Вы не можете позвонить Пьеру Безухову и спросить, о чем он говорил с князем Андреем

В каких случаях допустим мат и исчезнет ли он когда-нибудь из нашей жизни?

Пару месяцев назад Госдума вдруг встрепенулась и приняла закон о штрафах за использование нецензурной лексики в СМИ, поговаривают, что депутаты введут цензуру и в художественной литературе… Удастся ли обуздать матерщинников и искоренить обсценную лексику?

«Вечёрка» спросила доктора филологических наук профессора факультета журналистики СПбГУ Владимира Конькова.

Нецензурщина ведет к деградации общества

— Владимир Иванович, сейчас в Интернете набрали много просмотров ролики с министром образования Дмитрием Ливановым, который на совещании об эффективности вузов материт своего зама, а также с Ксюшей Собчак, которая костерит соседей за то, что они просили не проводить ремонтные работы в неурочное время... То есть в Интернете ненормативной лексики хоть отбавляй.
— Это часть более общей проблемы — отсутствие речевой культуры. Ее уровень что у Собчак, что у Ливанова — очень низкий, и от того, что министр находится на такой должности, он умнее и воспитаннее не стал. Вот мы обсуждаем: нужно ли или нет употреблять нецензурные слова, но это же все равно, что спросить: нужно или нельзя ходить в купальнике! Если, например, вести телепередачу, то в купальнике нельзя, но на пляже ходить можно. Надо пояснять, что употреблять нецензурную лексику в публичной речи, в СМИ — нельзя. Потому что это один из серьезных запретов, и его нарушение ведет к деградации общества, к тому, что нация сознательно встает на путь саморазрушения.

— Ага — в публичной речи употреблять крепкое словцо нельзя, а в бытовом общении — можно?
— Бытовое общение — очень разное. Я иду в гости, разговариваю с друзьями — это бытовое общение. Какой-то неформальный разговор с коллегами по работе — тоже. Понятно, что дома употреблять нецензурную лексику нельзя ни в коем случае, потому что основы культуры закладываются именно в семье. И если там используется матерная лексика как обычные разговорные слова — значит, детям заранее ставится такая планка. А ведь публично использовать матерные слова так же недопустимо, как, скажем, ходить сопливым, грязным, дурно пахнущим. Это вещи одного ряда! И каждый себе сам ставит планку....

Русская речь достаточно выразительна, чтобы выразить и самые тонкие, изящные, и самые грубые чувства без помощи нецензурной лексики. Просто одни это умеют делать, а другие — нет. И когда человек не умеет, когда он чувствует себя беспомощным, он начинает использовать то, что использовать нельзя. Получается решение своих проблем за счет нравственного здоровья общества.

«Да ведь эти слова на заборах пишут…»

— Мастера литературы тоже не чураются крепкого слова — традиции Баркова продолжают Лимонов, Ерофеев, Пелевин, Сорокин, Алешковский…
— Если говорить о Баркове, то тут другая ситуация. Всегда в русской поэзии была такая линия — использование мата. Но эта линия была устной. Не случайно же говорят: «непечатная лексика», и никому в голову не приходило издавать Баркова массовым тиражом и продавать в ДК имени Крупской.

Подобные стихи издавались любителями, по числу ближайших друзей, все экземпляры были именными. То есть это никогда не выходило в публичное общение. Другое дело — проза. Скажем, Астафьев использовал нецензурные слова в своих романах, чтобы отобразить речь персонажа. Но художественное произведение — мир закрытый, виртуальный.

Вы не можете позвонить Пьеру Безухову и спросить, о чем он говорил с князем Андреем. А газета, радио, телевидение — это реальный мир, в котором мы живем. Поэтому нецензурное слово не случайно называют грязным, оно и в речи публичных людей остается грязным. Художественное же произведение — закрытая сфера, и там это слово становится художественным средством.

Когда я начинал работать в вечерней школе, у меня был такой водитель Орлов. На уроках я объяснял, что Астафьев иногда использует нецензурную лексику, что это не ругань, а изображение той среды, в которой находится герой. И Орлов мне говорит: «Я не согласен. Я покупаю классику и несу домой, чтобы мои дети читали и учились хорошей русской речи. А чему они научатся у вашего Астафьева? Он нам дома не нужен, ведь эти слова у нас на заборах пишут, ими все подъезды исписаны». То есть мы должны считаться с людьми, для которых это неприемлемо. Издательство, я считаю, должно напечатать на обложке, что такая-то книга содержит нецензурную лексику, сцены насилия, эротики.

Словарь обсценной лексики — только для специалистов

— А как быть с тем фактом, что издан «Большой словарь мата»? Как его маркировать? Может быть, мат скоро станет и литературным языком?
— Мат не может стать литературным языком и войти в литературный язык по той причине, что основная функция мата — прямое словесное оскорбление. Но разве кто-то хочет, чтобы его оскорбляли? И вторичная функция — это нарушение нравственного запрета. А словари...словарям рознь. Есть же издания для специалистов — например, Баркова издали в «Библиотеке поэта». Это комментированное издание, сложное, достаточно дорогое. И специалисты, которые занимаются историей русской литературы, имеют в этой книге литературный материал. Это как для врача — нет хороших и плохих болезней, он должен лечить все, так и здесь: словарь мата может быть издан для специалистов, но если его издают для того, чтобы заработать деньги, то такие вещи надо пресекать.

В агрессивном обществе и речь становится агрессивной

— Известный лингвист Максим Кронгауз написал книгу «Русский язык на грани нервного срыва», в которой высказывается мысль, что мат надо беречь, что мы на нем разговариваем. Вы с ним согласны?
—Я не очень высокого мнения об этой книге, с моей точки зрения, она довольна заурядна. И что матом мы разговариваем и к этому привыкаем — я бы не сказал. У меня, к примеру, тоже есть друзья, есть товарищ — он слесарь, приходит ко мне в гости, и, когда мы общаемся, то ни он, ни я эту лексику не используем.

— Владимир Иванович, я заметила такую тенденцию: слова «козел» и «быдло» становятся более обидными, чем матерные. Однажды пришлось слышать, как кто-то кому-то жаловался: «Лучше бы меня матом покрыли»...
— Тут происходит заимствование — и очень активно — из блатного жаргона. Вообще с русским языком, как с системой, не происходит ничего. Это довольно мощный язык, ведь силы языка определяются той литературой, которая на этом языке существует. А наша речь определяется уровнем, скажем так, нравственного состояния общества, в котором оно сейчас находится.

И агрессивность общества находит свое отражение в речи, которая тоже становится агрессивной.

Для эстетизации мата нет у нас причин

— Вы изучаете устную речь, исследуете надписи на заборах. А мы знаем, что там в большинстве своем — ругательные слова. Помню, как слово из трех букв усилиями добропорядочных людей превращалось в крестики. Этому явлению уже много лет, и оно не устаревает. Может быть, мат— это навсегда? Есть ли у мата будущее?
—Мат как инвектива — как прямое словесное оскорбление — был и останется. Он как был под запретом, так и останется под запретом. В каждом национальном языке есть свои средства нанесения морального ущерба — у некоторых славянских культур это мат, у других — что-то другое. А что касается его будущего — понимаете, русская словесность за все века своего существования не дала ни одного образца, где бы употребление мата, скажем, в авторской речи, было эстетически мотивировано. И романы Виктора Ерофеева, в которых он старается эту традицию соблюсти, с моей точки зрения, абсолютно несостоятельны и неуспешны. То есть для эстетизации этой группы слов у нас нет основы и нет причин.