Записки на гипсе

Или почему люди с переломами и травмами должны карабкаться по крутым лестницам, чтобы попасть на перевязку

В молодости, которая пришлась на 90-е годы, я была фанатом американского сериала «Скорая помощь». Само существование таких врачей, пусть даже где-то там, за океаном, но все же на этой планете, успокаивало. Стоит пациенту переступить порог приемного покоя, как к нему тут же наперегонки несутся врачи, медсестры, санитары — с каталками, инвалидными креслами. Причем пациент мог быть каким угодно — грязным, одетым в лохмотья, тупым, капризным, пьяным, укуренным, агрессивным и даже покрывающим матом своих спасителей. Для них он был больной и страдающий человек, а они были врачами, давшими клятву Гиппократа. Ха! Кто сейчас в России помнит об этой клятве и вообще о том, что это за парень такой — Гиппократ?

Я знала, что в нашем здравоохранении не все благополучно. Но я не представляла себе масштаб бедствия, пока несчастье не случилось с моей подругой, сотрудницей нашей газеты Натальей. Мы уже рассказывали об этой печальной истории, но я напомню с ее слов. В принципе получился такой дневник пострадавшей.

5 января

В Новый год я простудилась и подхватила какой-то вирус. Все дни провалялась в постели с температурой. Но сегодня впервые вышла из дома. Недалеко — в соседний подъезд. Там живет моя подруга, которая позвонила и сообщила о приключившейся у них коммунальной аварии. Сорвало пожарный кран на шестом этаже. Напор воды был такой мощный, что затопило не только все нижние квартиры, но и шахту лифта. Во избежание короткого замыкания лифт отключили. Наш дом построен давно, это так называемая 137-я серия. Чтобы войти в подъезд, нужно подняться на довольно-таки высокое крыльцо. С одной стороны крутые ступени ведут к лифту, с другой — на так называемую черную лестницу. Когда лифт отключили, всем пришлось пользоваться черной лестницей. А ступени, ведущие туда, не чищены с начала зимы и все обледенели. Держаться не за что — перил нет, есть только бетонный парапет, тоже весь обледеневший. Я сфотографировала коммунальное бедствие и отправилась домой. Почти уже спустилась по обледеневшему крыльцу, но на последней ступеньке — так обидно! — поскользнулась и упала.

Все было как в анекдоте: упал, потерял сознание, очнулся — гипс. От болевого шока я отключилась. Соседка привела меня в чувство и попыталась поднять. Я поднялась, наступила на ногу, и… мир снова померк. Соседка с трудом дотащила меня домой. Дома никого не было. Но сын договорился с другом, чтобы тот отвез меня в «травму». Боль усиливалась с каждой минутой. В «травме» была огромная очередь страждущих и стонущих от боли людей. Было много детей, которые громко плакали. Раньше в нашем Приморском районе был специальный детский травмпункт, потом его закрыли. Моя очередь подошла часам к восьми вечера. Это мне еще повезло, потому что до девяти работает много врачей, а затем заступает на смену дежурный врач. 

Когда мне сделали рентген и врач посмотрел снимки, он посетовал, что мы не пришли раньше: «Я бы мог попробовать поставить вам кости на место без операции». А потом добавил: «Впрочем, у меня ведь и специальных инструментов нет». Да уж какие там специальные инструменты, если в этой «травме» не могли найти шину, необходимую какому-то больному. «В больницу!» — скомандовал уставший доктор и вызвал «скорую помощь». 

Меня повезли в Сестрорецк, в 40-ю больницу, и, как оказалось потом, мне просто повезло. Больница оборудована по последнему слову техники, там чисто, внимательные врачи и медсестры. Пока врач вез меня в «скорой», я, чтобы отвлечься от боли (укол почему-то не помог), поинтересовалась, сколько он зарабатывает. Оказалось, что этот еще совсем молодой парень, работающий на две ставки, почти без выходных, получает в среднем 25 тысяч рублей. «А как же вас жена терпит, вы ведь дома практически не бываете?» — продолжала я расспросы, верная своей журналистской привычке. «Да я не женат, — ответил доктор. — Не на что мне семью содержать. Да и времени, чтобы встречаться с девушками, не остается». Оказалось, что раньше он работал в больнице, но платят там еще меньше. Все врачи оттуда бегут. А на «скорой» ему нравится — темп, драйв, реальная помощь людям. Затягивает. Если б еще платили побольше…

Ногу в гипсе надо держать вверх! Какие уж тут ступеньки!

В приемном покое меня опять направили на рентген, сказали, что сложный двойной перелом лодыжки со смещением, разрыв связок. Необходима операция. А пока наложили гипс. Наконец меня отвезли в палату. Несчастье случилось со мной в пять вечера, а в палате я очутилась во втором часу ночи. Медсестра сделала обезболивающее, но оно мне не помогло, и всю ночь я промучилась. 

6 января

Утром пришел доктор, который сразу сказал, что операция будет только 9 января. Поскольку — новогодние каникулы. 

8 января

Наконец все вышли на работу. Обход. Врач осмотрел мою ногу, снимок, рассказал мне, какой у меня перелом, и предложил вставить пластину… за 48 тысяч рублей. Я удивилась: почему это я должна платить деньги? Потом мои родственники посмотрели в Интернете и выяснили, что пластина, подобная той, что мне предлагали, стоит около 20 тысяч рублей. А бабушка, которая лежала в палате со мной, сказала, что они, мол, всем сначала предлагают за плату. Кто-то соглашается, но большинство отказывается. «Я вот, — поведала бабуля, — тоже отказалась. Я пенсионерка, блокадница, инвалид. Почему я должна платить? Да и где мне такую уйму денег взять?» Ей, кстати, другую сумму называли — выше еще. Ну ничего, сделали все-таки бесплатно. А мне в этот день привезли костыли, стала к ним привыкать. 

9 января

Опять врачебный обход. Доктор подходит и говорит: «Слышал, что ваша невестка согласилась заплатить за пластину». Я ответила, что у него неверная информация. 

Подошли к бабуле, ей 86 лет. Она пережила инсульт, не совсем восстановилась, левая рука и левая нога у нее практически не действуют. И как назло, она именно на левой ноге сломала шейку бедра. Ее сын нанял сиделку, нерусскую, та за 1000 рублей в день за ней ухаживала. Сына этого все-таки «развели» на деньги. Объяснили ему, что для операции нужны какие-то специальные ролики, на которых нет квоты. Стоимость — 60 тысяч рублей. Он согласился, деньги отдал, все оформили, правда, официально, он бумаги подписывал. Бабушке сделали операцию, поставили эти чудо-ролики на ту ногу, которая из-за инсульта все равно не двигается. Стоило ли? 

12 января

Меня выписали через три дня после операции. Родственники отвезли домой, втащили по этому проклятому крыльцу нашего дома 137-й серии, доволокли до лифта. Пока до кровати добралась, в глазах темно было от боли и напряжения. Выписывая, напутствовали, чтобы я лежала, а ногу обязательно держала кверху — на подушках. Ходить много нельзя, потому что сразу будет отек. И в то же время велели идти сразу в поликлинику — к травматологу, а если травматолога нет — к хирургу. А как идти? Загадка!

Дома-то ходить невозможно. У компьютера посижу минут десять, сразу начинает нога отекать и болеть. Любое простейшее действие превращается в целую проблему. Голову не помыть. Еду не приготовить. 

14 января

В этот день нужно было идти в поликлинику. Но меня выписали без документов. Невестка за ними поехала в Сестрорецк, отпросившись с работы, и привезла мне их только вечером. 

15 января

Наконец отправились в поликлинику. Никогда не думала, что буду так панически бояться ступенек. Какие же они крутые! Один костыль отдаю мужу, держусь за него, на другой костыль опираюсь, а сын меня еще страхует сзади, чтоб я не упала. Охранник, глядя на мои передвижения, улыбался. «А лифта у вас тут случайно нет?» — спрашиваю. «Случайно нет!» — «Да как же у вас тут люди с переломами поднимаются?» — «А вот все так же, как вы!»

Пришла к врачу, а та говорит: «Я вам прогул поставлю. Вы вчера должны были быть у меня!» — «Да мне документы только вчера привезли!» — объясняю. Сделала перевязку, поругала, что шов плохо заживает. Потом потребовала снимки. И мои родственники опять отправились в Сестрорецк. Там мою невестку сразу же огорошили вопросом: «А диск привезли? Мы снимки свои не отдаем. Можем только на диск переписать». Но, видно, у нее сделалось такое расстроенное лицо (с работы отпрашиваться ей очень трудно), что пошли навстречу и записали на свой диск. 

Должна сказать, что в Сестрорецкой больнице №40 все компьютеризировано. Чего, как выяснилось, не скажешь о нашей «травме» на Хрулева, 7. 

16 января

Опять с теми же муками и ужасом перед ступеньками отправилась с мужем в «травму». С диском. Туда, как ни придешь, все разные врачи. На этот раз меня встретил пожилой доктор, который, увидев диск, пожал плечами и сказал, что сам компьютерами не владеет. И вообще они у них тут все допотопные. Даже Интернета нет. «Что мне ваши диски? Мне снимки бы посмотреть!» Я чуть не расплакалась. Наконец, побегав по кабинетам, он все же нашел компьютер, на котором диск открылся. Но тут понадобились еще снимки, сделанные сразу после перелома, в «травме». На колу мочало — начинай сначала…

17 января

Лежу дома с высоко задранной ногой и думаю с ужасом: завтра опять ведь на перевязку идти. Через день же надо. А для меня это каждый раз — катастрофа. Я потом ночь не сплю — и от боли, и от пережитого страха перед ступенями, они мне во сне снятся: как я по ним карабкаюсь и падаю. И это я — женщина, у которой большая семья, муж, два сына, невестки, все с машинами. А как же выкручиваются одинокие люди? Как живут инвалиды? В нашем подъезде, например, такой высокий порог, что его даже здоровому преодолеть непросто. Вот и вынуждены наши инвалиды годами жить в четырех стенах, пользуясь чьей-то помощью. А если некому помочь? 

Когда в очередной раз карабкалась по крутой лестнице нашей «травмы», страхуемая мужем и сыном, услышала разговор проходящих рядом людей: «Вот ведь и в Эрмитаже, и в Русском музее сделали для инвалидов и специальные пандусы, и лифты, и даже туалеты. Почему же в «травме», куда вынуждены ходить люди с тяжелыми увечьями, сильными болями, сделано все так, будто над ними ставят эксперимент на выживание?» 

Почему не могут хотя бы к одиноким больным приходить делать перевязки на дом? Почему не могут обеспечить санитарным транспортом? Почему в травмпунктах нет лифтов, пандусов, инвалидных кресел и санитаров? Почему в больницах не компьютеры, а ржавое железо? Почему нет Интернета? Почему за операции вымогают деньги? Бесконечные «почему»… 

Вспомнила, как в очередной раз в «травме» спросила у пожилого мужчины со сломанной ногой: «Вы сейчас идете в кабинет?» Он ответил: «Если только у меня хватит сил дойти до этого кабинета». 

…Теперь мне идти в травму только 23 января — снимать швы. Еще несколько дней, а я уже нервничаю. Гипс снимать еще нескоро. Потом реабилитация. А через год новая операция — нужно будет удалять железную пластину. А ведь давно уже есть гелевые протезы, которые потом, с течением времени, рассасываются сами, и не нужно подвергать организм чудовищному стрессу повторной операции под общим наркозом. Вот только стоят они дороговато, не для простых граждан. 

Записав все эти рассказы, я вспомнила слова Данте, сказанные поэтом, когда он во время войны гвельфов и гибеллинов был изгнан из родной Флоренции: «Горек чужой хлеб, и круты чужие ступени». Но мы же в своей стране, в своем городе. Отчего же наш хлеб с каждым годом становится все горше, а ступени все круче?