За счастьем и свободой бежим в Арденский лес

Завтра режиссеру Петру Фоменко исполняется 80 лет

Театр Петра Фоменко (театр не как здание, а как феномен) занимает очень важную нишу в пространстве современного искусства. Сочетание игровой стихии с точными психологическими ходами, тончайшая душевная жизнь героев, особое музыкальное восприятие мира, «легкое дыхание» режиссуры… светлая волна, захватывающая зрителя и уносящая вдаль… Современные спектакли Петра Наумовича (уже ставшие классикой) подробно анализируют на театроведческих факультетах, уча будущих критиков; о спектаклях давних лет рассказывают на лекциях по истории театра.

Фоменко на репетиции.

Московский театр «Мастерская П. Н. Фоменко» был основан в 1993 году, хотя его артисты ведут отсчет биографии с 1988 года. Тогда Петр Наумович набрал в свою мастерскую ГИТИСа студентов, которые в дальнейшем составили костяк труппы. У Фоменко несколько поколений учеников — актеров и режиссеров, — среди них Сергей Женовач и Олег Рыбкин, Миндаугас Карбаускис и Сергей Пускепалис, Галина Тюнина и Евгений Цыганов, Полина Агуреева и сестры Кутеповы. На протяжении своей истории «Мастерская» пополнялась учениками Петра Наумовича — «фоменками». Это слово не только знак мастерства, таланта, «штучности». Это прежде всего знак причастности к отдельной театральной семье: сплоченной и крепкой, где каждый окружен любовью.

«Вечерний Петербург» решил вспомнить тот период, когда Петр Наумович работал в нашем городе, во многом определяя его театральный облик. В 1972 году довольно молодой режиссер, переживший затишье после поставленной им в Москве скандальной «Смерти Тарелкина», выпустил в Театре Комедии «Этот милый старый дом» А. Арбузова. Спектакль имел огромный успех, и Фоменко поставил там же «Троянской войны не будет» Ж. Жироду (1973), «Старый Новый год» М. Рощина (1974), мольеровского «Мизантропа» (1975) и др. А в 1977-м он стал главным режиссером Театра Комедии. Правда, спустя четыре года Фоменко ушел из Комедии — его ожидали годы плодотворной работы, успех и признание. А вот артисты, которых режиссер оставил в Ленинграде, до сих пор сокрушаются о его уходе.

Майя Тупикова (Арсиноя) и Ольга Антонова (Селимена) в спектакле Ленинградского театра комедии «Мизантроп». 1975 год.

Сам Петр Наумович не захотел вспоминать о том периоде: «Понимаете, это время связано со слишком сильными переживаниями. Этот рассказ невозможно свести к нескольким абзацам. Если писать, то делать это нужно долго и подробно».

Рассказать о спектаклях Театра Комедии согласилась супруга режиссера Майя Андреевна ТУПИКОВА, служившая там актрисой: 

— Мы познакомились с Петром Наумовичем в 1965 году. После того как он поставил «Смерть Тарелкина», наступило непростое время: Фоменко не давали работать в Москве и Ленинграде. Как-то в литературной части Театра Комедии я услышала, что пьесу Арбузова «В этом милом старом доме» никто не хочет ставить. Завлит Юрий Барбой и главный режиссер Вадим Голиков были в некоторой растерянности, поскольку обещали драматургу, что театр включит пьесу в репертуар. Я сказала, что у меня есть один знакомый режиссер. Они проявили интерес, и позже Голикову удалось договориться, чтобы Фоменко утвердили. Я принесла пьесу Петру Наумовичу: «Вот, прочти. Если захочешь, ее можно будет поставить у нас». Спектакль получился очень хороший.

Сцена из спектакля Ленинградского театра комедии «Добро, ладно, хорошо». 1979 год.

Будучи приглашенным режиссером, Фоменко занимал меня в своих постановках. Я играла Андромаху («Троянской войны не будет»), Клаву Полуорлову («Старый Новый год»), Арсиною («Мизантроп»). На репетициях он очень строго держал себя с актерами, и я не была исключением. Нередко ругал меня, я, случалось, плакала. Возглавив театр, Петр Наумович предложил мне сыграть Гурмыжскую в «Лесе». Но я, шутя, сказала: «Петя, как-то нехорошо: став главным режиссером, ты сразу даешь основную роль жене». Он согласился и назначил Елену Юнгер и Веру Карпову. (Смеется.) Поначалу Елене Владимировне было непросто репетировать. Натуру утонченную, ее немного шокировало некоторое хулиганство Фоменко, которое ему всегда было свойственно. Но хулиганство это никогда не носило оттенка пошлости. В сцене с Булановым с Гурмыжской спадал парик, обнажая лысую голову. Буланов спешил раздеться, делал это неумело — и очень смешно — и потом жеребенком прыгал по сцене со спущенными брюками. Но сегодня Гурмыжскую считают одним из лучших созданий Елены Юнгер.

Желание Петра Наумовича уйти из Комедии росло постепенно. Его не могло не угнетать, что спектакли вызывали сопротивление представителей обкома. Чуть не в каждом слове они видели намек на себя, на то, что происходит в действительности. Негодование властей вызвал «Теркин-Теркин», но лучшие представители интеллигенции (среди них Даниил Гранин, Михаил Дудин) содействовали тому, чтобы спектакль, пусть и с большими купюрами, вышел. Дальше был «Арденский лес»: Юлий Ким адаптировал к современности пьесу Шекспира «Как вам это понравится». Честно сказать, я не считаю тот спектакль удачным, но отзывы критиков не были справедливы. Непривычная сценическая форма вызвала упреки в искажении классики. Для Фоменко это, наверное, стало последней каплей. Он написал третье заявление об уходе, которое подписали.

Сцена из спектакля Ленинградского театра комедии «Троянской войны не будет». 1973 год. В центре — Ольга Антонова (Елена Прекрасная) в окружении старцев.

«ВП» спросил Ольгу АНТОНОВУ, народную артистку России:

— Какое впечатление произвел на вас Петр Наумович при первой встрече?
— Он показался мне очаровательной помесью Лоуренса Оливье и Михаила Пуговкина. (Вы это вырежьте… а впрочем, можно оставить: Петр Наумович рассердится, но потом это его рассмешит.) Достоинство и магия Оливье — и остроумие и слегка детская наивность Пуговкина. Я в жизни не встречала режиссера, столь быстро понимающего, чего он хочет, и ведущего актеров к своей цели. Прочитав пьесу, Петр Наумович уже знал, о чем лично он хочет ставить. И его спектакли часто оказывались выше драматургии, лежащей в их основе. Он сделал много ультрасовременных открытий в режиссуре, которые годами позже я видела у других режиссеров. Этот повтор открытий знаменовался восторгами и наградами, хотя это когда-то придумал Фоменко. Но Петр Наумович никогда не претендовал на звание первооткрывателя: мол, это не я придумал, а Господь Бог подарил. Это подарено миру, и разве столь важно, через кого?

— В чем состояла особенность его репетиций?
— Иные берут розу — как я называю любого актера — и начинают искусственно распускать бутон. Фоменко умел подождать, умел, образно говоря, так напоить и накормить актерскую личность, что эта роза раскрывалась сама — и необыкновенно, не так, как раскрытая насильно. Для актеров это было открытие себя, нахождение в себе таких ресурсов, о которых они не подозревали. Петр Наумович был провидцем, вдохновителем этого открытия. Он давал нам возможность летать. Есть изумительные артисты, до и после Фоменко никогда не звеневшие так, как в его спектаклях.

Елена Юнгер (Гурмыжская) в спектакле Ленинградского театра комедии «Лес». 1978 год.

У него было смешное качество: когда актер предлагал что-то интересное для роли, Петр Наумович увлекался, мог оттолкнуть того со сцены — и сам, своей кожей, пробовал предложенное. Особенно Фоменко понимал женские роли и очень точно их показывал. Но может, это мне кажется, поскольку я сама женщина… Он рожал роль вместе с актером, как рожают ребенка. 

— Многие ваши коллеги и критики считают, что Нина Бегак в «Милом старом доме» — едва ли не лучшее из всего, вами сыгранного…
— Я играла у Фоменко роли и сложнее, и выигрышнее. Такой успех можно объяснить, наверное, вот чем. Это моя первая роль у Петра Наумовича, и тот спектакль действительно оставил ощущение триумфа. Там было созвездие актеров, включая моего любимого партнера Гену Воропаева — его мне недостает в каждой пьесе, которую я начинаю репетировать. Потом, роль Бегак из разряда характерных, а такие всегда нравятся зрителю больше, чем романтические. Фоменко выстроил эту роль словно на лезвии бритвы: чуть-чуть отклонишься в одну сторону — и будет пошло, в другую — будет приторно. И еще надо учесть, что «Милый старый дом» снят на пленку, в отличие от других спектаклей. А если бы зрители сейчас увидели, какой у Фоменко был «Мизантроп»! Или «Старый Новый год»…

— А еще говорили, что после Театра Комедии Фоменко искал в других актрисах Антонову. Что в женских героинях просвечивал ваш образ…
— Мне не кажется это правдой. Я думаю, что и меня он подвел к тому образу, который сам себе сложил, может, еще в детстве. Эта женщина была его мечтой. (Смеется.) И он просто захотел меня туда всунуть, что я с большим удовольствием позволила сделать.

Дорогой Петр Наумыч! Я вас люблю, мне вас очень недостает. Не только в театре, но и в жизни, во всех моих поступках и действиях я держу вас ориентиром. Вы для меня путеводная звезда. Я думаю, что вы поставите еще много-много спектаклей и снимете много фильмов. И весь свой опыт перенесете в другую душу — и та душа будет гениальной.

Елена ФЛОРИНСКАЯ, заслуженный работник культуры, хранитель музейных фондов Театра Комедии:

— Сначала Петр Наумович проявил ко мне, как к актрисе, некоторый интерес. В «Троянской войны не будет», где я играла Венеру, он даже придумал сцену, которой нет в пьесе: Парис выбирал меня среди богинь и отдавал мне яблоко. Мы, боги, сидели наверху и в самые интересные моменты выглядывали из форточек, наблюдая за смертными. После успеха фоменковских спектаклей труппа раскололась: одни считали, что главным режиссером должен остаться Голиков, другие хотели видеть вместо него Фоменко. Я была среди «голиковцев». И когда Фоменко возглавил театр, его отношение ко мне резко изменилось. Через какое-то время он сказал, что не видит меня как актрису, и созвал худсовет. Вся труппа сидела, опустив глаза, никто меня не защитил. Вообще Петра Наумовича все побаивались. Представьте, какой это был удар: мой папа, актер Глеб Флоринский, пришел в Комедию даже чуть раньше Акимова; можно сказать, я в этом театре родилась, сам Акимов взял меня в труппу. Я спросила: «Петр Наумович, вы категорически не хотите, чтобы я здесь работала? Или я могу остаться в качестве кого-то?» Он ответил, что подумает, а спустя какое-то время сказал: «Я считаю, что по морально-этическим соображениям вы должны остаться в театре». Но моя семья отговаривала меня, раз со мной так обошелся коллектив. Тем более что нашлась интересная работа.

Наступила осень, открывался сезон. Как всегда, «Милым старым домом». И я вдруг понимаю, что где-то там начинается спектакль и что я не могу без своего театра. Звоню Петру Наумовичу: хочу работать в Комедии — кем угодно. «Приходите завтра в десять утра, что-нибудь придумаем». Утром Фоменко собирает в своем кабинете всех начальников цехов: «Елена Глебовна согласилась работать в нашем театре. Я хочу, чтобы она была помощником режиссера, но сейчас нет свободной ставки. Подумайте, у кого есть место». И меня — для формальности — оформили бутафором, хотя на деле я стала помрежем. Это был 1978 год.

Сначала Фоменко держался со мной настороженно, но я решила, что если я работаю помрежем, то надо начинать с чистого листа. Быть помрежем Фоменко, помогать ему оказалось безумно интересно. Большего профессионального счастья я не знала. За свою жизнь я побывала и актрисой, и пом­режем, семнадцать лет заведовала труппой Комедии, и когда меня спрашивают, кем мне больше всего нравилось работать, я отвечаю: помощником режиссера. Ты с самого начала — свидетель рождения спектакля.

Постепенно у нас сложились очень хорошие отношения. Помню тот день, когда я готовилась к спектаклю и прямо на сцену позвонил Петр Наумович: «Елена Глебовна, я сегодня подал заявление об уходе, и его подписали. Я хочу, чтобы вы первая об этом узнали». Я страшно расстроилась. Для многих из нашего театра настал траур. А спустя годы я призналась Фоменко: «Я вам благодарна, что вы круто изменили мою жизнь. Я прожила ее интересно. А останься я актрисой, неизвестно, сколько бы я, состарившись, ждала роли в каком-нибудь третьем составе». И он очень обрадовался этому признанию.

Всегда неожиданный Петр Наумович! Нам с Левой (Лев Цуцульковский, режиссер, муж Е. Флоринской. — Прим. ред.) вы очень дороги. И мы очень ценим, что столкнулись с вами на одной дорожке. С прекрасным юбилеем!

Вера Карпова (Кассандра) в спектакле «Троянской войны не будет».

Вера КАРПОВА, народная артистка России:

— Петр Наумович! Спасибо вам за «лысую» Кассандру в «Троянской войне…» Жироду. Помню, как я выходила с огромным барабаном, отмечая ударами самые важные моменты действия, предрекая все беды. В уста Кассандры вы вложили цветаевские строки: «Не надо мне ни дыр / Ушных, ни вещих глаз. / На твой безумный мир / Ответ один — отказ». Только к вам в спектакль могла попроситься великая артистка Елизавета Уварова — кем угодно, хоть в массовку. И здесь, в Жироду, она играла одного из старцев.

Помню другую героиню, в «Добро, ладно, хорошо», выходившую сразу с тремя шапочками на голове. Увидев мою придумку, вы спросили: «Вера, а почему три шапки?» — «Ну как, Петр Наумович, она же работает на каруселях, а дети постоянно теряют шапочки». С кем еще можно было придумать такие шутки? 

Помню, как раздувались ваши ноздри, когда вы репетировали, а лицо делалось таким демоническим…

Помню, как в вашем чудесном «Теркине-Теркине» я была Смертью, а вы иногда играли Автора. Вы сделали Смерть разноликой, и когда она приходила награждать Теркина, то это была словно дама власти, которая рекла: «К нам приписанный навеки, / Ты не знал наверняка, / Как о мертвом человеке / Здесь забота велика». Как хорошо, что вы получили свою награду не как Теркин, а при жизни: в виде своего театра и замечательной труппы, на которую мы, ваши старые друзья, с завистью ходим смотреть.

Помню пасмурный ленинградский день, когда мы, группка артистов под руководством Елены Юнгер, ходили в Смольный защищать вас. Нам велели подождать полтора часа, и все пошли ко мне домой, поскольку я живу рядом. Мы пришли позже, но нас так и не приняли. Как жаль, что прекратилось счастье работать с вами. И все равно «вы к нам приписаны навеки», потому что представить себе историю Театра Комедии без вашей страницы — невозможно.