Во дворце султана лампу трут упрямо
Корреспонденты «Вечёрки» побывали на съемочной площадке новогоднего телешоу
Что для нас Новый год? В плане атрибутики? Толпы нетрезвых Дедов Морозов на улицах, сугробы, утыканные пустыми бутылками из-под шампанского, всполохи салюта и хлопки петард, оливье на столе и что-нибудь вроде «Голубого огонька» по ТВ. Ставшая традиционной «Зимняя сказка» от Александра Игудина — тоже неотъемлемый элемент процесса новогоднего «перещелкивания каналов» между тостами. Так что нашей газете пройти мимо съемочного павильона студии RWS было просто невозможно.
Мизансцена такая…
Поворот турникета, и мы прошли. Широкий коридор, в котором с легкостью могут разъехаться два микрофургона. Ряд ворот ангарного типа, индикаторы «Тихо, идет съемка». Запретив приставать к актерам, пока не приедет местный пиарщик, мимо угрюмого охранника в костюме нас ведут за толстую металлическую дверь.
Нагромождение всего и вся по углам, жгуты проводов тянутся в бетонной пыли, углы ангара тонут в полумраке, и в них скрываются мрачные молодые люди в спецовках, прихлебывающие «автоматный» кофе из пластиковых стаканчиков. Туда-сюда деловито снуют гримеры и еще какой-то обслуживающий персонал, непонятный люд со скучающим видом расселся на пластиковых стульях, какие обычно стоят в летних кафе. Слева, на длинном дощатом столе, «в тени» некоего бревенчатого сруба, изображающего теремообразную постройку, высится гора аппаратуры. Там же — режиссерский контрольный монитор, Александр Игудин что-то кому-то оживленно объясняет, затем всплескивает руками.
Александр Игудин: «Я всегда мечтал попасть в любимую сказку. Мечты сбываются».
— Да что ж это такое! — восклицает он. — У султана борода съехала, где ж гримеры?!
Моментально две девушки вспархивают и мчатся в центр съемочной площадки прилаживать бороду. А там… Там у нас жаркое солнце, плавящееся в небесах над двориком некоего султаната. В центре экспозиции — задумчивый Гальцев-султан профессионально подставляет подбородок, над которым колдуют девчата. Слева, облокотившись на «тронный стул» Гальцева, медитирует визирь-Стоянов. Справа же от султана некто в одеянии, которое я бы определил как «служебная форма звездочета».
Рядом со мной, на скамье, сидит некая дива, со знанием дела разглядывающая свои длиннющие ногти. На вопрос «кто это?» я был одарен взглядом, полным презрения. Позже было установлено, что это не кто иной, как Ефим Шифрин.
«Меняет же людей грим!» — подумал я. Кто там у нас еще в кадре? Группа девиц, изображающих гарем, как доложила разведка, — некая группа «Наоми», бывшие «Ассорти». Что это значит — не имею понятия. Про громил из массовки с опахалами я молчу, они просто есть. Но стоит отметить яркость, сказочность костюмов: тема Востока отлично передана, костюмеру — зачет.
Но вот звучит заветная фраза: «Камера, фонограмма, мотор!» — и пошло-поехало! Картинка оживает, из динамиков — с детства знакомая песня «Если б я был султан», только на этот раз голосом Гальцева. Но когда все это повторяется уже раз в пятый, становится скучно. Я разглядываю окружающее и понимаю, что вообще не понимаю людей, столь рвущихся на съемочные площадки. Но наконец-то на площадку снизошел перерыв, появился тот пиарщик — Тимофей, и мы побежали.
«Я сам себе завидую»
Первая точка — кафе киностудии. Накурено, громко, на стойке буфета — пирожки, в чашках — кофе. Подсаживаюсь за столик к Ефиму Шифрину, представляюсь, сыплю вопросами в режиме «блиц».
Чу, отпуск близится!
— Знаете, абсолютно не узнал вас в гриме, — начинаю я.
— А никто сегодня не узнает, — улыбается он в бутафорскую бороду. — Меня Стоянов едва узнал, съемочная группа прошла мимо… вот она, магия превращения!
— А это хорошо или плохо? — Во мне играет недоумение.
— Идея грима сейчас абсолютно похоронена, и считается, что актер должен быть таким, какой он есть, и «меняться» для той или иной роли лишь с помощью собственных усилий. Я же скучаю по временам, когда актеру помогал грим, я грезил об этой профессии не только ради того, чтобы проживать чужие жизни, но и примерять на себя чужие личины. Грим, как мне кажется, дает больше возможностей актеру, зрителя же он развлекает и радует. Поэтому мне и нравится здесь сниматься — все яркое, живое, веселое, есть возможность отдохнуть, работая.
— До Нового года еще достаточно далеко, не сложно ли сейчас «включать» новогоднее настроение?
— Ой, да что вы! К середине декабря все уже закончится, и к празднику приду уже в настроении. Тем более за годы на сцене я научился «включать» образ, как в сказке, — «по щучьему веленью».
— А как собираетесь отмечать и как справляли предыдущий?
— Прошлый Новый год я справлял у друзей на даче, и такие впечатления остались, что сам себе завидую. Представляете, до цивилизации далеко, везде снег. Сначала посидеть за столом, потом выйти, запустить ракету… и не вспоминать о работе! Было время, когда я отсматривал все передачи со своим участием, толкал друзей локтем, мол, «ну как?», и искал одобрения. Но с приобретением опыта это прошло, и порой, даже наткнувшись на передачу «с собой», — переключаешь. Так что год 2012-й собираюсь встречать с семьей, подальше от всей суеты!
На этом беседа кончается — Ефима зовут на площадку, будут снимать его крупные планы. Я же снова нахожу в бурлящем водовороте безмерно озабоченных решением мировых проблем личностей своего провожатого, и мы отправляемся к Юрию Стоянову.
«В конец света — не верю!»
Юрий Стоянов отдыхает в гримерке на третьем этаже, куда нас увлекает лифт. Опять коридор, опять двери, и, по ощущениям, этот этаж напоминает гостиницу. Тимофей стучит в дверь, просовывает туда голову. Тихо что-то говорит, ему отвечают. После прикрывает дверь, показывает на пальцах: «Пять минут». Ждем. Проходят эти самые пять, затем десять минут. Процедура повторяется. Еще ждем. Третий дубль, заходим.
Просторная комната, мебель в голубовато-серых тонах, диван, пара кресел. Юрий сидит на высоком стуле наподобие тех, что в парикмахерских, и задумчиво курит тонкую сигарету. Судя по всему, процесс этот продолжается достаточно давно. Обращаю внимание на турецкие туфли на его ногах с характерно загнутыми носами. Почему-то вспоминается старик Хоттабыч.
— Скажи, визирь, как там цены на нефть? — Да в порядке, ты давай бюджет подписывай .
— Дурацкий вопрос можно? — улыбаюсь я. — Туфли удобные? Выглядят так, что должны жутко жать...
— Да нет, вот туфли, кстати, отличные! — усмехается Стоянов, — А вот штука эта, обруч, что был на моей голове, — жмет.
— Ну а сам мюзикл как, нравится участвовать в нем?
— Скажем так, — отвечает он достаточно холодно, — я работаю на телеканале и по идее это моя обязанность. Ну а по факту — это некий творческий бартер. Если же говорить о самой сути действа, то старая добрая сказка да на новый, современный нам лад — это то, что нужно: и детям интересно, и взрослые посмеются. Вообще сейчас мало что именно для детей делается. И не то чтобы не было актеров, которые хотели сыграть в таком фильме, и не то чтобы не было режиссера, который взялся это дело снять, а вот кто деньги будет вкладывать, кто сценарий напишет — вот в чем вопрос. Принесите мне сценарий, и я возьмусь. Да что фильмы, книжек хороших детских нет! О чем тут говорить? Слишком много негатива, злости какой-то, ненависти. А все это — загрязнение окружающей среды похлеще фреона, выхлопных газов и прочего… Вот нам обещают конец света. И неудивительно, ведь столько зла скопилось вокруг. А с другой стороны, человека таким делали на протяжении многих лет, зарабатывая на этом деньги. Но в конец света я не верю. Хотя он, может, и будет, и не скоро, но верить не хочется.
— Стало быть, Новый год отмечать будете, — иронизирую я. — А как, если не секрет? Подальше от работы, телевизор монитором к стене?
— Отнюдь, — опять-таки серьезно парирует Юрий. — Наоборот, все ТВ мониторами к себе! Мы все — заложники телеэфира. Это профессиональное! И я смотрю все передачи, переключаю с канала на канал, интересно же, в конце концов!
— Ну а желание-то новогоднее у вас есть?
— Желание — да, есть, конечно! Хочется лет эдак в девяносто чувствовать себя так же, как и сейчас, заниматься тем же и так же радоваться этому!
В следующий момент происходит похищение — Стоянова вызывают на площадку. Да, крупные планы.
«Меня умеют прощать»
Выхожу в коридор. Замотанный Тимофей спрашивает, кто мне еще нужен. Говорю: «Гальцев». Проходим дальше. Напротив двери гримерки сидит охранник, встреченный мной внизу, назовем его «пиджак». «Там он?» — спрашивает Тимофей. «Пиджак» утвердительно кивает. Из-за двери — громкое, но невнятное для меня «бу-бу-бу». Проводник мой, совсем грустный, рапортует, что надо ждать, и желательно внизу. Идем вниз. Я скучающе опустошаю кофейный автомат, Тимофей где-то бегает. Внезапно со стороны лифтов появляется Юрий Гальцев. В разукомплектованном костюме и полустертом гриме. «Меня кто-то искал?» — интересуется он. Я поднимаю руку, изображая первоклассника. По выражению лица Юрия вижу, что шутка оценена. Присаживаемся у входа на съемочную площадку.
— Банальный у меня вопрос, — говорю я. — Нравится ли мюзикл? По своему желанию или «творческий бартер»? Просто есть прецеденты…
Гальцев улыбается, вопрос его явно позабавил, и, возможно, он понял, в чью сторону «кивок».
— Нравится, иначе бы не снимался! А что — отличный режиссер, с которым я работаю уже четыре с половиной года. Великолепный оператор, один из тех, кто способен подсказать очень многое по работе в кадре, по-тихому, по-свойски. Здесь сложившаяся команда, в которой чувствуешь себя как рыба в воде. И все это проходит как некий капустник, актеры балдеют, и каждый дубль выполняется с особым смаком. А относительно работы — она у меня всегда будет, на какую студию, к какому режиссеру ни обратись, место найдется, так что ни о каком «бартере» речи быть не может.
— А как Новый год будете встречать?
— Вообще если есть работа, даже в праздники, то работаю. Для меня это хороший знак. Особенно здорово, когда знакомство под Новый год какое завяжется — в моем случае это значит, что оно будет продуктивным и надолго. Вообще отдыхаю я в основном под Рождество и старый Новый год: сижу дома, смотрю повторы, что и как у кого получилось. А так очень хочется побольше времени проводить с родными и близкими. А то сердятся они на меня.
— Что ж вы такое утворили? — интересуюсь я.
— Да вот, буквально недавно вечером должен был быть дома, а пришлось срочно умотать в Москву, прыгнул на поезд — и был таков. И звоню уже из Москвы, мол, простите, к ужину не ждите. Разозлились на меня.
— И как, простили уже?
— Ну да, простили, ведь понимают, что это моя работа. Я умею огорчать, но меня умеют прощать. Ведь мы, актеры, словно разведчики: сорваться, мчаться, сегодня здесь — завтра там.
— А какой подарок вы хотели бы получить?
— Подарок… — Юрий задумывается на пару секунд. — Наверно, пусть это будет какой-нибудь невероятно классный сценарий. Такой, чтобы хотелось все бросить и поселиться в нем, словно в каком-то другом мире. Жаль, ничего подобного пока нет…
Птичку не жалко, у султана их много.
Наше время вышло, перерыв окончен. Гальцев командует кому-то: «Принесите мои цацки!» — и, махнув мне рукой, исчезает за дверью, ведущей на площадку. Я вздыхаю. Собираю вещи и направляюсь к выходу.
Идя к метро, я размышлял: насколько же странен этот мир, полный бесконечного повторения. И тут меня посетила догадка! Процесс съемки фильма ли, телепередачи — это нечто вроде модели нашего мироздания. Каждый год мы делаем дубль, надеясь, что он будет лучше предыдущего и мы перейдем к следующему эпизоду. Но вот когда это закончится, перед кем будет премьерный показ?
