Заведующий кафедрой физиологии подводного плавания ВМедА Алексей Мясников: Передать опыт фактически некому!

После отмены скандального приказа о выселении академии в Горскую военные медики надеются на ее модернизацию

Заявление министра обороны Сергея Шойгу о том, что ВМедА не переедет на территорию аэродрома в Горской, а модернизация академии будет проходить на существующих площадках, порадовало петербуржцев. Ведь и поныне коэффициент доверия врачам ВМедА очень высок, и многие в случае болезни хотели бы обращаться именно к военным медикам. В свою очередь военные медики теперь верят в то, что академия получит достаточно финансовых средств на необходимую модернизацию. 

Надеются на модернизацию и сотрудники кафедры физиологии подводного плавания, находящейся на территории возле Витебского вокзала. В минувшем году кафедра отметила 60-летие. Об этой уникальной кафедре «ВП» рассказал Алексей Анатольевич МЯСНИКОВ, заведующий кафедрой, доктор медицинских наук, полковник медицинской службы запаса.

Профессор Алексей Мясников демонстрирует модели барокамер.

Операционные есть и на подлодке

— У кафедры три учебных и научных направления. Первое — физиология военно-морского труда, исследующая влияние факторов, которые действуют на здоровых людей, находящихся в экстремальных условиях (подводники, водолазы). Все знают, что врач на подводной лодке должен уметь вылечить моряка с тем или иным заболеванием, даже выполнить хирургические вмешательства. Скажем, при  аппендиците или кровоточащей язве желудка. Да, на лодках есть операционные, и курсанты учатся на реальной модели такой операционной — она есть в академии, но не в стенах нашей кафедры, — уточняет Алексей Анатольевич. — Но очень важно, чтобы люди, постоянно находящиеся в экстремальных условиях, имели бы высокую военно-профессиональную работоспособность. Если подводник находится в состоянии переутомления, возрастает риск ошибочных действий, что может привести и, как свидетельствует история, иногда приводит к аварийным ситуациям. Это мы с вами можем идти на работу, даже если чувствуем себя совершенно разбитыми, с больной головой. На подводной лодке такое недопустимо. Поэтому сохранение, повышение и восстановление военно-профессиональной работоспособности плавсостава — важный аспект деятельности корабельного врача, а готовят к этому только в академии на кафедре физиологии подводного плавания.

Второе направление — это так называемая водолазная медицина — баротравмы легких, уха, придаточных пазух носа, декомпрессионная болезнь, отравление кислородом и прочее. Кстати, в 2009 году утверждена новая врачебная специальность «Водолазная медицина» — мы и наши учителя за это бились более 30 лет. Только добились, а кафедру чуть не закрыли! С 1 декабря 2012 года нашей кафедры не должно было существовать! Ее хотели объединить с другой. К счастью, этот приказ приостановили, как и переезд в Горскую. 

И третье направление — разработка физиологических основ спасения подводников с затонувшей подводной лодки. Изучаем все способы спасения, а также методы продления жизни в аварийном отсеке. Причем многое изучаем на практике.

Манекен в скафандре курсанты называют то Васей, то Ваней. По Ване-Васе учились несколько поколений будущих врачей-подводников.

Алексей Анатольевич демонстрирует нам модель чего-то на первый взгляд очень похожего на маяк. Но это не маяк. Это специальная башня, внизу которой расположен отсек. Предполагается, что это отсек затонувшей подводной лодки, а башня — путь на поверхность сквозь толщу воды. Сначала курсанты изучают теоретические основы спасения, затем — в специальном комплексе, где эта башня  с отсеком вполне реальных размеров, причем заполненная водой, — выполняют необходимые задачи на практике. Также отрабатываются навыки выхода на поверхность через торпедный аппарат лодки. Ведь врач на корабле не только оказывает медицинскую помощь при аварийной ситуации, он сам должен обладать необходимыми навыками, чтобы спастись.

Нарушена преемственность поколений

— Какая сейчас главная проблема на кафедре?
— Нарушена преемственность в обучении и преподавании. В 2011 году на кафедре в результате организационно-штатных мероприятий не стало военных должностей. И молодые офицеры вынуждены были уйти с кафедры на другую работу. Сейчас я — самый молодой преподаватель на кафедре, а средний возраст профессорско-преподавательского состава — 61 год. И передать опыт фактически и некому. На данный момент у нас нет адъюнктов, то есть аспирантов, со следующего года не будет курсантов факультета подготовки врачей для ВМФ. Отмечу, что в этот сложный период абсолютное большинство преподавателей и лаборантского состава продолжали добросовестно выполнять свои обязанности по обучению слушателей, лечению больных, обследованию водолазов, а не искали себе места получше: это вселяет оптимизм и надежду на будущее.

— Вы сами в течение нескольких лет были врачом на подводной лодке. Скажите честно: было страшно?
— Первые годы службы на подводной лодке страха не было, видимо, сказывалась серьезная подготовка, проводимая в те годы в академии. Хотя в одну крупную аварию лодка, на которой я находился, попала. Но все отделались, так сказать, легким испугом. На какое-то время чувство неуверенности пришло после гибели подводной лодки «Комсомолец» в 1989 году. К тому моменту я прослужил на Северном флоте пять с половиной лет, был участником трех длительных автономных походов и как раз собирался поступать в адъюнктуру на кафедру физиологии подводного плавания. На «Комсомольце» я не был, но эта лодка стояла на причале возле той, на которой я служил. Так вот: в апреле «Комсомолец» затонул, в мае я уехал сдавать экзамены в адъюнктуру, сдал, вернулся. Думал, что три месяца перед зачислением в академию пройдут спокойно. В этот период я снова вышел в море и во время плавания почувствовал  страх: стало тяжело работать, в голове вновь и вновь всплывала трагедия «Комсомольца»… 

— Вы упомянули аварию, в которую попала ваша лодка…
— Это был 1986 год. Во время учений наша лодка должна была выполнить призовую стрельбу (это как премия «Золотая маска» для театральных коллективов). Наши акустики ищут цель — и не находят. То есть находят корабли сопровождения главной цели, но не саму цель. Проходит трое суток, наше время на поиски заканчивается, а цель не обнаружена. Тогда было решено пойти ва-банк: всплыть на поверхность и условно поразить цель. Всплываем, и раз — хвостовую часть нашей подлодки таранит военный корабль — тот самый, который мы не могли найти. Случайно, конечно. Экипаж корабля не мог предположить, что мы внезапно всплывем. Корабль полностью «отпилил» хвост подводной лодки. К счастью, прочный корпус не пострадал (лодка имеет два корпуса — внешний и внутренний, герметичный). Иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали. Ну, потом лодку отбуксовали в базу, долго ремонтировали. И можно считать чудом, что никто из экипажа не пострадал. Хотя удар был огромной силы. Я за час до аварии в своей каюте врача как раз убрал с верхней полки вниз тяжелые предметы (аппараты для УВЧ, ЭКГ и другие), а положил на их место медицинские книжки. И на меня полетели эти бумаги. Можно представить, какие бы травмы получил, если б это были тяжелые приборы!

Модель тренажера, предназначенного для отработки навыков спасения с затонувшей подлодки.

Злая ирония судьбы в барокамере

Мы с Алексеем Анатольевичем идем к барокомплексу кафедры, расположенному на первом этаже здания. Барокомплекс — уникальнейший. Здесь в одном месте собраны барокамеры многоместные, есть одноместные, есть переносные (это когда, например, из воды достают пострадавшего водолаза, получившего декомпрессионную болезнь или баротравму легких, и тут же, на берегу, помещают его в переносную барокамеру, которая загружается в спецтранспорт, пострадавшего доставляют в стационарную барокамеру). Есть здесь и барокамеры для животных, на которых проводятся исследования в области морской медицины. 

Кстати, в помещение, где стоят барокамеры для животных, зашла кафедральная  любимица кошка Флора, которая уже «погружалась» под давление, соответствующее глубине 90 метров. Ничего страшного с киской не произошло. 

С помощью барокамер, во-первых, исследуют воздействие на организм человека повышенного давления (на каждые 10 метров глубины добавляются по 1 атмосфере давления). Во-вторых, в  барокамерах проводятся сеансы гипербарической оксигенации — метода баротерапии, эффективного при целом ряде соматических заболеваний. Сейчас все крупные стационары уже имеют барокамеры, которые используются в схеме лечения многих недугов, в том числе при сердечно-сосудистых заболеваниях, хронической венозной недостаточности, сахарном диабете, последствиях травм и прочего. И мало кто знает, что баротерапия в своих истоках имеет военно-морскую медицину. 

В такой барокамере можно ощутить себя «на глубине».

— Нашим учебным барокамерам — по 30 — 50 лет. Нет, они исправно функционируют, благо наши сотрудники — энтузиасты своего дела — постоянно поддерживают технику в рабочем состоянии. Все разрешения на использование этой техники мы регулярно получаем, правда, с каждым годом все сложнее и сложнее. Но, честно говоря, морально-то эти барокамеры устарели. Хотелось бы более современное оборудование, — вздыхает профессор Мясников. — Если бы нас решили перевести в Горскую, не представляю, как могли бы в целости и сохранности довезти это оборудование. Скорее всего никак. Нас бы просто закрыли: ведь если нет оборудования, на чем учить курсантов? К слову, с одной из наших барокамер связана история моего второго дня рождения.

— Вы проходили здесь курс лечения? 
— Если бы! А дело происходило через несколько месяцев после того, как я пришел на эту кафедру адъюнктом. Так вот: в то время приоритетной была тема переохлаждения организма в воде, учитывая, что большинство подводников с «Комсомольца» погибло именно из-за переохлаждения. Мы с моим родным братом, тоже военно-морским врачом, Анатолием Мясниковым в качестве испытуемых находились в барокамере — для исследования специальных  химических грелок, которыми в случае нахождения в толще воды смогли бы воспользоваться подводники. Грелки состояли из двух отделов, в которых находились различные химические вещества, которые при смешивании вступали в химическую реакцию с выделением тепла. Мы эти грелки ранее опробовали на животных, и все было нормально. Но в тот день нам доставили новые грелки (как потом выяснилось, в учреждении, где их изготавливали, перепутали соотношение химических веществ). На улице был мороз, и мы открыли окна, чтоб было холоднее. Далее — все в датчиках вошли в барокамеру. Когда «погрузились» под давление, соответствующее  глубине 70 метров, запустили грелки. И одна из них воспламенилась, возник пожар. Мы тут же стали перебираться в другой отсек барокамеры (многоместные барокамеры имеют дополнительный аварийный отсек), но плотно закрыть дверь между отсеками не смогли: мешали провода, прикрепленные к нам. В аварийный отсек стал проникать ядовитый дым, мы потеряли сознание. Получили сильнейшее отравление и острую декомпрессионную болезнь, так как давление в барокамере было резко сброшено с использованием аварийного клапана. Нас в бессознательном состоянии вытащили из барокамеры и на носилках перенесли в другую, где мы пришли в себя под давлением в несколько атмосфер и в течение двух с половиной суток  постепенно «выходили» на поверхность. То есть для нас проводилась лечебная рекомпрессия. Потом долечивались в клинике военно-морской и госпитальной терапии. Ничего, обошлось.

Барашками на барокамере называют рукоятки.

— У вас вся семья — военно-морские медики?
— Да. Мой брат, Анатолий Анатольевич Мясников, к сожалению, ушел из жизни в 2005 году — острый лейкоз (он был ликвидатором на Чернобыльской АЭС). Мой отец — Анатолий Петрович Мясников, военно-морской врач, — преподавал на кафедре. Сейчас ему 86 лет. Мой сын Алексей — тоже военно-морской врач, служил на Северном флоте, а сейчас идет по моим стопам водолазного врача. Военно-морские врачи мой племянник Дмитрий (он хирург), а также Александр — муж дочери, анестезиолог-реаниматолог. Вот такая у нас династия военно-морских врачей получилась.