«Жить люблю по-прежнему страстно!»

Война и блокада в каждой из ленинградских семей, переживших этот период отечественной истории, оставили свой след

Так и в семье моего супруга Василия Малаховского. Его родные — прабабушка Мария Адамовна Арцимович, бабушка Мария Валентиновна Малаховская, ее сестра Ирина Валентиновна c мужем Натаном Исаевичем Альтманом, отец Дмитрий Брониславович и тетя Екатерина Брониславовна Малаховские отведали этого лиха сполна. Подробности быта, настроения всплывали иногда в разговорах, воспоминаниях о курьезах, но не так часто. Не любили вспоминать эти тяжелые годы. Но испытания выпали на долю старшего поколения нашей семьи Тернавцевых — Малаховских, и немалые.

Художники Бронислав Малаховский и Натан Альтман. 1936 год.

Союз Натана и Ирины

Натан Альтман вернулся в Россию из Парижа после восьмилетнего отсутствия, в 1935 году. За это время в художественной жизни России произошли крутые перемены, художник же, сосредоточившись на постижении живописного мастерства, остался в стороне от реалий новой жизни. В 1936 году он уже окончательно обосновался в Ленинграде, обратившись к театрально-декорационному искусству и книжной графике.

В эту пору и сложился их союз с Ириной Щеголевой. Впервые он увидел ее совсем юной девушкой, выходящей из воды на пляже в Крыму. И навсегда был очарован. Судьба развела их на годы. Они встретились вновь, когда не стало первого мужа Ирины — Павла Щеголева. Натан Исаевич взял на себя все заботы о родственниках Ирины, хотя и сам более всего был под ударом.

Предвоенное лихолетье

Война стала лишь очередным этапом в череде невзгод, обрушившихся на семью Тернавцевых — Малаховских. 1937 год разделил ее. После ареста в июле 1937 года художника Бронислава Малаховского его жену Марию Валентиновну с детьми выслали из Ленинграда. 15 августа того злополучного года вышел приказ Народного комиссариата внутренних дел, по которому подлежали аресту не только жены осужденных, но и их дети.

Мария Валентиновна с детьми были высланы сначала в Казахстан, потом перебрались на Урал. Но благодаря неустанным хлопотам Ирины Щеголевой-Альтман и друзей лето 1941 года они проводили уже под Ленинградом, в Лужском районе.

Грянула война, стремительное наступление немцев… Сведения поступают самые противоречивые: по радио и в газетах — одно, а как в реальности обстояли дела, где наши, где враги — никто ничего не знал.

Мария Валентиновна как ссыльная не имела паспорта, обязана была ежемесячно являться в органы для отметки. Так было и в первое военное лето: сельсовет находился в деревне Серебрянке. В положенное время она в нее отправилась, но деревня оказалась занятой немцами. Ей чудом удалось избежать плена. Потом тайком, прячась от патрулей в уборных пригородных поездов — ведь была без документов, добраться до Ленинграда. Через друзей удалось переправить туда же и сына.

Основанием для выезда в эвакуацию служил талон, получаемый по месту работы. Натан Исаевич с Ириной Валентиновной организовали отъезд через Малый театр оперы и балета. Множество счастливых случайностей позволили им выехать из почти сомкнувшегося кольца блокады.

Катюша Малаховская

Работа в эвакуации

Труппа Кировского театра оперы и балета имени С. М. Кирова была вывезена в город Пермь. С сентября 1941 года главным художником театра был назначен Натан Альтман.

Натан Исаевич сотрудничает в это время с пермской газетой «Звезда» как карикатурист, выполняет рисунки для «Окон ТАСС», изредка берется за кисти.

В 1942 году на сцене Пермского театра поставили премьеру — балет Арама Хачатуряна «Гаянэ». Натан Исаевич впервые столкнулся с оформлением музыкального спектакля. Из ничего приходилось создавать костюмы и декорации. В основном использовалось солдатское сукно. На занавесе он изобразил древних рыцарей, на заднике — гряды гор и хлопковые поля… Военная пора вынуждала искать упрощенные оформительские и декорационные решения. Хотя критики восторгались творческими задумками художника, среди артистов театра ходило такое шутливое присловье:

Говорят, что на Севане

Мало знают о Натане.

Но, наверно, и Натан

Мало знает про Севан!

Вопрос семейного меню

Приходилось ежедневно задумываться о заработке, ведь на руках у художника оказалась нешуточная семья. В Пермской области жили в ссылке Муся, ее мама, дети.

Своих детей у них с Ириной Валентиновной не было, но они удочерили сначала Катю, а потом и Валю Малаховскую, чтобы они, дети «врагов народа», могли получить высшее образование. Этот факт из биографии Натана Исаевича мало кому известен. Даже трудно представить, что могло с ними статься, сложись обстоятельства по-другому. Возможно, и нашей-то семьи не было бы вовсе…

Распределение продуктов в военное время было по категориям. Естественно, самая высшая — у академиков, обладателей ученых степеней и званий... У Натана Исаевича никогда не было никаких титулов, на его визитке просто стояло: «Натан Альтман, художник». Когда же с пайками стало совсем плохо, он собрался в Москву — хлопотать о повышении категории. «Теперь это вопрос меню...»

И. В. Щеголева и Д. Б. Малаховский

Переписка

Оставшимся в Москве и Ленинграде друзьям Натан и Ирина посылали весточки — по почте, иногда с оказией, что было надежней.

Пачечка писем военной поры — тре­угольники простой бумаги, затейливо сложенные, написанные когда чернилами, а иногда и карандашом, со штампами цензуры — была перевязана розовой ленточкой и подписана рукой Ирины Валентиновны «Письма Маляши». М. Ю. Конисская была давним и преданным другом семьи. Когда в 1993 году не стало Ирины Валентиновны, как-то вечерами, урывками удалось разобрать часть из них. Некоторые подробности даже сейчас, спустя столько лет, вызывают мурашки по телу.

23 декабря 1941 года она писала Ирине Валентиновне: «…С грустью должна тебе сообщить, что та курочка (на самом деле — кошечка), которую ты мне оставила в наследство — Горжетка, заколота и съедена. Ее очередь была самая последняя, до нее мы съели 26 кур (кошек). На очереди козочка Ирма (собачка)».

Переписка совершенно частная, со множеством бытовых подробностей, поэтому было решено вернуть письма сыну Марии Юрьевны — Павлу Максимову, живущему ныне в Москве.

Другие письма сохранились в архиве Публичной библиотеки.

Вот строчки из письма семье Н. Э. Радлова, в Москву, зимой 1941 г.

«Я все завидовала вам, что вы не эвакуированные, но сейчас мне как-то жутко за Вас, за нервы ваши, нам все-таки, наверное, лучше — мы с Натаном здесь обжились — только вот Мусе, маме и Валичке очень худо. Я вам писала открытку — поздравляла с Н. Г., но, наверное, пока она шла, вы потеряли адрес. Напишите нам, умоляю.

Натан переживает эвакуацию равнодушно, но похудел отчаянно, я тоже облезла, начиная с головы, а жить охота и жить люблю по-прежнему страстно. На лыжах даже ходила и с гор слетала, умирая от страха на дрожащих эвакуированных ногах, и водку пью, где придется и с кем придется, и в свете тускло, но поблескиваю. <…>

Натан шлет сердечный привет».

17 января 1942 года была послана открытка художнику Александру Осмеркину и его жене.

«Дорогие мои и незабвенные Леночка и Сашечка!

Очень волновалась о вас, когда вы остались, но потом порадовалась. Мусеньке живется очень плохо, мамочка наша угасает. Валю хотим отдать в интернат. Катю с болью душевной оторвала от себя и отправила в ее балетную школу. Мы с Натаном живем неплохо, но каких это стоит усилий <…>. Работаю по хозяйству как колхозница, сплю как солдат, и только от воспоминаний дрожит сердце, но не смеет излиться. Как страшно за ленинградцев, как вообще страшно, но я буду еще такой же, как была, обязательно. Напишите о себе».

Или открытка от 24 октября 1942 года в Москву Н. К. Радловой: «Милые мои и очень любимые Диночка и Количка! Часто с теплотой душевной думаю о вас, часто память вздрагивает от картин далекого прошлого, и будто я была не я в этом прошлом, а какая-то высокая, молодая, веселая, взбалмошная, легкомысленная дама.

У нас умерла 17-го августа мамочка, это, может, и хорошо, но так больно и все не верится, что ее не будет с нами никогда. Я ее взяла от Мусеньки, так что здесь ее похоронили. Как вам живется? <…> Натан много работает и болеет, я тоже служу, но не болею, а здоровею от всяких трудповинностей. У Лидочки (Лидии Николаевны Щуко-Брауде. — Авт.) родилась дочка Настя.

Целую крепко, крепко всех. Ирина Щ. Натан шлет сердечный привет. Не забывайте нас. Муся тяжело живет. Дети здоровы».

В доме сохранилось немало вещиц, переживших вместе с хозяевами те тяжелые годы. Кофейник Марии Валентиновны, глиняные кружки… Но особенно почему-то памятна солонка — обычная жестяная банка, покрытая синей эмалью. Местами она уже кое-где откололась. И крышечка держится на проволочках. Немой свидетель и ссылки, и блокады, и эвакуации, пережитых нашими близкими. Частичка той жизни, о которой вот так вот разом не позабудешь. Выбросить рука не поднимается.