Владимир ШИНКАРЕВ: Картины пишу для себя, тексты — тем более

Вышло уникальное издание культовой самиздатовской книги

На днях в Музее печати представили эксклюзивное издание «Максима и Федора» с новыми, специально созданными иллюстрациями. За тридцать с небольшим лет, прошедших с момента написания «Максима и Федора», Владимир Шинкарев сменил буддийско-алкогольный дискурс на православно-трезвеннический, но, без сомнения, остался самим собой. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать, что художник обо всем этом думает (см. ниже), а также — до 26 июня — познакомиться с иллюстрациями и другими работами художника, старыми и новыми, на открытой в том же Музее печати выставке.

Знакомые доброжелательные лица

— Владимир Николаевич, когда вы сейчас перечитываете «Максима и Федора», есть ли у вас ощущение, что эта книга написана другим человеком?
— Я «Максима и Федора» не читаю (смеется). И текст для публикации не перечитывал — этим редактор занимался. Другое дело, что я вспоминаю ее — как событие давно минувших лет. Пожалуй, книга и писалась-то как дневник текущих событий — то самое со мной и происходило в те годы. Поэтому я сентиментально, с умилением вспоминаю. Так бы я написал «Максима и Федора» сейчас? Смешной вопрос — я и «Митьков» по-другому бы написал… что и сделал в «Конце митьков». 

— Вы писали «Максима и Федора» и другие книги для себя, вряд ли представляя, что это когда-нибудь будет опубликовано…
— Конечно, даже представить не мог, не было никаких предчувствий. Но это и хорошо было, вообще правильно для любого художника или писателя. В творчестве нельзя просчитывать ходы продвижения вещи, думать о ее судьбе, пока она еще не написана. 

— Неужели сейчас возможность публиковать книги, продавать картины мешает вам?
— Нет, не мешает, я об этом по-прежнему не думаю. Картины я пишу для себя и двух-трех друзей, только для них, тексты — тем более: совершенно фальшивая интонация получается, как только представишь себе незнакомое недоброжелательное лицо (смеется). Если отвлечься не удается, то текст и не получается.

Повесть Владимира Шинкарева «Максим и Федор», написанная в 1978 — 1980 годах, — одно из самых известных произведений самиздата. В новое издание, осуществленное издательством «Вита Нова», помимо этой повести включены и другие произведения автора: «Митьки», «Папуас из Гондураса», «Всемирная литература», сказки, стихи, песни и басни. Кроме шестнадцати новых иллюстраций в книгу вошли ранее публиковавшиеся работы ко всем текстам, репродукции живописных и графических работ В. Шинкарева, фотоматериалы из архива автора.

Искусство быть счастливым

— «Максим и Федор» — это часть петербургской культуры конца 1970-х — начала 1980-х. Как вы думаете, что могут понять люди, не жившие там и тогда, читая ваши тексты?
— Конечно, есть локальные явления, которые нигде, кроме этого места, не понятны. Но бросается в глаза, что в «Максиме и Федоре», как и в других моих книгах, действуют весьма недалекие и совсем не успешные люди, что не мешает им жить и быть счастливыми. Это лучшая модель поведения на все времена, а сейчас особенно.

— То есть внешний успех, деньги и все такое — это туфта?
— Ну, вы с таким выражением говорите, что ясно, что вы это понимаете (смеется). Так и все это понимают, по крайней мере большинство. Люди обычно с иронией относятся к успеху, и не только наши соотечественники: книга была переведена, два раза издавалась в Германии, два — в Англии, были и итальянские, и польские издания. Так что, получается, это не такое уж локальное явление. Иностранцы, конечно, каких-то наших реалий могут не понимать, они более благополучные, но благополучные — не значит тупые. 

— Когда вас называют живым классиком, что помогает… ну, не возгордиться?
— Если человек воспринимает такие вещи всерьез — это признак тяжелой душевной болезни. Конечно, я с юмором к этому отношусь, да и те, кто это говорит, в основном, конечно, шутят.

В оптимальном режиме

— В свое время художник Александр Арефьев объяснял, почему после войны в Советском Союзе появились и выросли они, совершенно свободные художники: взрослые ими, дескать, не занимались, не до того было, быть бы живу. Но вы и художники вашего поколения росли в другую эпоху, когда «семья и школа» уже тщательно следили за процессом…
— Свободный художник волен родиться в любое время, Дух Святой дышит где хочет. В каком-то смысле художникам арефьевского круга было легче. Почему легче? И мир был более красив и пластичен, и время было сложнее, а трудное время благоприятнее для художника. Тем не менее и наше время было достаточно трудное. 

— Во времена махрового застоя казалось, что через эту стену не пробиться…
— Что значит «пробиться»?

— Быть независимым.
— Ха, работай в котельной — и будешь независимым!

— Сейчас нет нужды работать в котельной.
— Поэтому художнику сейчас сложнее.

— Чем больше препятствий, тем художнику проще?
— Короткой фразой на это не ответишь. От человека зависит. Чей-то талант требует нежного лелеяния, а кому-то нужно, чтобы его шпыняли и загоняли в угол, чтобы там он пружиной развернулся.

— А вы себя считаете тем, кого надо загонять в угол?
— Как всякий православный человек, считаю, что все, что случилось в жизни, и есть самое лучшее и оптимальное. То, что со мной произошло, необходимо лично для меня.

— Сейчас вы как раз пытаетесь осмыслить культурный опыт, которому сами были свидетелем. Например, у вас есть серия, посвященная кино — новому искусству ХХ века...
— В этом цикле отразилась моя ирония по поводу того, что человек воспринимает кино ярче, чем реальность, экранные образы для него более насыщенные, полнокровные, чем реальные люди. Это притупляет воображение. Кино дало нам немало шедевров, но если человек отвернется от литературы и перейдет исключительно на кино, это будет страшной потерей, обеднением, которое приблизит конец мира.

— На презентации книги редактор Алексей Дмитренко рассказал, что вы запретили менять что-либо в комментариях к «Максиму и Федору», написанных в 1982 году, хотя там речь идет, например, о ныне ушедших из жизни людях как о живущих.
— Да, запретил, потому что это органическая часть того текста.

— А не хотели написать новое предисловие к нынешнему изданию?
— Нет, не хотел. Книга закончена тогда, ее не надо исправлять, улучшать. Улучшить всегда можно, но обычно этого делать не стоит.

Досье

Владимир Николаевич Шинкарев родился в 1954 году в Ленинграде. Учился на курсах при Ленинградском высшем художественно-промышленном училище им. В. И. Мухиной и Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Окончил геологический факультет ЛГУ им. А. А. Жданова.

С 1975 года участвует в неофициальных квартирных выставках. С 1981 года — член Товарищества экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ). Один из основателей группы «Митьки». В 2008 году публично объявил о выходе из состава группы.

С 1991 года — член Международной федерации художников (ИФА), с 1993-го — член Санкт-Петербургского общества «А-Я», с 1994-го — член Союза художников России.

В 2007 году стал лауреатом первой художественной премии «Art Awards. Художник года-06» за достижения в области изобразительного искусства. В 2008 году В. Шинкареву была присвоена Премия имени Иосифа Бродского, которая позволила ему долгое время стажироваться в Риме.

Работы художника находятся в Эрмитаже, Русском музее, Третьяковской галерее, других музеях и частных собраниях в России и за рубежом.