Четвертая часть «Намедни» оказалась решительно несоветской

В крупных книжных магазинах Петербурга прошла презентация четвертого тома книжного проекта Леонида Парфенова. Очередной выпуск посвящен девяностым.

В крупных книжных магазинах Петербурга прошла презентация четвертого тома книжного проекта Леонида Парфенова. Очередной выпуск посвящен девяностым.

Том ожидаемо оказался самым объемным в серии — 304 страницы — и, понятное дело, самым иллюстрированным. Количество феноменов, как Парфенов это называет, — 342. «События, люди, явления, определившие образ жизни. То, без чего нас невозможно представить, еще труднее — понять», — заученной скороговоркой, но неизменно обаятельно начинал встречи автор.

Первый выпуск, как мы помним, открывался формулой «Мы живем в эпоху ренессанса советской античности, страна справляет праздники и служит в армии, выбирает власть и смотрит телевизор, продает углеводороды и получает образование, болеет за сборные и лечится в больницах, поет гимн и грозит загранице. По-советски».

Четвертая серия «Намедни» оказалась как раз решительно несоветской: путч-1991, расстрел парламента, челноки, ельцинские загогулины, попса отечественная обыкновенная, МММ, братва с русским шансоном, дефолт, Земфира. Подлодка «Курск». Мочить, разумеется, в сортире.

Многое советское унесло ветром перемен. Практически нет героев спорта — ну теннис, царский вид физической активности, ну Каспаров с Крамником. Не то чтобы знамя отечественного спорта поблекло, нет. Просто в сознании большинства россиян, ранее знавших нападающих первой пятерки ЦСКА не хуже фамилий членов Политбюро, а ныне существующих в парадигме «чего бы покушать» или, наоборот, «плюс-минус миллион у. е.», спортивные достижения превратились в нечто, существующее на периферии сознания.

То же и с литературой в бывшей самой читающей. Из литературных событий девяностых в том вошли только Пелевин, Акунин да учреждение «Русского Букера».

Зато заказных убийств — куча кучная.

Почему так, а не иначе, Леонид Геннадьевич, по своему обыкновению, не объяснял, в сотый раз терпеливо докладывая: я не социолог, не философ, не историк — я репортер, представляющий картину мира, сумму фактов, а не их оценку и интерпретацию.

И тем не менее публика, игнорируя его месседж, по-прежнему задавала вопросы вроде: «Почему другие страны живут лучше, чем мы? Что нужно сделать?» «Вы меня спрашиваете, будто я баллотируюсь куда-то, — отвечал бывший ведущий программы «Герой дня». — Не знаю, что нужно сделать. Может быть, на улицах подмести».

Человек, которого тысячи раз обвиняли в манерности, элитарности, не капризничал (дескать, подите прочь, какое дело поэту мирному до вас), а терпеливо ответствовал, даже порой подбадривая простодушную публику: «Нет плохих вопросов, есть плохие ответы».

«Ностальгирую ли по прежнему НТВ? Меня постоянно об этом спрашивают. Нет, никакой ностальгии нет по золотым временам. Да и не помню я за всю мою более чем тридцатилетнюю журналистскую карьеру периода, который можно было бы назвать золотым».

«Одно время мне очень хотелось сделать фильм об этом городе. Я даже название придумал — «Санкт-Ленинград». Но не случилось».

«Сделайте два шага от Невского и загляните в коммуналки. Это пяти-, семи-, десятикомнатные квартиры, в которых до революции жили состоятельные семьи. И никогда эти коммуналки не расселят, никто их не выкупит, потому что никогда не будет в Питере такого количества состоятельных граждан».

Стиль Леонида Парфенова не спутаешь ни с каким другим.

Парфенов умеет, как известно, расположить к себе, но в рассуждениях на тему «Любить Петербург» не было никакой неискренности, никакого заискивания перед гипотетическими приобретателями дорогущих томов — только уважение к людям, которые в свой законный выходной, потратив кусок единственной жизни, выбравшись из спальных районов, пришли тебя послушать.

О чем спрашивали — о том и говорил. О Петербурге — так о Петербурге. Тем более что в четвертом выпуске книжного «Намедни» местных сюжетов хватает: переименование города в девяносто первом, нобелевское лауреатство Жореса Алферова, «Брат» и «Брат-2», пиво «Балтика», похороны царской семьи. Да и появляющийся на захлопе книги второй президент — тоже, знаете ли, невская кааба.

Вот не работает человек уже в ящике семь лет, не приходит еженедельно в каждый дом, а к нему все идут и идут, как ходоки к Ленину, со своими вопросами, предложениями, выступлениями в жанре «не могу молчать».

Поэт в России уже давно не больше, чем поэт. А вот Парфенов в России по-прежнему больше, чем Парфенов. В Петербурге уж точно.

Сергей КНЯЗЕВ

Фото предоставлено пресс-службой Дома книги