Валентина Свечникова: Я не умею просить за себя

84-летняя защитница блокадного Ленинграда несколько лет мыкается по чужим квартирам. Она прописана в «семейной коммуналке», и отдельное жилье власти давать отказываются

Вопрос с обеспечением жильем десятков ветеранов Великой Отечественной так и остается открытым. Вот и 84-летняя Валентина Алексеевна Свечникова, защитница блокадного Ленинграда, награжденная медалью «За оборону Ленинграда», все 900 блокадных дней проведшая в осажденном городе, коренная ленинградка, ветеран труда, инвалид, вынуждена с 2008 года мыкаться по чужим квартирам. Она не бомж в классическом понимании этого слова. То у одних знакомых поживет, то у других, то у дальних родственников. Своего жилья нет. Она зарегистрирована в многонаселенной квартире, «семейной коммуналке», жить в которой невозможно. Но отдельного жилья власти ей упорно не дают. За помощью Валентина Алексеевна обратилась в «Общественную приемную Балтийской медиа-группы».

Валентина Свечникова. Январь 1944 г.

Крошечный кусочек подсушенного хлеба таял во рту

Валентина Алексеевна — коренная ленинградка. Как она замечает, «родилась на 6-й линии Васильевского острова и на Васильевском острове прожила всю жизнь». Семья Гришиных (эта фамилия была у Валентины Алексеевны до замужества) жила, как и подавляющее большинство ленинградцев, небогато, в коммуналке.

— В первые дни войны в городе начался переполох. Школьников было решено отправлять на Валдай. Эшелонами. Среди детей оказались и я с младшим братиком Толей, — рассказывает Валентина Алексеевна. — Когда наш поезд прибыл на Валдай, местные жители уже стояли на платформе и «подбирали» деток, чтобы временно забрать к себе. К нам с братиком подошла пожилая супружеская пара (к сожалению, не помню, как их звали, но люди были очень добрые), забрала, привела в свой деревенский дом. Дом был деревянный, с большой русской печкой. Мы там жили где-то с месяц. Но потом наш папа, Алексей Михайлович, приехал за нами: по Ленинграду прошел слух, что Валдай скоро займут немцы, и родители стали забирать эвакуированных детей. Вот и нам сказали: «За вами папа приехал», он там-то вас ждет. И мы побежали к папе. На обратном пути в Ленинград была первая в моей жизни бомбежка. Поле, железнодорожный откос, деться особо некуда. Очень страшно было, но, к счастью, ни одна бомба в наш поезд не попала. Это уж потом в Ленинграде мы к бомбежкам привыкли. Первое-то время, услышав сигнал воздушной тревоги, еще бежали в бомбоубежище, а потом перестали, апатия какая-то нашла. Лежишь дома, слушаешь гул: «А, тяжелый бомбардировщик. Где сбросит? Вот в районе Балтийского вокзала сбросил, теперь вот на Васильевский прилетел».

Однажды бабахнуло совсем рядом, так, что дом закачался и стекла посыпались. Валентина бросилась на улицу. Оказалось, что по улице ехал извозчик и, как начался обстрел, ушел в какой-то дом. И бомба как раз попала в телегу. Лошадь разорвало на куски. Место происшествия сразу же оцепили, чтоб голодные люди не растащили куски мяса.

— Голод, голод, всегда голод. А еще осенью 1941-го у меня карточки вытащили. Всё, смерть. Но нас спасла мамина знакомая тетя Клава, отдав одну карточку. У нее в семье было четверо, и как раз умер муж. Его карточку и отдала, хотя у нее самой был маленький ребенок, трехлетняя Наденька, — вспоминает Валентина Алексеевна. — В то время моя мама, Александра Александровна Гришина, работала на кожевенном заводе. От заготовок оставались кусочки шкурок. Их опаливали и затем из этих кусочков делали студень. Студень, конечно, был ужасен. Но ели. Кусок студня мама отнесла тете Клаве. Та потом рассказывает: «Представляете, я положила студень на тарелку и поставила ее на шкаф, на самую верхотуру, думая, что вечером поедим. Так моя Надька, уж не знаю как, подставив стул, на шкаф вскарабкалась и всю тарелку вылизала».

Валентина Алексеевна никогда за себя не просила. Но сейчас ситуация у нее безвыходная...

Но источник «дополнительного продовольствия» просуществовал недолго, потом уже кусочки шкурок не давали.

— Как-то к нам в квартиру пришла врач, спросила: «Как? У вас рыбой пахнет! Где это вы рыбу достали?» А то не рыба была, а рыбий жир. У нас оставалась склянка рыбьего жира. Мы его по каплям в кастрюлю с водой добавляли, чтоб «супом пахло», — перечисляет «блокадное меню» Валентина Алексеевна. — За хлебом я ходила, очереди отстаивала. Выходила в потемках, часами стояла возле булочной. Рассветет, и с удивлением видишь, как по твоей одежде или по одежде стоящих рядом людей то и дело пробегают вши (дома-то, в темноте, и не разглядишь). Завшивлены люди были. Ну вот, получишь хлебушко и как драгоценность домой несешь. Разделишь на три части (нас трое было — мама и я с братиком, отец уже воевал на фронте), а потом еще на малюсенькие кусочки, подсушишь хлебушко на буржуйке. Он же клеклый был. А так — берешь подсушенный кусочек в рот, и он потихоньку тает, тает, и создается ощущение, что ты все кушаешь и кушаешь. Обманка такая.

— Брат Толя умер в марте 1943-го, — продолжает рассказ Валентина Алексеевна и не может сдержать слез. — Перед смертью, ночью, все пить просил. Ну что, завернули мы его во что-то, повезли на саночках на 8-ю линию, там машина стоит «по приемке». Нам говорят: «Чего ревете-то? Радуйтесь, этих мы сразу на место повезем». То есть не через «перевалочный пункт», а сразу на кладбище. Но на какое именно, они еще сами не знали. Вот только недавно я узнала из архивных документов, где братика похоронили. На Пискаревском.

«Нас, школьников, летом направляли на сельхозработы, зимой — в госпиталь, ухаживать за ранеными»

Когда началась блокада, занятия в школе отменили. Двенадцатилетнюю Валентину Гришину вместе с другими школьниками призвали на защиту города. Зимой ребята работали в госпитале, ухаживая за ранеными. И в частности, помогали тяжелораненым писать письма домой. Как вспоминает Валентина Алексеевна, часто приходилось пробираться по улицам в темное время суток. Так что ребятам выдали специальные светящиеся значки. Идешь по чернеющей улице, видишь — впереди как звездочка маячит, значит, человек идет. А летом школьников отправляли на сельхозработы, в основном на прополку и на сев.

— Знаете, чувство страха — очень странное. Бомб не боялись. Но когда приехали на эти сельхозработы и нас поселили в каком-то заброшенном клубе, девчонки перепугались. Там крысы шныряли, и мы, пережившие бомбежки и голод, страшно их боялись. Кровати на ночь сдвигали, чтоб быть поближе друг к дружке, — вспоминает Валентина Алексеевна.— И все время нам хотелось есть.

Постоянное чувство голода чуть не довело до беды. Как вспоминает Валентина Алексеевна, неподалеку от клуба был чей-то огороженный участок, на котором были ухоженные грядки. И на тех грядках девчонки заприметили уже вполне созревшие огурцы. Огурцов было много, девчонки были голодные. Не выдержали, залезли на чужой огород.

— Но собрать огурцы мы так и не успели. Вдруг откуда ни возьмись прибежал хозяин с вилами. И на нас — этими вилами, кричит: «Заколю!» Мы — врассыпную. Я бегу, слышу, он уже догоняет меня. А передо мной впереди канава какая-то, по краю которой густой кустарник. Я туда забилась, глубоко в кусты. Он подбегает, тыкает, тыкает вилами. Очень страшно было. Но не нашел он меня, — рассказывает Валентина Алексеевна. — Да, люди разные бывают, и в блокаду вели себя по-разному. Но я никого не осуждаю.

А немецких солдат Валентине Алексеевне довелось увидеть только после войны. Военнопленных. Они ремонтировали разбомбленные дома. Смирные такие были, грустные, на гармошке душевно играли.

После войны снова открылась школа. Но занималась Валентина Гришина в ней недолго:

— Нам было по шестнадцать лет, и нас в шестой класс отправили, где малолетки, которые приехали из эвакуации и знать не знали, что такое блокада. Некомфортно нам с ними было, и многие старшие пошли в училища. Я — в ремесленное, школу уже вечернюю заканчивала. Стала токарем 5-го разряда. Пошла на завод имени Калинина. Затем окончила курсы и стала бухгалтером. Так и проработала всю жизнь бухгалтером на заводе. Не получилось у меня с высшим образованием, жизнь так повернулась. Война все будущее нам перечеркнула.

Защитников блокадного Ленинграда осталось, увы, не так много. И государство обязано оказывать им поддержку.

9 метров есть, остальное чиновников не касается

А семья Валентины Алексеевны тем временем так и жила в коммуналке. В шестнадцатиметровой комнате. После войны родилась младшая сестренка. Валентина Алексеевна вышла замуж, родила сына. Вшестером жили в этой комнате — отец и мать с сестренкой, да она с мужем и сыном. Перспектив по улучшению жилья — никаких.

Но затем начался всесоюзный комсомольский призыв на целину. И Валентина Алексеевна с мужем и трехлетним сыном поехала в Казахстан. Десять дней пути и много надежд, которые разрушились, как только они увидели, где, собственно, им предстоит жить. Поселили ленинградцев в бывшую овчарню. Вместо загона овечьего топчаны поставили. Тех, кто семейные, отгораживали от остального барака занавеской. Вот и весь коммунистический быт.

Так прошло полтора года. Дальше Валентина Алексеевна не выдержала, уехала с сыном обратно в Ленинград. Потом и муж вернулся. Но семья не заладилась, расстались. Было второе замужество.

Что касается жилищных условий, то в конце концов дали от работы квартиру. Но семья росла, приходилось делить жилплощадь. В конечном итоге Валентина Алексеевна оказалась в небольшой трехкомнатной квартире на Наличной улице вместе с семьей младшего сына. В семье двое разнополых маленьких детей. Жить в проходной комнате блокаднице стало невмоготу. Да и отношения с невесткой не складывались. В общем, уехала Валентина Алексеевна из такой «семейной коммуналки».

Пыталась встать на очередь по улучшению жилищных условий. Но ей все время отказывают. Сначала мотивировали тем, что свою долю в квартире она подарила собственному сыну, то есть «специально ухудшила жилищные условия»! Сказали: ждите пять лет. Вот с 2008-го (когда был совершен акт дарения) Валентина Алексеевна и ждала. В марте истекли эти пять лет, и Валентина Алексеевна снова подала полагающиеся документы. Снова отказ. То, что в квартирке с проходными комнатами зарегистрированы фактически две семьи (Валентина Алексеевна и семья сына с двумя разнополыми детьми), власти учитывать отказываются. Одна семья — и точка. К тому же чиновники подсчитали, что на каждого приходится по 11 кв. метров общей площади. То есть на 2 метра больше пресловутой нормы для того, чтобы из отдельной квартиры поставили на очередь. И по нормам коммунальной квартиры исчислять жилплощадь отказываются.

У Валентины Алексеевны набрался увесистый том переписки с чиновниками. Есть даже постановление суда, где сказано: «Судом установлено раздельное ведение хозяйства, плохие отношения с семьей сына» и что суд подтвердил факт непроживания в квартире. Но и это решение не повлияло на ситуацию. Нуждающейся в улучшении жилищных условий Валентину Алексеевну не признают.

— Я как-то не привыкла просить за себя. Всегда все сама делала. Но сейчас ситуация безвыходная: возраст, болезни, зрение начала терять. Это очень тяжело — жить в чужих домах, — говорит Валентина Алексеевна.

Комментарий юриста

Татьяна СМИРНОВА, юрисконсульт горячей линии «36 квадратных метров»:
— С чьей-то легкой руки отдельные квартиры, в которых вместе с ветеранами проживают семьи взрослых детей и внуков, в городе называют «семейными коммуналками». Несмотря на то обстоятельство, что такие квартиры заняты несколькими семьями, подсчет жилищной обеспеченности для постановки на очередь в районных администрациях производят исходя из 9 квадратных метров — как для членов одной семьи.

Валентина Алексеевна имеет регистрацию по месту жительства, но жилой площади у ветерана нет. Российское законодательство не предполагает возможности быть членом двух семей одновременно. Обстоятельство раздельного проживания Свечниковой и семьи сына было установлено судом, так же, как и непроживание в спорной квартире в течение многих лет.

Вселяться Свечниковой некуда, поскольку объектом гражданских прав может быть только отдельное жилое помещение (ст.15 ЖК РФ). У Валентины Алексеевны такого отдельного жилого помещения нет, квартира не приспособлена для проживания двух семей.

В постановлении пленума Верховного суда РФ «О некоторых вопросах, возникших в судебной практике при применении Жилищного кодекса РФ» от 2 июля 2009 г. №14 (пункт 4) Верховный суд РФ разъясняет:

«Разрешая споры, возникшие из жилищных отношений, судам необходимо учитывать, что жилищное законодательство находится в совместном ведении Российской Федерации и субъектов Российской Федерации (пункт «к» части 1 статьи 72 Конституции Российской Федерации) и включает в себя Жилищный кодекс Российской Федерации, принятые в соответствии с ним другие федеральные законы, а также изданные в соответствии с ними указы президента Российской Федерации, постановления правительства Российской Федерации, нормативные правовые акты федеральных органов исполнительной власти, законы и иные нормативные правовые акты субъектов Российской Федерации, нормативные правовые акты органов местного самоуправления (часть 2 статьи 5 ЖК РФ). При этом наибольшую юридическую силу среди актов жилищного законодательства в регулировании жилищных отношений имеет Жилищный кодекс Российской Федерации. В случае выявления судом несоответствия норм иных актов жилищного законодательства положениям Жилищного кодекса Российской Федерации должны применяться нормы этого кодекса (часть 8 статьи 5 ЖК РФ)».

Суды Петербурга не нашли правовой нормы для ветерана.

Валентина Алексеевна Свечникова, безусловно, нуждается в улучшении жилищных условий и имеет право на достойные жилищные условия как меру социальной поддержки.