За ее мягкой улыбкой скрывалась железная воля

В этом году театральная Россия отмечает столетие со дня рождения Наталии Дудинской

Корреспондент «ВП» Федор Дубшан побывал в Академии русского балета на открытом уроке, посвященном балерине, а затем на экскурсии в Театральном музее.

Наталия Дудинская и Рудольф Нуреев в балете «Лауренсия»

В Академии русского балета имени Агриппины Вагановой меня никто не встречает. Я прохожу мимо строгого вахтера у турникета и немедленно теряюсь в бесконечных коридорах училища. Мимо меня легкой балетной пробежкой на урок проносятся юные ученицы и ученики. Но многие устремляются к огромному залу, где на стене висит портрет самой Вагановой. В двери — не войти. Дети и педагоги толпятся у них, заглядывают внутрь, кто-то даже залезает на стулья, чтобы посмотреть поверх голов.

Я с высоты своего двухметрового роста вижу все хорошо: идет урок. Это мастер-класс, который со своими ученицами дает педагог классического танца — в прошлом балерина Мариинского театра — Вероника Иванова. Она — выпускница знаменитой народной артистки СССР, лауреата четырех Сталинских премий Наталии Дудинской — той самой, которая училась еще у Вагановой и была ее любимицей. Она больше 30 лет была примой тогдашнего театра им. Кирова.

21 августа этого года исполнилось 100 лет со дня рождения Наталии Михайловны. Она ушла совсем недавно: в 2003 году.

«Сто раз упади — на сто первый уже не упадешь»

Здесь преемственность можно разглядеть воочию: мы наблюдаем комбинации, созданные еще Дудинской, которая, конечно, опиралась на опыт своей наставницы.

— Она была педагогом, который знал, что дорогу осилит идущий, — рассказывает публике Вероника Иванова. — Говорила: «Сто раз упади — на сто первый уже не упадешь». И действительно, сначала мы падали с ног, расстраивались. А через месяц смотришь — уже легче, лучше что-то получается. Она терпела нас и наши капризы — все эти «мы не можем». И мы, ее ученики, очень ей за это благодарны... Девочки, отдохнули? Готовы? Выходим.

Рояль играет что-то классически-нейтральное, и в зале разворачивается то, о чем неподготовленному человеку говорить сложно. Можно разве что вспомнить Пушкина: тут и прыжки, и полеты. Девушки то стан совьют, то разовьют. И быстрой ножкой ножку тоже били.

Во всем этом чувствовалась какая-то благородная старина, величавость, классичность в прямом смысле этого слова. Видно было, что это танец не из нынешней торопливой эпохи, а из того времени, еще совсем недавнего, когда балетоманы могли себе позволить смаковать любое, самое незаметное движение. И как ни смешно нам сейчас это, танцоры вовсе не обязательно должны были обладать нынешними стандартами модельной внешности. Я перед походом в училище специально пересмотрел отрывок из «Лебединого озера» с Дудинской. Сейчас и ноги, может быть, у кого-то постройнее. Но зато такой легкости и в то же время силы и не найдешь.

С рояля на танец благосклонно взирают два портрета: Наталия Михайловна в молодости и постарше.

Большинство экспонатов на выставке — предметы, которые Дудинская завещала своим ученикам, а они в свою очередь принесли их в дар Театральному музею

«Иногда хочется все бросить, прыгнуть из окна и спалить всю эту Академию!»

Мастер-класс окончен. Я подхожу к девушкам, которые на трико уже натянули, по балетному обычаю, теплые вещи. Кто-то их распекает.

— …Это видно, понимаете? Вас не учили? А потом отвечают ваши педагоги и академия.

— За что это вас так? — осторожно спрашиваю, когда строгий педагог заканчивает наставление и отходит в сторону.
— За ошибки. Никто не идеален... — отвечают мне девочки.

— А долго вы готовились к мастер-классу?
— Подготавливали недели три.

— Это сложно? Сильно отличается от того, что вы обычно делаете?
— Поначалу было сложно. Потом привыкли. Тут другая координация движений. Более сложные и техничные комбинации. Сложно делать это все подряд — нужна большая выносливость. Она в принципе нарабатывается. Но на уроке мы все время останавливались и отдыхали.

— А вам вообще это было интересно танцевать — или это такой «олд-скул», который сейчас уже не нужен?
— Нет, это интересно. Нам нравится классика...

— Мне больше нравится модерн, — заявляет решительно одна из девушек, Юля.

Знакомимся и с остальными. Марина, Катя, Соня, Даша.

— Вы же все равно не запомните, кто есть кто, — иронически замечает кто-то.

Мастер-класс, посвященный столетию великой балерины, ученицы академии готовили три недели

Другая группа девочек, которая стоит за спинами у моих собеседниц и нерешительно мне улыбается, — явные иностранки.

— А это наши японские коллеги. Мики, Наоко, Томоко, Михара. Мы с ними вместе учимся. Японцы ведь очень любят балет и едут к нам...

— Как вы общаетесь с ними?
— На всех языках мира, включая азбуку Морзе! Шутим — на самом деле они учат русский.

— Ну и как вы между собой?.. Как в «Черном лебеде»?
— Нет! — кричат девочки. — У нас такого не бывает. Максимум, что может быть, — это испепеляющий взгляд. Вот в театре хуже энергетика. Там все время так друг на друга смотрят...

— Тяжело вам на девятый год учебы?
— В чем-то становится легче. Но ответственности — явно больше. И обратной дороги уже нет. Обидно столько времени потратить впустую.

— А не бывает мыслей, что надо было другое выбрать?
— Бывают, конечно. Случаются такие дни, что хочется все бросить, выпрыгнуть из окна и спалить всю эту академию...

Балет сегодня — это трагедия

— Я приняла их шесть лет назад, маленьких еще, — рассказывает мне Вероника Иванова. — Вот в этом году должна их выпустить. То, что вы видели, — это был урок классического танца. Это именно те комбинации, которые придумала Дудинская. А поскольку она была ученицей Вагановой — наверное, что-то здесь сохранилось и от Агриппины Яковлевны.

— А вы, получается, когда-то были на месте ваших нынешних учениц. Скажите, а им сейчас сложнее пришлось, чем вам тогда? Балет ведь изменяется...
— Балет — это в принципе тяжело, что бы ты ни танцевал. Это вещи, для которых человеческий организм не очень-то приспособлен.

Но те уроки, что давала мне Наталия Михайловна, рассчитаны на очень большую выносливость — как раз то, что в меньшей степени присутствует в нынешнем балете.

— А на чем сейчас делается акцент?
— На оригинальности и показушности. Трюкачестве и циркачестве. Ногу задрал, десять пируэтов сделал — уже здорово. «Быстрее, выше, сильнее» — как на соревнованиях. Для этого как раз выносливость не нужна — достаточно бросить все силы на один трюк, один прыжок, а не поразить эмоцией до слез, танцуя в постоянном напряжении.

Это беда. Раньше не забывали, что балет — это драматический театр. А театр подразумевает смысловую нагрузку. Джульетта должна быть Джульеттой, Отелло не должен быть каким-то Ромео...

А сейчас балет перестал быть театром, понимаете?

У Наталии Михайловны всегда были красивые наряды, дорогие украшения, идеальная прическа

— Вы так резко о нем говорите...
— Не только я, но и многие другие. Майя Михайловна Плисецкая, например. Это трагедия — не только наша, но и всего мира. Глобальная проблема. Вообще из театра уходит понятие «театр». Классический балет — весь заключен в рамки движений и поз. «Можно только так». Ты должен выразить все, что нужно, в этих рамках.

Чуть лучше дело обстоит в «модерне», где более разнообразная пластика помогает выражать эмоции. И даже если ты сам ничего не чувствуешь — можешь просто наклониться чуть пониже или потянуться чуть подальше.

— А вы сами стараетесь учить по-другому?
— Трудно бороться с молодежью. Она тоже хочет высоко прыгать. Вокруг ведь только такие примеры.

— Наталия Михайловна переживала, видя эти процессы?
— Я думаю, что она не переживала. Она просто учила танцевать, учила вкладывать эмоции в танец. Требовала этого. Она вообще любила эмоциональных людей, а уж сама была — просто мотор, ураган!

— Так и можно описать главное чувство от общения с ней?
— Я бы сказала, что при общении с ней за милой, мягкой улыбкой, за приветливостью чувствовалась железная воля. Когда я поступала в театр, она сказала мне: «Вероника, ни с кем не дружи в театре. Но всем улыбайся».

— А к ученикам своим она позволяла себе чувства?
— Да, она очень любила тех, к кому привязалась. Очень переживала об этом... Вы не опоздаете на урок? — спрашивает Вероника Иванова вдруг своих подопечных.

— Нет.
— Ну, хорошо. Завтра отдыхайте.

Сложно быть «ассолюта»

Но сперва мы все вместе идем в музей при академии, а затем — в Театральный музей, неподалеку. И здесь и там — выставки, посвященные юбилею Наталии Дудинской. На обеих выставках — ее балетные костюмы, экстравагантные вечерние платья, украшения, предметы, связанные с ее родителями...

— Тут личные вещи Наталии Михайловны и Константина Сергеева, ее супруга. Вот костюмы из «Шурале», из «Спящей»... — показывает мне экспонаты Юлия Телепина, пресс-атташе Академии русского балета.

Она же дает мне исчерпывающую историческую справку:

— Ее мать, Наталия Александровна Дудинская, сама танцевала в Харькове под псевдонимом Наталья Тальори и имела свою танцевальную школу, в которой, между прочим, занимались Ирина Бугримова и Клавдия Шульженко. На большую сцену она не вышла, танцевала в провинциальных труппах. В дочери она заметила яркий талант. Было решено приехать в Петроград и поступать в академию, тогдашнее Хореографическое училище, к Вагановой. Это было в 1922 году. Они продали все и приехали, не зная еще, будет ли Наталия принята.

Их багаж не дошел до Петрограда, и Дудинской пришлось надеть чужие туфли большего размера, трико с чужого плеча. Вот в таком виде она встала к палке и сумела доказать, что действительно обладает выдающимися способностями. И была принята. Впоследствии Ваганова разглядела в ней технику, темперамент и драматический талант. Наталия Михайловна была истинной «балерина ассолюта»...

— Как вы сказали?
— «Балерина ассолюта». Это итальянский термин, обозначающий вершину балетной карьеры. Ведь «балериной» можно называть далеко не всех артисток балета. Есть целый спектр градаций: от вспомсостава к кордебалету. «Корифей» в балете — это не выдающийся деятель, а танцовщик, выступающий в первой линии кордебалета или исполняющий отдельные небольшие танцы. Затем идут вторые, первые солисты — и только затем балерины. И балериной может зваться та артистка, которая обладает незаурядным драматическим даром и может воплощать на сцене разные образы. Нельзя танцевать только «Лебединое озеро» и быть балериной. Вот Наталия Дудинская была подлинной балериной.

— А не заходила ли речь о музее?
— В ее квартире сейчас располагается ресторан быстрого питания. Дело в том, что квартира была завещана ее любимой ученице Маргарите Куллик. И впоследствии Куллик предпочла ее продать. О Наталии Дудинской сейчас там напоминает только мемориальная доска.