиска», приписываемая кисти Бориса Кустодиева, является фальшивкой. Вывод из обеих историй мне кажется очевиден: любой коллекционер должен, руководствуясь собственными интересами, взять себе за непреложное правило покупать произведение искусства только после его разностороннего исследования профильными специалистами.
У нас в музее консультации проводятся коллегиально, с обязательным технологическим исследованием и сравнительно-стилистическим сопоставлением с эталонными работами того или иного художника, хранящимися в богатом собрании Русского музея. При необходимости даже собирается специальный атрибуционный совет. И только после этого выдается консультационное письмо за четырьмя подписями профильных специалистов.
Кстати
Студенты Академии художеств чаще копируют в Эрмитаже, чем в Русском музее. Так сложилось с давних пор.
Выпускник живописного факультета Академии художеств рассказал «ВП», что оформлением бумаг, разрешающих студенту копирование в музейных залах, занимается научный отдел. На саму работу обычно ставят штамп, который проверяют на входе и выходе сотрудники охраны. Специально прикрепленного сотрудника, который следил бы за процессом копирования, нет.
«В принципе я не вижу, какие такие проблемы могли бы возникнуть из-за копирования в музеях, — заявил наш собеседник, пожелавший остаться неизвестным. — А вот копии, которые изготавливаются в мастерских, — это реальная проблема. И еще более серьезная проблема, когда делаются не копии, а, как в случае с «Одалиской», попурри на тему творчества Кустодиева, сделанное руками талантливейших выпускников нашего славного Института имени Репина, с богатой, изысканной, но не использованной на благо многострадальной Родины художественной фантазией. Эти мастера способны скомпилировать не то что Кустодиева! Рафаэль и Леонардо да Винчи им по плечу! Я преклоняюсь перед талантом наших остающихся пока неизвестными петербургских живописцев, которые смогли написать картину так, что эксперты «Кристис» оценили ее в 1,68 миллиона фунтов стерлингов. А вот искусствоведам, так скрупулезно консультировавшим «Аврору» перед торгами, стоит поискать себе другую работу».
В Русском музее категорически отрицают, что эта фальшивка а-ля Григорьев сделана в фондах.
Чем копия отличается от подделки?
Илья Доронченков, декан факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге, профессор Академии художеств:
— Копия от подделки отличается намерением: повторить или обмануть. Можно повторить, чтобы обмануть, а можно с какой-то другой целью. Обратите внимание, что от эпохи к эпохе менялось представление о точности и критериях копирования, в том числе этических. В наше время, которое превыше всего ставит индивидуальность, аутентичность, к копии как таковой относятся плохо, с подозрением. Но в музее нашей Академии художеств висят копии с Рафаэля или Тициана, специально сделанные, чтобы будущие живописцы могли учиться по ним, словно по Рафаэлю и Тициану в Риме или Венеции. Постепенно сложился своего рода кодекс копирования — например, когда студенты пишут копии эрмитажных картин, они никогда не бывают размер в размер, чтобы не было даже возможности выдать одну за другую. В случае же с «Обнаженной» Кустодиева мы, если это старая картина, имеем дело не с интенцией копииста, а с желанием кого-то другого выдать копию за подлинник, то есть с ситуацией вполне криминальной. Так что следует различать намерения того, кто пишет картину, почему-либо похожую на знаменитый холст, и того, кто ею потом распоряжается.
